И в горе, и в радости - Мег Мэйсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сказала, что мне невероятно неловко.
– Хорошо. Мне тоже. Давай просто, э-э-э…
– Давай.
Я поцеловала его. Это было забавно, необычно и довольно долго.
Оторвавшись, Патрик сказал:
– Я хотел сказать, пожмем руки.
Трудно смотреть человеку в глаза. Даже когда ты их любишь, трудно удерживать взгляд из-за ощущения, что тебя видят насквозь. Каким-то образом тебя разгадали. Но пока поцелуй длился, я не чувствовала вину за то, что сказала «да», и была очень счастлива, хотя только что отняла что-то у Патрика, чтобы получить желаемое.
Он спросил, хочу ли я еще печенья. Я сказала «нет».
– Тогда пойдем со мной. У меня есть кое-что для тебя.
Патрик сказал, что долго хотел мне кое-что подарить, и теперь, когда я сделала его самым счастливым человеком на свете, сказав «ну ладно», он пойдет и принесет это.
Я позволила ему провести меня за руку в спальню. Я знала, что это будет обручальное кольцо его матери. Я стояла и ждала, пока он искал его в ящике стола, с нарастающим чувством, что оно мне не нужно.
Он сказал:
– Возможно, оно не в очень хорошем состоянии. Я не доставал его целую вечность. А еще оно может не подойти по размеру.
Я сжимала руки и тратила впустую последние секунды, пока еще можно было сказать ему, чтобы он перестал искать эту драгоценность, что принадлежала женщине, которую он любил и которая, как мы могли только предположить, возненавидела бы меня. Я молча потирала тыльную сторону левой руки, как будто кольцо уже было на ней и я каким-то образом могла его стереть.
Он нашел коробочку и достал из нее резинку. Растянул ее между пальцами. Это было невероятно. Патрик сказал:
– Как оказалось, Марта, несмотря на то, что я в разное время мог заявлять, я влюблен в тебя уже пятнадцать лет. С того момента, как ты выплюнула это мне на руку.
Это была резинка от моих брекетов.
Он взял мою руку и попытался натянуть резинку мне на палец. Я посмотрела на свою ладонь и сказала, что, хотя она уже перекрывает мне кровоснабжение, я никогда не сниму ее.
Он снова поцеловал меня. Затем я сказала:
– Итак, просто чтобы уточнить. В тот раз, когда я спросила тебя, любишь ли ты меня…
– Бесконечно, – сказал он. – Я любил тебя бесконечно.
* * *
В тот вечер я сказала Патрику, что не смогу спать с ним, потому что домой скоро вернется Хизер, а мне нужно, чтобы ее не было в соседней комнате. Он ответил, что все равно не хочет этого, потому что бережет себя для подходящего человека, и предложил отвезти меня обратно на Голдхок-роуд.
В машине, пристегивая ремень безопасности, Патрик сказал:
– В первый раз будет отстойно. Ты же знаешь это, да?
– Знаю.
– Потому что я заморачивался на этом лет десять или около того.
Я сказала, что ненавижу это слово, потому что люди постоянно обвиняли меня в этом.
– А я думаю, что это они недостаточно заморачиваются. Но я же этого не говорю, потому что это грубо.
Патрик сказал: «Да, хорошо».
– Это самое важное, о чем нам нужно было договориться, а не обсуждать нашу сексуальную жизнь, – и завел машину.
– Этот термин я тоже ненавижу.
Он сказал, что тоже его не любит.
– Не знаю, почему я так сказал.
* * *
Однажды, много лет спустя, мать сказала мне, что никакой брак не имеет смысла для окружающего мира, потому что брак – это свой собственный мир. И я не восприняла ее всерьез, потому что к тому времени наш брак подошел к концу. Но именно так я себя и чувствовала за минуту до того, как мы попрощались возле дома моих родителей: руки Патрика обнимали меня, мое лицо уткнулось ему в шею. Я не ответила, что люблю его, когда он произнес эти слова, но именно это я чувствовала, когда сказала: «Спасибо, Патрик» – и зашла в дом.
На следующий день мы поехали в больницу повидать Ингрид. Мои родители, Уинсом и Роуленд уже были там с Хэмишем, столпившись в маленькой палате, где было слишком много стульев.
Когда мы собрались уходить, Патрик сказал:
– Короче говоря, я попросил Марту выйти за меня замуж вчера вечером, и она согласилась.
Ингрид вымолвила:
– О господи, наконец-то. А я все думала, ну когда же, когда.
Мой отец сделал триумфальное движение обоими кулаками, как человек, который только что обнаружил, что он что-то выиграл, а затем попытался пробраться к нам, проталкиваясь сквозь избыток стульев.
– Меня запарковали, Роуленд, подвинься, мне нужно пожать руку зятю.
Вместо этого Патрик подошел сам, и я на секунду осталась одна.
Ингрид сказала:
– О господи. Хэмиш, обними Марту. Я не могу встать.
Пока муж моей сестры крепко обнимал меня, я услышала, как мать сказала:
– А я думала, они уже обручены. Почему я так думала?
Хэмиш отпустил меня, и отец сказал:
– Это неважно. Теперь точно. Что думаешь, Уинсом?
Моя тетя сказала, что это прекрасно, все так приятно вышло. И будет здорово, сказала она, если нам захочется, устроить свадьбу в Белгравии. Роуленд, стоявший рядом с ней, сказал:
– Надеюсь, у тебя есть пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, а, Патрик? Чертовски дорогое дело эти свадьбы.
Когда отец наконец добрался до меня, он заключил меня в сокрушительные объятия и держал в них, пока Ингрид не сказала:
– А сейчас можете все уйти, пожалуйста? – И Хэмиш вывел нас из палаты.
* * *
Мы с Патриком вернулись к нему в квартиру. На столе лежала записка от Хизер с напоминанием, что она уехала и не вернется до выходных. Я прочитала ее через его плечо.
Он сказал:
– Клянусь, я этого не устраивал. Тебе сперва принести чай или еще что-нибудь?
Я сказала, что чай будем пить потом, в качестве награды, и стянула с себя футболку.
* * *
Патрик спросил, был ли это худший секс, который случался у двух человек в Великобритании с тех пор, как стали вестись записи. В течение тех нескольких минут, пока он длился, у Патрика было застывшее выражение лица человека, пытающегося вытерпеть незначительную медицинскую процедуру без анестезии. А я не могла перестать болтать. Мы сразу встали с постели и оделись спиной друг к другу.
На кухне, попивая чай, я сказала Патрику, что это было похоже на ужасную вечеринку.
Он
