Ящик водки. Том 4 - Альфред Кох

— Батька Махно?

— Махно отличается от теперешних бандитов — в том числе, может, и югославских — тем, что он, насколько мне известно, не нес знамени православного миссионерства. А сегодня кто у нас самые вот такие поборники православия? Братва.

— И генералы. Ха-ха!

— Я вот надысь был в бане у авторитетных людей, так там два батюшки присутствовали. Один из храма, который построен братвой, а другой в гостях… Примечательно, чтоб так запросто, по-свойски, не экзотики для, а в рабочем порядке звать на пьянки священников — я такого не видел пока что ни у «новых русских», ни у шестидесятников (они как-то за внецерковную духовность, не задумываясь даже над тем, как это смешно звучит): духовность, но без Бога — думаю, это большевики такую схемку для смеха подкинули, но она, как ни странно, сработала. Это была, возможно, форма социальной мимикрии. Вообще советская интеллигенция — это форма выживания остатков элиты. Так вроде рассуждать, но молчать, чего-то говорить, но про другое, про, так сказать, возвышенное, денег не требовать, от борьбы за власть под любым предлогом увиливать — и вот они выжили. И что-то смогли передать нам. Все-таки справедливости ради надо сказать, что нам досталось не сборище крестьян и чекистов и пиарщиков — были же люди, которые позволяли себе с чем-то не соглашаться, причем если б они выживали чисто для своей корысти, а не парились над некой сверхзадачей, не имели каких-то сверхценностей, то вместо бедных этих жалких дачек в Переделкине, которые я еще застал, Окуджава на такой жил — мы б видели некое подобие теперешней Рублевки…

Если сегодня шестидесятники видят в братве голый негатив, то я его как-то и не вижу, уже давно. Разве это было бы справедливо — братву вычеркнуть, а бывших коммунистов и комсомольцев оставить? Чем аппаратчики лучше? Или комитетчики? При том что если серьезно разговаривать, то чекисты куда больше невинных людей убили, чем бандиты. В общем, я против такой дискриминации. А если говорить про Балканы, про Югославию и Македонию — то все это, я тебе скажу, очень симпатично. Красиво, вкусно, чудный климат. Я с тех пор стал ходить по балканским заведениям, в Москве есть кое-какие. Ракия — это же отменный напиток. А сами югославы, грубо говоря, отмороженные и этим напоминают русских… Вот откуда эта любовь… Это просто естественная любовь к себе в такой форме проявляется. Так… Что дальше мы имели в 99-м? 3 апреля — обстрел Белграда натовскими ракетами… Нехорошо, нехорошо…

— Весной 99-го мы с Жечковым скрывались от правосудия. Сначала во Франции, потом в Америке. Долго, месяца два. Надоели друг другу до чертиков.

— А, когда вы к себе на обеды Собчака вытаскивали?

— Да-да-да. Собчака как раз приглашали.

АМЕРИКА. НЬЮ-ЙОРК

В тот год я два месяца проторчал в Штатах и Франции, заехал в Испанию. И вот какое интересное наблюдение сделал я: во Франции и Испании, то есть в старушке Европе, я чувствую себя абсолютным туристом, а в Штатах — нет. В Штатах у меня абсолютно не туристическое настроение. Я как-то сразу обзавожусь знакомствами, появляются какие-то дела, начинаешь с интересом следить за внутренней жизнью.

Начинаешь на себя ее, эту жизнь, примеривать. Особенно это остро переживается в Нью-Йорке. Вот уж действительно — столица мира. Мне в Нью-Йорке нравится многое. Небоскребы и маленькие домики. Вестсайд и Истсайд. Даун-таун и Чайна-таун, Сохо, Мидтаун… Люблю нью-йоркскую пиццу с бутылочкой «Бадвайзера», люблю нью-йоркский акцент, неуловимо напоминающий московский акающий говор: они Мадонну называют Маданна…

Как я уже неоднократно писал, люблю заходить к Роме Каплану в «Русский самовар» на углу Восьмой и Пятьдесят второй. Там нужно взять огурчиков, гурийской капусты и шашлык по-карски. И, естественно, графинчик хреновки (Рома сам ее делает). По вторникам и воскресеньям у него в ресторане на рояле играет выдающийся музыкант — Саша Избицер. Как он играет Рахманинова и Шопена! И Бетховена… Придешь так вечерком, посидишь, послушаешь, тяпнешь рюмку, другую.

Люблю Централ-парк — огромный лес в самом центре Манхэттена. Утром встаешь — и на пробежку. Там есть такой конный маршрут, я по нему бегаю. Минут пятьдесят, а то и час.

Метрополитен-музей, Музей современного искусства, Музей Гугенхейма, Метрополитен-опера, Линкольн-центр. Сотни (!) театров, в которых идут знаменитые бродвейские мюзиклы.

