Свет далекой звезды - Александр Чаковский

И всё-таки позвонил именно Филонов.

Не надо тешить себя пустой надеждой. Завьялову уже не раз казалось, что он у цели: достаточно пойти по указанному адресу, достаточно постучать в дверь… Теперь он стал опытнее. Уже свыкся с мыслью, что путь ещё долог. Не может быть, чтобы последние следы Оли обнаружил именно этот парень из редакции. Если у него действительно есть новости, он мог сказать об этом по телефону. Но он ничего не сказал, кроме дурацкой фразы: «С вас причитается». По-видимому, ничего реального нет.

Завьялов идёт в прихожую, отпирает дверь и ждёт. И тут же слышит, как кто-то бегом, прыжками преодолевает ступени. Вот он уже здесь, на лестничной площадке… Филонов. Сегодня этот парень совсем не похож на того, которого Завьялов встретил в редакции «Луча». Сегодняшний выглядит моложе, совсем мальчишкой. Он одет в обычную рубашку-тенниску, заправленную в брюки. Он напоминает юного физкультурника, только что вручившего товарищу эстафету и теперь с трудом переводящего дыхание.

— Так вот, — не здороваясь и как бы продолжая разговор по телефону, выпаливает Филонов, — двигайте в Тайгинск самолётом. Немедленно. А то он уедет. Я вам уже два дня звоню. Тайгинск, Арсеньевская, двадцать пять, квартира один. Ясно?

Завьялов растерянно смотрит на Филонова. Почему Тайгинск? Кто уедет? Кто живёт на Арсеньевской, 25?

— Вы можете, конечно, послать телеграмму, — продолжает Филонов, — но в ней всего не объяснишь. А письмо его не застанет. Так что дуйте самолётом!

— Но куда, к кому?

— Ах, боже мой, ну, к Иванову же, конечно! К И. Иванову, к тому, кто прислал тот снимок! Только учтите, он со дня на день уедет в Сочи, так что торопитесь! Ясно? Всё. Я поехал. Мне машину дали на четверть часа…

С улицы через открытое окно донёсся нетерпеливый автомобильный гудок.

— Всё! — крикнул Филонов. — Теперь я поехал.

Завьялов перехватил его уже у самой двери. Он встал, загораживая выход, и твёрдо сказал:

— Вы никуда не уйдёте!

— Как это не уйду? Я обещал вернуть машину через пятнадцать минут. Там фотобригада ждёт, ей на объект надо!

— Бригада поедет, — сказал Завьялов. — А вы останетесь. Потом я вас сам отвезу, куда вам нужно. На такси. Я тоже опаздываю на работу. Возьму такси и отвезу вас. Здесь рядом стоянка.

Говоря это, Завьялов повернул ключ в выходной двери, вынул его и положил в карман. Потом шагнул из прихожей в комнату и закрыл за собой дверь на крючок. Быстро подошёл к окну и крикнул:

— Водитель!

В открытое окно кабины просунулась голова шофёра.

— Товарищ Филонов задержится! Приедет на другой машине. А вы поезжайте. Счастливого пути.

Он помахал шофёру рукой, открыл дверь в прихожую и впустил разъярённого Филонова. Сейчас корреспондент был похож на задорного, драчливого петушка. Лицо его и даже уши покраснели, топорщился маленький, жёсткий вихор.

— Вы… что это за шутки со мной играете? — задыхаясь от возмущения и обиды, произнёс Филонов.

— Нет, дорогой мой друг, это ты со мной шутки играешь, — миролюбиво ответил Завьялов. — Всё, что ты мне сказал, похоже на исковерканную телеграмму. На худой конец, ты мог прочитать этот текст по телефону. Зачем тебе понадобилось приезжать ко мне?

— Немедленно выпустите меня!

— Конечно. Но сначала ты мне скажешь то, что хотел, ясно, толково. Тогда я тебя не только выпущу, но и доставлю в редакцию. Ведь не может же быть, чтобы ты приехал ко мне только для того, чтобы произнести всю эту невнятицу.

— Просто я торопился очень, — глядя в пол, сказал Филонов. — Мне… просто мне хотелось посмотреть, как вы обрадуетесь… А вместо этого…

— Но, милый ты мой парень, — мягко проговорил Завьялов, — то, что ты мне сказал, — это какие-то сапоги всмятку! Сумбур какой-то. Ты видел этого Иванова, да? Почему же ты прямо не спросил его, где он сделал тот снимок?

— Да не видел я его совсем! — перебил Завьялова Филонов.

— Ну-ка сядь, дружище, — уже совсем ласково проговорил Завьялов, — сядь, сядь. Тебе сколько лет?

— Двадцать три, — всё ещё хмурясь, ответил Филонов.

— Значит, мне было ещё меньше, когда я встретил ту девушку. Ничего, что я называю тебя на «ты»?

— Называйте, — буркнул Филонов.

