Эхо в тумане - Борис Яроцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тем не менее стрелковые батальоны при поддержке обескровленной в боях танковой бригады пошли на штурм. Двое суток прогрызали вражескую оборону. На третьи гору взяли.
У майора Хорина остался один танк. Вскоре связь с атакующими батальонами прервалась. Наша пехота при поддержке танка вела бой в окружении…
В батальоне, где старший лейтенант Гудзь исполнял обязанности штабного начальника, говорили разное: наши на горе, отошли с горы, остатки батальонов пробиваются на восток… Многое прояснилось потом, когда свежие войска, повторив прорыв, достигли Лудина и там наконец-то закрепились. При первом прорыве горой овладели, но удерживать ее уже было некому.
Целую неделю из-под снега извлекали пехотинцев и танкистов. Невдалеке стоял сгоревший танк. Около него нашли обезглавленного майора Хорина. Фашисты сняли с него одежду, тело искололи штыками.
Похоронили комбата в огромной, с футбольное поле, братской могиле. Еще недавно здесь была деревня. Называлась она — Снегири.
Вызов в Москву
Бои за гору Лудино продолжались до весенней распутицы. В деревне Снегири выросла еще одна братская могила. Потом еще…
В середине марта наступило затишье, и танковую бригаду — вернее, ее остатки — вывели в резерв. На почерневшие снега уже глядело высокое голубое небо. В нем отчетливо просматривался каждый самолет. Дули южные ветры. Они казались бархатными, как воротники парадных танковых курток. Начиналась оттепель: под тяжелыми стальными гусеницами дороги превращались в мутные широководные реки.
Старый, иссеченный осколками сосновый бор приютил танкистов. Ждали пополнение. Был штаб. Было знамя бригады. Но не хватало людей и не было машин. Только и говорили, что о танках, о пополнении… Ходили слухи: соседние армии оснащаются новой техникой.
В штабе приняли телефонограмму: «Старшего лейтенанта Гудзя срочно откомандировать в Москву».
— Везет же человеку! — завидовали друзья. — Не успел получить один орден, едет за вторым.
Новая телеграмма разъясняла: указанного офицера снять со всех видов довольствия. Опять заговорили, но уже определенно:
— Едет за новой должностью.
В главном бронетанковом управлении бритоголовый полковник из отдела кадров, тщательно проверив документы и убедившись, что перед ним действительно старший лейтенант Гудзь, объявил:
— Вам предстоит участвовать в открытии второго фронта. Отправитесь в Англию. Там получите новые танки, пройдете соответствующую подготовку. Затем… Затем покажете англичанам, как надо воевать.
— Есть показать!
— Кстати, в Англии вас хорошо знают. О вас в феврале этого года в Лондоне говорил Николай Михайлович Шверник, наш первый секретарь профсоюзов. Его речь опубликовали газеты на Западе, в том числе Соединенных Штатов. Так что вы известны и за океаном.
В казарме, где собрались танкисты — а это были мастера боев, — знакомились по-фронтовому, быстро. Во всем чувствовалась торжественность момента: открывать второй фронт доверят не каждому! Вот им доверили.
Откомандированные из частей время даром не теряли: проводили тактические занятия, изучали материальную часть. И каждое утро начинали с вопроса: «Ну как там Лондон? Примет нас или только собирается?» Лондон молчал. Наконец в мае танкистам объявили: правительство Черчилля — вопреки договоренности — побоялось разместить на своей территории советские войска. В связи с этим особая группа резерва при главном бронетанковом управлении упраздняется. Танкисты разъехались по полкам и дивизиям.
Павел Гудзь получил очередное воинское звание «капитан» и был назначен командиром батальона. Так и не побывав на Британских островах, он вернулся на фронт. Бригада, в которую входил его батальон, срочно перебрасывалась на юг.
Степь сталинградская
До нового, 1943 года оставались считанные недели.
В районе Сталинграда бои не умолкали ни днем, ни ночью. Гитлеровцы пытались прорвать кольцо окружения, вывести из него 300-тысячную группировку. Фашистские танки снова рвались к Волге, но теперь уже на выручку своим.
К этому времени Павел Гудзь был майором, заместителем командира отдельного гвардейского танкового полка.
По степи, продутой студеными ветрами, полк выдвигался на новый рубеж. Шли по местам, где накануне произошел встречный бой. Всюду, до самой линии горизонта, чернели сгоревшие танки — наши и немецкие.
Высохший от бессонницы и забот командир соседнего полка майор Разрядов тихо, словно про себя, произнес:
— Сколько же их тут!..
