И в горе, и в радости - Мег Мэйсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поехала в аэропорт, чтобы встретить Патрика рано утром за день до Рождества. Мы обнимали друг друга, как два человека, у которых не было практического опыта объятий и которые выучили теорию по плохо составленному руководству.
От него не очень хорошо пахло. Его борода навевала печаль. Но, сказала я, не считая этого, я была очень рада его видеть. Я не сказала, что рада не описать словами как, что рада больше, чем могла вообразить.
Патрик сказал, что он тоже. И мое имя. «Я тебя тоже, Марта».
Перед автоматом по продаже билетов он спросил, не хочу ли я поехать к нему домой. Затем я ощутила, как у меня внутри что-то ухнуло – разочарование, когда он добавил: «Не в этом смысле, конечно» – и засмеялся. Я сказала, что да, хочу, тоже не в этом смысле.
В квартире было тихо, в ней стоял дух долгого отсутствия, и опрятно, хотя Хизер, предположительно, все еще там жила. Патрик открыл окна и спросил, чем мне хочется заняться. Я сказала: «Давай-ка сбреем эту бороду» – и сидела на закрытой крышке унитаза, пока он брился, сперва похожий на Чарльза Дарвина, а потом, через образ мистера Беннета из «Гордости и предубеждения» в адаптации BBC, на подозреваемого в нападении.
Потом я вышла, чтобы он мог принять душ, и села в гостиной почитать книгу, которую нашла под журнальным столиком, стараясь не думать о звуке проточной воды, о паре и запахе мыла, который то ли правда доносился из ванной, то ли был порождением моего воображения. Я представляла, чем он там занимается. Я слишком детально представляла, чем он занимается, и вышла из дома, чтобы купить завтрак и еду в холодильник, и оставалась снаружи, пока не убедилась, что он закончил.
Мы говорили, пока мне не стало слишком поздно ехать домой; Патрик отдал мне свою кровать и спал на диване.
* * *
Утром мы прошли весь путь до Белгравии пешком, вдоль парка Баттерси, через мост Челси. Дверь открыла Уинсом и удивилась, увидев нас вместе. Пока мы снимали пальто, она, казалось, хотела что-то сказать – отнюдь не комплимент моей прическе, на котором она в итоге остановилась.
Перед обедом я зашла в столовую и обнаружила, что она переставляет карточки рассадки, потому что, глядя на Ингрид, она подумала, что будет лучше, если та сядет в конце стола – так ей будет легче входить и выходить. К этому времени моя сестра была на тридцать шестой неделе беременности и значительно прибавила в весе на шоколадках «Тоблерон».
А еще, продолжала Уинсом, она подумала, что Ингрид было бы удобнее сидеть на чем-то более надежном, чем парадные обеденные стулья, у которых, как она отметила, такие дурацкие тоненькие ножки.
Может быть, стоит ей предложить? Моя тетя сказала: «Она же не обидится, правда?» – и прикоснулась к своему жемчугу.
Ингрид обиделась и отказалась от более надежной альтернативы, несмотря на дополнительную мотивацию в виде подушки. Когда мы садились, она объявила, что нарочно будет тужиться и попытается вытолкнуть слизистую пробку в надежде испортить обитое тканью сиденье тонконогого стула, который она отобрала у Хэмиша. Тот сидел рядом с Патриком и взглянул на него в поисках поддержки, после того как предположил, что, возможно, все эти притворные потуги – не лучшая идея, какими бы забавными мы их ни находили.
Она начала смеяться:
– Женщина не может вытолкнуть свою слизистую пробку, просто притворяясь, что рожает.
Он снова посмотрел на Патрика и спросил, правда ли это. Ингрид сказала:
– Да он работает доктором минут десять, Хэмиш. Сомневаюсь, что он знает. Без обид, Патрик.
– Вообще-то, он ординатор, дорогая.
– Хорошо, я не знаю, в чем разница, но так уж и быть, оставлю свою слизистую пробку в покое.
Джессамин, сидевшая рядом с ней, сказала:
– Жду не дождусь, когда мы все перестанем говорить о слизистых пробках, – и встала.
Мгновение спустя появился Роуленд и занял свое место. Он только что приобрел пару уиппетов, чтобы заменить Вагнера, который в результате множества курсов химиотерапии, собачьего диализа и разных передовых операций по цене, которую можно было назвать непристойной даже по хаотичной шкале Роуленда, продержался в живых намного дольше, чем задумал бог.
Теперь он рассчитывал, что Патрик сможет что-нибудь посоветовать от их проблемы нервного мочеиспускания. «Как медик», – сказал он. Ингрид сказала, что Патрик, вообще-то, ординатор, и встала, объявив столу, что идет наверх прилечь, потому что ей плохо. Я пошла с ней и оставалась наверху, пока она не уснула. К тому времени как я спустилась, все ушли гулять. Я сидела за пианино Уинсом, пытаясь что-то наиграть, когда Ингрид написала мне: «Бл пжлст иди сюда и позвони Хэмишу».
Я обнаружила ее в ванной Джессамин, она стояла на коленях перед раковиной, вцепившись в ее край, как будто пыталась вырвать ее из стены. Пол вокруг нее был мокрый, она плакала. Она увидела меня и сказала: «Пожалуйста, не злись. Я же шутила. Я шутила».
Я подошла и встала рядом с ней на колени. Она выпустила раковину и легла на бок, свернувшись калачиком, положив голову мне на колени. Я позвонила Хэмишу. Он повторял «о'кей-о'кей-о'кей», пока я не сказала ему, что мне пора. Приближались схватки. Тело моей сестры стало жестким, как будто ее ударило током. Сжав челюсти, она сказала: «Марта, останови это. Я не готова. Ребенок родится слишком маленьким». Как только схватка прошла, она попросила меня погуглить, как удержать ребенка в животе. «Его день рождения будет просран, Марта. – Смеясь или плача, она добавила: – Пожалуйста. Ему же будут дарить один подарок на оба праздника».
В «Википедии» ничего не нашлось. Я спросила, не хочет ли она, чтобы я отвлекала ее, читая вслух информацию о знаменитостях из «Дейли мэйл». Она выбила телефон из моей руки и пожелала мне сдохнуть в яме, а затем заорала, чтобы я снова его взяла, потому что приближается очередная схватка, а мне нужно считать их время или что-то типа того.
Не знаю, сколько мы так сидели. Я говорила ей, что
