Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

— Наверно, капитан Орлов еще ничего не знает о результатах своей работы. Вот что сообщают партизаны, — и читает радиограмму: — «В ночь на 17 декабря (указаны часы и минуты) после вашего бомбардирования под обломками указанного здания нашли себе смерть 132 немецких офицера». — И продолжает: — За отличное выполнение задания старшему лейтенанту Орлову присваивается воинское звание капитана и объявляется благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — отвечаю я и снова становлюсь в строй. Не нужно говорить, как я был рад и взволнован в эту минуту, как вновь давал себе клятву оправдать высокое доверие. Это только начало. Месть будет продолжаться до полного изгнания и уничтожения фашистского зверя. Таких ночей в нашей летной жизни будет еще много.

В другой раз я полетел со своим экипажем бомбить большое бензохранилище немцев на значительном удалении от фронта. Этот склад немцы охраняли особенно тщательно. Днем над ним дежурили истребители, а ночью — прожекторы и зенитные средства. Как ни дорог каждый час, но полетели мы только ночью, так больше шансов на успех. Метеорологи предсказали: погода будет. И прогноз подтвердился. Стоял мощный сорокаградусный мороз, прибавлявший хлопот нашим авиамеханикам. Чтобы запустить моторы, они должны были с самого утра прогревать их, укутывать, будто малых детей. В общем, ребятам тогда здорово досталось. Маленький механик Шутко, кажется, стал еще меньше на морозе. Мороз выжимал слезы из его глаз. Надо было иметь железные нервы, чтобы не отчаяться и не забросить с досады шведский ключ подальше в глубокий снег. Техник Гирев заглядывал в подмоторную раму, где тянулись масляные подтеки, и, вытерев тряпкой, пальцем голой руки царапал узел рамы, осматривая, нет ли подозрительной трещины. Здесь же и оружейник Алсуев — самый безотказный из всех. Закончив подготовку вооружения, он всегда помогал экипажу как настоящий моторист-труженик. Руки его примерзали к заиндевевшему металлу, как у всех мотористов, у него была содрана кожа на пальцах, распухли суставы, обожженные морозом на ветру. Можно было не говорить ему что делать, он сам догадывался и помогал борттехнику на корабле. Только узкие глаза его становились еще уже от усталости.

В тот день мы отдыхали нормально, разбудили нас только вечером для проработки летного задания. Первая мысль была о наших борттехниках Свечникове и Киселеве. Как-то они там? Ночью летаем вместе в одном экипаже, в одинаковых условиях. После посадки мы уходим в штаб с донесениями, а они остаются осматривать материальную часть, готовят ее к новому вылету. Когда бы ты ни пришел на самолет, всегда их встретишь там. Просто диву даешься, как они выдерживают. Если даже все исправно, все равно находят себе работу. Другой раз начинаешь даже беспокоиться: чего доброго, перестараются и исправную машину сделают неисправной…

Зимой ночь наступает быстро. Самолеты готовы к вылету, ждем только команду с КП. Евгений Иванович Сырица сам летит сегодня с нами, он уже удобно устроился в штурманской будке, или как мы ее называем, в «Моссельпроме» (потому, наверно, «Моссельпром», что кабина вся застекленная, как кондитерский ларек). Наконец, показался долгожданный зеленый сигнал: «Путь свободен». Начинаю выруливать, но почему-то долго держат на старте. Сижу, думаю — отмена полета. Хуже нет для летчика, когда он уже все рассчитал, обдумал, настроил себя соответственно, запустил моторы — и вдруг приказ: «Отставить!» Это не сразу доходит до сознания, и такое настроение — готов хоть к черту на рога. Но на этот раз обошлось без запрета, просто радисту дали дополнительный код для связи. И вот уже мы летим на запад. Двигаемся на большой высоте, осторожно обходя крупные населенные пункты. Иногда немцы все же открывают огонь, но вслепую, неуверенно. Штурман тут же отмечает у себя на карте, откуда и чем стреляют. Слышу в наушниках его голос:

— Впереди, вроде, цель. Держи курс так, бросаю светящую бомбу.

Но даже при ярком свете цели не было видно. Кругом простиралось ровное скучное поле. Эх, неужели промазали! Но, оказывается, Сырица не сбросил бомбы, говорит, проскочили немного. Теперь, мол, и без САБов знаю точное расположение цели, пойдем на второй заход. И ставит мне курс на компасе. У меня чуть полегчало на душе: молодчина, Евгений Иванович, не сбросил зря бомбы. Немцы по-прежнему стреляют наугад, так что можно спокойно отбомбиться. Мы снова заходим на боевой курс.

— Накрыли точно, как в аптеке, — слышу в наушниках.

Но почему-то полной удовлетворенности нет. Решили еще сбросить серию бомб. Вот теперь можно и домой возвращаться. От долгого неподвижного сидения за рулем у меня закоченели ноги. Время от времени отдаю управление второму пилоту Козыреву. А мороз берет свое, проникает во все щели, нас не спасают даже теплые меховые комбинезоны. Борттехники, радист, штурман — те хоть время от времени могут вставать, двигаться, а пилоты лишены и этого. У Старой Руссы радист Бутенко вдруг докладывает: нам приказано садиться в Тулебле.

— Не понял. Запроси еще раз.

Через несколько минут он опять повторяет:

— Приказано сесть в Тулебле. Радиограмма из штаба командующего.

Сначала я никак не могу понять, в чем дело. Вроде все правильно, название совпадает, но ведь Тулебля находится на вражеской территории. Потом я сообразил: вот почему нас задержали при взлете и дали дополнительный код для связи. Значит, немцам удалось перехватить наши радиоданные с позывными. И я уже смело приказываю Бутенко:

— Пошли их к черту. Скажи, ждите, придем завтра с бомбами.

— Так и передать? — переспрашивает радист.

— Так и передай, чего с ними церемониться. Жаль, кончились бомбы, а то и правда можно было бы завернуть на Тулеблю, дать по фрицам несколько пулеметных очередей да сбросить десяток бомб.

Начинает светать. Только сейчас я почувствовал, как устал в воздухе. Ноги совсем занемели. Скорей бы на посадку. Но землю вижу плохо, обзору мешают очки и маска. Почти перед самым выравниванием быстро забрасываю вверх маску и произвожу нормальную посадку. И за это время умудряюсь обморозить лицо. А когда снял парашют и попытался встать на ноги — на глазах невольно выступили слезы, и я свалился с плоскости в снег. Прямо со стоянки с отмороженными ногами отвезли меня в госпиталь, где пришлось пролежать около двух недель.

Очень обидно и досадно в такое горячее время валяться в постели. Хорошо хоть друзья не дают скучать, захаживают частенько. Как-то пришел мой радист и говорит:

— А вы, товарищ капитан, теперь у нас не Орлов…

— А кто же тогда?

— Даже и не знаю: наверно, Свечников. Пошли мы с ним сегодня в штаб батальона выписывать меховые вещи. А дежурная, не спрашивая аттестата, выдает ему свитер и унты и отмечает все это по карточке… Федота Орлова. И официантки в столовой тоже называют его Орловым и даже сами предлагают добавку — компот. Чудеса, да и только. А вы ведь сами знаете, какой любитель вкусно поесть наш Сан Саныч…