Еще вчера здесь, в необъятной Сталинградской степи, всю ночь полыхало зарево. Танкисты сурово смотрели на него, молчали: все жили близким боем.
Перед рассветом командир полка с группой офицеров отправился на рекогносцировку, сказав своему заместителю:
— А вы, товарищ Гудзь, будьте в готовности.
На рассвете полк вновь проходил по недавнему полю боя. И снова давила душу кладбищенская тишина.
Издали, как древние языческие идолы, посредине черных кругов подтаявшего снега торчали закопченные остовы танков. И здесь их было так много, что невольно закрадывалась мысль: какими же надо быть людьми, чтобы выстоять в океане огня, сгореть, но не отступить?
На коротком привале майор Гудзь подошел к подбитой тридцатьчетверке. Пламя на ней съело всю краску, оплавило жалюзи. Оно, конечно, проникло и вовнутрь. Но почему же тогда танк не взорвался? Достаточно детонировать одному снаряду…
Павел поднялся на броню, заглянул в темный овал верхнего люка. Экипаж не покинул машину — от всех четырех танкистов остался только пепел.
— Надо же — не разворотило! — произнес кто-то рядом.
Майор ответил:
— Вы глядите, у них же не осталось боеприпасов!
И танкисты вдруг посмотрели в сторону заснеженного кукурузного поля, туда, куда указывал ствол танковой пушки. На пологом склоне — застывшие, с распластанными гусеницами вражеские танки. В своей угрюмой неподвижности они напоминали те, которые покоились в глубоких снегах Подмосковья.
Жалко было неизвестных ребят! Может, это их первое сражение, оно стало и последним. Жизнь танка и боевая жизнь экипажа, судя по характеру дуэли, вместилась в несколько минут. Но для этого потребовались годы ежедневной, напряженной, изнурительной подготовки!
Майор Гудзь стоял и думал: «Где-то рождались мальчики. Росли-вырастали, учили таблицу умножения, восхищались смелостью Дубровского, переживали одиссею Григория Мелехова, радовались чкаловским перелетам, влюблялись в подруг и в грозу переплывали бушующую Волгу или ночной Днепр. И все — для того, чтобы потом, когда потребуется, стать защитниками Родины, встретить свой звездный час — свои десять-пятнадцать минут боя — вот так, не отступая».
Тогда, в то морозное декабрьское утро, радиограмма отвлекла Павла от раздумий. В ней говорилось: в связи с тем, что командир полка не сможет своевременно возвратиться, его заместителю надлежит возглавить ввод в бой танкового полка.
Атака среди оврагов не из легких. Они, словно клинья, рассекают вытянутый в линию по фронту поток машин. На всем склоне одни овраги…
Всходило солнце, освещая гребни высоты. Оттуда остервенело била вражеская артиллерия.
Дорого доставался нам каждый метр. Окопавшись, гитлеровцы вели огонь лишь по тем танкам, которые выходили на дальность прямого выстрела. Били расчетливо и метко. Из рот почти непрерывно поступали донесения, одно печальнее другого:
— Второй (позывной Гудзя), я — седьмой, подавил орудие, потерял три машины.
— Второй, я — восьмой, потерял две машины, прошу прикрыть.
— Второй, я — девятый, преодолеваю минное поле, потерял одну машину.
Слева, справа, впереди — горели танки. Сюда бы эрэсы! Ударить по высотам!
Недавно, месяц назад, в этой самой Сталинградской степи был триумф нашей артиллерии. Тогда впервые Павел позавидовал артиллеристам: такого огня еще не знали войны…
А сейчас работали только КВ да Т-34 — артиллерию перебросили к Дону. Там — в который раз — фашисты пытались прорвать кольцо окружения.
— Второй, я — восьмой, прикрой слева.
Майор Гудзь приказывает механику-водителю остановиться. Машина замирает в густом терновнике. Через открытый люк дневной свет падает на карту. Взгляд прикован к участку, где первая рота наскочила на засаду.
Теперь фашисты своими танками прижимали его к гребню высоты. Уклоняясь от удара, рота невольно попала под кинжальный огонь противотанковых пушек. И тут вражеские танки, покинув засаду, вдруг развернулись для атаки. Остановить их могли только КВ. И майор Гудзь повел резерв тяжелых танков навстречу врагу. Павел давно уже взял за правило: на время боя — он командир и наводчик. «Управляя, стреляй» — так учил его светлой памяти друг комбат Хорин. И этот бой не был исключением. При атаке КВ требуют простора, достаточного, чтобы открывать прицельный огонь с предельной дистанции.