— Ты сказал, что хотел доставить мне радость, что же, спасибо тебе за это. Но радость человеку надо вручать бережно. Её нельзя совать в руки не глядя, кое-как… словом, ты меня понимаешь. А теперь расскажи всё по порядку. Итак, ты встретил Иванова…

— Да не видел я его совсем, этого проклятого Иванова, можете вы наконец понять? — воскликнул Филонов. — Он письмо прислал, ясно?

— Покажи мне это письмо.

— Чёрта с два выдадут мне его на руки! После вашей истории у нас такие строгости завели… Да и ничего нет в его письме, ничего ценного для вас, кроме адреса. Пишет, что работает на Крайнем Севере, куда завербовался из этого своего Тайгинска. Через десять дней собирается в отпуск, заедет денька на два домой, в Тайгинск, а потом — в Сочи. Вот я и рассчитал по дате письма, что сегодня он уже должен вернуться в Тайгинск…

— Послушай, я не понимаю, почему он всё это написал вам, этот Иванов? Ни с того ни с сего?

— Как это «ни с того ни с сего»? К ним на Север почта пришла, вот он «Луч»-то со своей фотографией и увидел. Очень благодарен, а гонорар просит перевести по тому самому адресу, Арсеньевская, двадцать пять, квартира один. И если, пишет, хотите, чтобы деньги меня застали, то учтите: я через десять дней выеду. Ну, и так далее. Коростылёва это письмо при мне получила, я в отделе был. Прочла, показала мне и сразу к телефону — вам звонить. А я говорю: дайте мне номер, я сам хочу позвонить. Два дня звонил — только длинные гудки в ответ. Ясно?

— Да, — сказал Завьялов, — теперь ясно. Всё ясно, кроме, пожалуй, одного… Впрочем, это к делу не относится. Просто мне захотелось спросить: почему ты вдруг принял такое участие в моём деле? Подряд два дня звонил, а теперь сам приехал…

Филонов молчал.

— Ну, не хочешь говорить, не надо. Во всяком случае, большое тебе спасибо.

— Нет, я скажу, — неожиданно решился Филонов. — Я запомнил, как мы в первый раз встретились. У Коростылёвой. Я сказал, что снимок не мой. А вы на меня посмотрели… так посмотрели…

— Ну, это тебе показалось.

— Нет, не показалось! Вы меня с головы до ног оглядели. С презрением таким. А я понял, почувствовал, что вы хотели мне сказать: стиляга, мол, в нейлоновой куртке ходишь, нет для тебя ничего святого, человеческого горя понять не умеешь, пижон, фотограф…

— Ну, это ты преувеличиваешь, — смутился Завьялов.

— Нет, я правду говорю. Вы тогда ушли, а меня такое зло взяло! Почему, думаю, по какому праву? Я не стиляга, я институт с отличием окончил и пижоном никогда не был. Та куртка, если хотите знать, — моя первая хорошая вещь, я её в комиссионке купил. А до этого у меня всего имущества — две пары брюк и один пиджак. Я без отца-матери рос, на стипендию жил…

— Погоди, погоди, парень, — мягко остановил его Завьялов. — Ну, может быть, мне тогда показалось, что ты как-то безразлично к моему делу подошёл. Вот я и подумал: молодой человек, настоящего горя не испытал, а в глазах уже равнодушие…

— У кого это в глазах равнодушие? — с дрожью в голосе воскликнул Филонов. — Да вы хоть раз-то в них заглянули, в мои глаза? Вы на курточку мою глядели, а не в глаза! Вы просто так, с маху решили, что я ничего, кроме московских бульваров, не видел! А я, если хотите знать, в Верхоянске, у полюса холода целую зиму провёл, снимки для журнала делал… А однажды меня ребята к металлической конструкции подвесили.

— Но за что же?

— Да я их сам попросил. Иначе мне первый поезд Буран — Тайгинск по-новому никогда бы не снять. Подумайте, сколько первых поездов наши фотографы за сорок лет Советской власти наснимали? Уже восприятие у читателей притупилось. А мне хотелось тот поезд так здорово снять, в таком ракурсе, чтобы он не был повторением… Эх, да что вам говорить! Понимаете вы теперь, почему я к вам пришёл?

Завьялов молчал. Ему было стыдно.

— Ладно. Прости меня, не разобрался. Словом, теперь я всё понял.

— Ах, опять ничего вы не поняли! Вам кажется, что я пришёл, чтобы вас угрызение совести помучило? Чепуха всё это! Мне радость вам хотелось доставить, понимаете, радость! Я, если хотите знать, сам бы в Тайгинск полетел, если б на то моя воля!

Некоторое время они оба молча сидели в тишине, нарушаемой только автомобильными сигналами, доносившимися с улицы.

— Когда я её найду, — тихо проговорил Завьялов, — и привезу сюда, то позову тебя. Придёшь?

— А как же!

— И мы посидим вместе, втроём. Был у меня ещё один парень… Твоего возраста. Прийти напрашивался, только я его не позову.

— Почему?

— Долго рассказывать. А тебя позову. Хорошую ты выбрал себе профессию.