Огромный и такой комфортный город. В Нью-Йорке абсолютно исключены разговоры в нашем духе, типа «понаехали», «они думают, что Москва резиновая…». В нем все сделано для удобства жизни и бизнеса.

Нью-Йорк — город запахов. Тысячи ресторанов всех кухонь мира вываливают на улицы запахи горячей пищи. Смешиваясь, эти запахи образуют неповторимый аромат города, который я, наверное, узнаю из тысяч…

На Сорок второй и Пятой находится издательство «Либерти паблишинг», в котором я издавал свою книгу. Илья Левков, мой редактор, такой забавный эксцентрик, со странной мефистофельской бородкой… На поверку оказался толковым и образованным человеком. Я люблю с ним обедать в ирландском пабе недалеко от офиса. Он рассказывает много интересных вещей. Среди его знакомых есть такие люди, как Бжезинский, Буш-старший, которых он издавал на русском языке.

Мне нравится бывать на Брайтон-Бич. Меня веселит этот странный русский язык, на котором они там говорят. Запах океана, старые советские песни, раздающиеся из репродуктора в одном из многочисленных ресторанов. Магазины, полные рижских шпрот, черного хлеба, селедки-залом.

В Нью-Йорке можно не пользоваться автомобилем: разветвленная сеть метро и обилие такси позволяет не беспокоиться о паркинге и пробках. В такси работают латиносы, арабы и русские. Правда, в последнее время русских таксистов стало меньше.

В Нью-Йорке чувствуешь себя спокойно, защищенно. Преступности, во всяком случае, в центральном Манхэттене, практически нет. Я не был в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, поэтому у меня осталось то, старое ощущение надежности и безмятежности… Хотя сейчас странно видеть большую яму вместо небоскребов-близнецов Мирового торгового центра.

Сотни национальностей, кажется, в этом городе можно найти все, любую книгу, любую еду, любого специалиста в чем угодно. И у каждого в нем есть своя ниша. Есть и ниша, которая называется — русский Нью-Йорк. Я люблю этот город, город Бродского и Довлатова, Барышникова и Леннона, и не скрываю привязанности к нему. Он затягивает не сразу. Сначала он действует ошеломляюще. Потом ты слегка пугаешься этого гремящего и не спящего монстра. Но он уже впрыснул свой яд в тебя, и ты неумолимо попадаешь под его очарование…

Пожалуй, только Петербург действует на меня сильнее.

— Ну и как, примерил ты на себя западную жизнь? Подумал — можно жить, да?

— Да.

— Но только нечем занять себя.

— Почему же, находили какие-то дела без конца. Бухали, путешествовали…

— Не, ну бухать, путешествовать — это отпускной режим. Месяц можно быть в отпуске, два… Хотя два — уже скучновато. А всю жизнь бухать и ездить…

— А че? Почему нет?

— Ну действительно, это дело вкуса… Стало быть, вы удачно примерили на себя эмиграцию.

— Да. Сидели и примеряли. А чего, по Парижу поболтались. Вот Собчака на обеды звали. Потом в Америку поехали. Сначала в Нью-Йорке тусовались, потом в Лас-Вегас улетели, а там снова в Нью-Йорк вернулись.

— То есть ты думаешь, что смог бы так провести остаток жизни?

— Наверно, да. Нашел бы какое-то себе занятие. Книжки бы писал.

— Тоже верно. Вон писатель Галковский же сидит в Праге, пишет в Интернете книги и прекрасно себя чувствует — правда, что-то давно про него не слышно.

— Писать, чтобы себя занять, — это нормально.

— Как мне говорил Родионов (ну знаешь, банк «Империал»), «Россия такая страна, что из нее нельзя убежать, потому что если побежишь, то тебя все равно догонят, найдут и все предъявят. Поэтому надо оставаться в России и в ней драться до конца». Так что он окончательно не сваливает. А мотается между Москвой и Люксембургом. И говорит, что очень понимает Ходора — тот как раз решил до конца сражаться. А Береза ему кажется смешным. Хотя над Березой, по-моему, не смеются. Или смеются?

— Да нет. Никто не смеется. Чего над ним смеяться? Как Береза-то свалить — поди херово. У него под ярд денег, он живет себе спокойненько с решением суда о том, что его не выдадут никогда. Ну, смейтесь, голытьба босоногая, лапотная… Я, кстати, недавно вычитал замечательное выражение: «Честность — тщеславие бедных».

— Красиво. Что, значит, еще у нас? Бомбят Югославию, Примаков принципиальность свою демонстрирует. 75 человек погибли от удара авиации НАТО на юге Косова. Шум был, помнишь? Но такой вялый шум, тихий. Юпитеру позволено убивать мирных граждан, а быку — нет. Вот и сейчас израильтяне бомбили лагерь палестинских беженцев, там дети погибли — но никто из демократов особенно не блажит по этому поводу, это ж не мы в Чечне, в самом деле. Далее по 99-му году. «Назначение Черномырдина чрезвычайным представителем президента по Югославии». Была такая страна…