Ящик водки. Том 4 - Альфред Кох

— То есть ты думаешь, что смог бы так провести остаток жизни?

— Наверно, да. Нашел бы какое-то себе занятие. Книжки бы писал.

— Тоже верно. Вон писатель Галковский же сидит в Праге, пишет в Интернете книги и прекрасно себя чувствует — правда, что-то давно про него не слышно.

— Писать, чтобы себя занять, — это нормально.

— Как мне говорил Родионов (ну знаешь, банк «Империал»), «Россия такая страна, что из нее нельзя убежать, потому что если побежишь, то тебя все равно догонят, найдут и все предъявят. Поэтому надо оставаться в России и в ней драться до конца». Так что он окончательно не сваливает. А мотается между Москвой и Люксембургом. И говорит, что очень понимает Ходора — тот как раз решил до конца сражаться. А Береза ему кажется смешным. Хотя над Березой, по-моему, не смеются. Или смеются?

— Да нет. Никто не смеется. Чего над ним смеяться? Как Береза-то свалить — поди херово. У него под ярд денег, он живет себе спокойненько с решением суда о том, что его не выдадут никогда. Ну, смейтесь, голытьба босоногая, лапотная… Я, кстати, недавно вычитал замечательное выражение: «Честность — тщеславие бедных».

— Красиво. Что, значит, еще у нас? Бомбят Югославию, Примаков принципиальность свою демонстрирует. 75 человек погибли от удара авиации НАТО на юге Косова. Шум был, помнишь? Но такой вялый шум, тихий. Юпитеру позволено убивать мирных граждан, а быку — нет. Вот и сейчас израильтяне бомбили лагерь палестинских беженцев, там дети погибли — но никто из демократов особенно не блажит по этому поводу, это ж не мы в Чечне, в самом деле. Далее по 99-му году. «Назначение Черномырдина чрезвычайным представителем президента по Югославии». Была такая страна…

— Она и сейчас есть.

— Ладно!

— Есть. Называется Союзная Республика Югославия. Состоит из Сербии и Черногории.

— Как, Черногория разве еще не вышла?

— Ну вот-вот выйдет. Но и так уже очень большие права у нее —автономия и т. д. Знаешь, какая валюта в Черногории?

— Динар? А, вспомнил, — марка!

— Немецкая! Смешно! В Германии ее уже нету, а там, на Балканах, — она есть.

— Да ладно! Ни хера себе…

— Это надо проверить. Но если это так, то смешно. Хотя вряд ли. Наверное, уже евро…

— И тут же в 99-м Гаагский суд признал президента Югославии Милошевича военным преступником. «Завершение военной агрессии НАТО против Югославии».

— А что там сейчас с судом над Милошевичем?

— Как-то идет, по-моему, потихоньку.

— Энтузиазм пропал, как-то ему нечего предъявить.

— А как судить представителя суверенной страны? Хер знает. Он же помазанник божий. Должен перед богом отвечать, по идее. Если удастся доказать — а к тому и идет, — что Милошевич исполнял волю народа своего, то получится, что американцы судят чужой народ. Противопоставляют себя воле божьей и промыслу. Ну, на геноцид это, может, и не потянет, но все же некрасиво как-то. Явное превышение полномочий.

— Ну, там эта Карла Дель Понте должна придумать, как судить. Она такая… Начала банкиров сажать в Швейцарии. Так ее тогда быстренько из Швейцарии в Гаагу.

— Так что же Милошевич? Вот он президент себе и президент. Как его судить? Какая-то здесь системная ошибка. Когда люди начинают превышать свои полномочия, то начинается лажа. Система начинает разваливаться к такой-то матери. Американцы, мне кажется, сейчас сами не очень понимают, что происходит в мире и что им надо делать после того, как они взялись за гуж. Говорят: «Мы самые главные, самые крутые, бабки есть». Им отвечают: ну хорошо, давайте, покажите, на что вы способны. Они берутся за дело… И получается медведь на пасеке. Ульи все разворотил: я самый крутой здесь!

— Да кто спорит-то, да?

— Да, а дальше что? Вот я не являюсь носителем антиамериканских настроений, наоборот, я довольно тепло отношусь к американцам (и я в этом отношении довольно одинок — причем и в России, и в Европе я это одиночество ощущаю), они такие забавные, сделали себе страну нормальную. Но она не может выйти из образа большого начальника… Вот и тебе это не удается… Такое бывает со странами и с отдельными людьми.

— Мне не удается?

— Тебе — нет. Что бы ты ни делал, как бы ни старался…

— Ни хера. Я с этим не соглашаюсь. У меня это было до того, как я был большим начальником.

— Ну, тогда это могло смотреться как придурь кандидата наук.

— Так. А сейчас это смотрится как придурь кого?

— Точно не могу сказать. Да это и не важно. Главное, что ты не можешь выйти из образа. Большой начальник, и все тут. Со стороны это выглядит так, что человеческая порода якобы состоит из тебя, твоей жены и твоих подчиненных. И когда некто не ведет себя как твой подчиненный, тебе это кажется злостным нарушением миропорядка. Это тебе как личное оскорбление. Я не знаю, насколько это поддается корректировке — и поддается ли вообще. Хотя—в моем случае это дает положительный эффект. Я ведь работаю в этом смысле над собой.

— А у тебя это тоже?

— Ну конечно. Куда ж без этого.

Сейчас я это с помощью младшей дочки искореняю. К примеру, говорю ей: а что у тебя раскиданы игрушки? Собрала бы. Она так сладко улыбается: папа, если тебе не нравится здесь, ты можешь пойти в свою комнатку.

— Ха-ха!

— И я вместо того чтобы орать: «Ты как перед подпоручиком стоишь?» — ухожу. Она права. Или там позвонишь откуда, спросишь ее: ну, ты соскучилась по мне? — Еще нет. Завтра соскучусь. — Хорошо, тогда на сегодня все, я завтра тебе позвоню. В самом деле, нельзя же день и ночь быть начальником. Со всеми, кто попадает под руку… По любому поводу… Всех учить, всех чем-нибудь попрекать. Хвастаться. Наезжать. Орать. И так далее… Короче, с Милошевичем чего-то не то получилось. Он защищал все-таки какие-то идеалы, родину, на его стороне было большинство, парламент, министры. Это ж не то что некто напился, вышел на улицу и начал бензопилой резать в Техасе прохожих…

— Или в тюрьме е…ать пленных иракцев.

— Да. Мне кажется, Милошевич вряд ли занимался анальным сексом с иракцами в тюрьме.

— Надев им мешок на голову. И даже таких приказов не отдавал. Я уверен. Ему было кого е…ать.

— Мне кажется, что максимум, что было бы корректно допустить в отношении его, это сказать: «Милошевич, с тобой нам непонятно что делать, поэтому ты у себя на вилле сиди и за пределы своей югославской Барвихи, пожалуйста, не вылезай, пока мы чего-нибудь не придумаем. Просим тебя оттуда не вылезать. Иначе мы будем вынуждены тебя арестовать».

— Как Хрущева? Не, не так. Его надо посадить где-нибудь под Флоридой. Чтобы у него не было возможности какое-нибудь восстание поднять или переворот произвести. А так он будет живым укором для югославов. Пусть будет жив. А вот нашего царя евреи расстреляли.

— Русские тоже там были. Белобородов, к примеру.

— Ну хорошо. Русские сами расстреляли своего собственного царя.

— Да. Все-таки русские. Надо так, видимо, формулировать. Как это ни досадно.

— А немцы — более продвинутая нация. Они его выслали в Голландию. Вильгельма Второго-то.

— А немцу как стыдно быть засланным в такую страну мелкую!

— И он там жил. И даже послал поздравительную телеграмму Гитлеру в связи с избранием его канцлером.

— Имел право. Он же не знал еще про Дахау. Человека избрали, народ оказал доверие — надо поздравить, по понятиям.

— Да. И он Гитлеру очень симпатизировал.

— Как Форд.

— Так и Милошевича надо увезти в другую сторону и там и поселить.

— Но только не во Флориду, как ты предлагаешь, — потому что это американская, вражеская для него земля. А отдать Батьке его. Под Минском поселить. Или на Кубу оправить. Как была же, помнишь, версия, почему Альенде погиб. Ты помнишь?

— Его хотели вывезти на Кубу.

— Да. Пиночет его готов был выпустить, давал самолет, чтоб сверженный президент улетел в Гавану. Но если б Альенде на это решился, то кубинцы, из которых тогда в основном состояло его окружение, выстрелили б ему в спину — ага, он типа свалит, а их будут винтить и пытать? Все-таки да, обосрались, конечно, с Милошевичем. Причем у него вид нормальный, лицо хорошее… Кстати, он похож на художника Глазунова. И чертами лица, и высоко поднятой головой: да, я дело сделал, пошли на хер, вот я Милошевич, и мне не нужен адвокат. Он не пил крысиный яд, как некоторые. Не расстреливал детей своих и так далее. Нормально себя ведет.

— Во, я придумал — его надо в Италию выселить.

— Почему?

— А Венецианская республика, она тоже на Далмацию распространялась как бы.

— Не, не так. Нехорошо. Его надо отдать в какую-то страну, которая более близка к нему.

— Италия близко.

— Надо чтоб по духу была близкая, а не географически! Макаронники, куда им… Не сильно они партизанили…

— Хочешь сказать, что его в Россию надо выслать?

— Может, и в Россию… Мы и сербы — два диких народа. Такие воинственные… Не беспокоятся, как бы им в лавке поторговать, а думают: «Пойдем с соседним племенем чем-нибудь мериться». А что вы на этом заработаете? Да мы вообще так не ставим вопрос. Вот в этом отношении русские с сербами братья навек. А хохлы, они все-таки говорят: давайте зараз будем грошi заробляти и сало icты. И трохи горiлки щоб було. С хохлами вот про житейское лучше говорить. А кто кого урыл, кто круче — это не очень канает…