Эхо в тумане - Борис Яроцкий

— Тогда начинайте.

Под торопливую стрельбу орудий машину вывели на заснеженный берег, и тут механик-водитель заглушил двигатель. Еще минуты три, свирепо сотрясая воздух, за реку летели снаряды. И опять, как полчаса назад, наступило затишье.

Танкисты осторожно сняли с брони боеприпасы и две бочки солярки. Всю эту дополнительную поклажу поместили в ровик, благо земля еще крепко не промерзла. Тотарчук высказал было сомнение: «Удастся ли воспользоваться?» Ему никто не ответил — было не до разговоров.

Экипаж редко воевал в составе полка, чаще — в составе стрелкового батальона, а то и роты, которым танк придавался. Бывало, батальон или рота начинали бой на сотом километре, заканчивали на семидесятом. От пехоты оставался в лучшем случае взвод, а то и неполное отделение. В последние два месяца больше везло Тотарчуку — трижды благополучно выбирался из горящего танка. Любил говорить, что веселей воевать, когда танков несколько: есть кому выручить.

У Саблина на этот счет было свое мнение, но он молчал. Промолчал и лейтенант Старых. От него, наводчика, будет зависеть, как долго они продержатся. А держаться он был настроен как можно дольше.

К утру снегопад приутих. Стало подмораживать. Из танка улетучилось последнее тепло. От брони веяло сухим, пробирающим до костей холодом,

Никто не уснул, хотя командир разрешил вздремнуть наводчику и механику-водителю. В ответ лейтенант Старых мягко усмехнулся. Усмешка получилась кроткой и снисходительной: какой уж тут сон? Через час-полтора бой. Неотразимый, смертельный. Лучше напоследок хорошенько приготовиться. Может, эта работа у них в жизни последняя…

Говорили тихо, почти шепотом. Вспоминали довоенную жизнь. Строго посматривали в сторону Нефедьева. Деревня лежала с наветренной стороны, и оттуда доносились отрывистые, невнятные голоса, переборы аккордеона.

Для фашистов эта небольшая, зажатая ельником подмосковная деревня была уже их тылом, и они отдыхали в жарко натопленных избах, веселились, объедались. Слабый ветер доносил запахи паленых перьев. Далеко за полночь голоса стихли. Фашистов одолел сон.

— Сейчас бы ударить!.. — рассуждали танкисты.

Речь пошла о немцах, о тех самых, которые были за рекой. Павел вспомнил, что на эту тему он уже беседовал с Хориным. И тот, как сейчас Саблин, охотно и, наверное, правильно отвечал на вопросы товарищей. Саблин, как и Хорин, видал трагедию Германии в страхе немецкого обывателя: чтоб сберечь свою шкуру, обыватель готов уничтожить каждого, лишь бы ему выжить. Саблин верил, что далеко не все немцы — фашисты.

Но раз немцы пришли убивать нас и грабить, неважно, члены они нацистской партии или беспартийные — все они захватчики, смертельные враги, им не может быть пощады.

Слушая товарища, Павел невольно думал: «Если мы их завтра не остановим, они ворвутся в Москву. Тогда нас проклянут и современники и потомки…»

Один — больше восемнадцати

Наконец-то забрезжил рассвет. Возникли смутные очертания деревьев. Крыши. Заборы. И вот они, чужие, ненавистные стальные коробки с короткими, как обрубленными, стволами, угловатыми крыльями, узкими заиндевевшими гусеницами. У каждого танка слева на борту — фара. Старые знакомцы — Т-III!

Про себя Павел повторяет заученную еще в училище техническую характеристику: «Вес — 23 тонны, скорость по шоссе — 40 километров в час, броня лобовая — 50 миллиметров, бортовая — 20. Экипаж — 5 человек. Проходимость по бездорожью недостаточная…»

Серыми избами Нефедьево растянулось вдоль шоссе. На спуске дорога запружена техникой. В стороне, в снежной дымке, еще группа танков — будто каменные глыбы, принесенные ледником в доисторическую эпоху. Павел успел сосчитать: вблизи — одиннадцать, в отдалении — семь, итого — восемнадцать. Разведка не ошиблась.

«Сколько есть — все будут наши», — сказал себе Павел и привычно со звоном захлопнул люк. В танке стало темно, лишь крохотная лампочка тлела угольком над шкалой прицела: при таком скудном освещении глаза лучше видели местность.

— Заряжай!

Мягко щелкнул затвор полуавтомата пушки. И снова — напряженное ожидание. Время будто остановилось. Слышалось только биение собственного сердца.

За секунду после того, как щелкнул затвор, Павел успел подумать, что мгновение перед боем — как вечность, успеваешь что-то вспомнить и даже что-то загадать. А что загадывают — известно: выйти победителем.

Слышно, как стучит сердце… Пока немцы не заводят машины, можно повременить: рассвет все-таки запаздывает.

Мир, как стальная пружина, сжимается до размеров поля боя. И тут помни главное: во всем опережай противника. В смертельном поединке своя тактика: свой расчет, свой стремительный маневр. «Тактика — наука о том, как выиграть бой» — пришли на память слова капитана Башилова.

— По головному!..

Он стоял на выходе, загораживая улицу.

— Огонь!

Вспышка выхватила из полумрака заснеженный косогор, оголенные осины, крайнюю к речке избу. Бронебойный снаряд сверкнул над землей, как молния. Из-под гусеницы веером брызнули комья мерзлой глины.

— Левее…

Еле заметное движение маховиком — и треугольник прицела снова на середине контура цели. От второго снаряда танк вспыхнул, красное жаркое пламя осветило улицу.

— По замыкающему!

Башня кинула ствол вправо…

После шестого выстрела в люк застучали. Павел выглянул наружу. Близко перед собой увидел веселое конопатое лицо знакомого пехотинца.

— Эй, танкисты! Там, за оврагом! Глядите!..

И верно, те, издали похожие на валуны танки, уже разворачивались на окраине деревни, спешили прикрыть застигнутых врасплох.

Пехотинец хотел еще что-то сообщить, но в это мгновение из-за овина вырвался конус желто-багрового пламени. Лейтенант Гудзь резко захлопнул люк, и тут же словно раскололось небо — снаряд врезался в броню. Заряжающий отлетел от пушки.

— Саблин! Саблин!! — кричал наводчик. Он нажал педаль спуска — выстрела не последовало. — Саблин!!

Павел занял место заряжающего. Под ногами дышали жаром стреляные гильзы, катались, скользили, мешали найти точку опоры.

Выстрел… Еще… Еще… Надо же наблюдать за полем боя, давать целеуказание. Надо командовать! Счастье, что экипаж слажен. В азарте лейтенант Старых рвал голосовые связки:

— Саблин!.. Заряжай!..

Ах, как здорово, что у прицела такой наводчик!

От сгоревшего пороха не продохнуть. Тотарчук приподнимает люк, в танк врывается легкий морозец, целуя губы. Свежий воздух быстро находит легкие. Но тут новый удар сотрясает машину.

— Будем живы — не помрем! — после каждого выстрела выкрикивал наводчик.

Первым почувствовал командир, что ответный огонь слабеет. Воспользовавшись паузой, дал заряжающему глотнуть из фляги, и по тому, как тот схватил зубами горлышко, определил: ничего страшного — контузия. Саблин пришел в себя, снова встал у пушки.

Павел взглянул в перископ. На улице красовались пять подбитых танков. Остальные искали укрытие за сараями, избами, даже за крохотными баньками. А к лесу, сигая через жерди крепкой изгороди, толпой катились серые фигурки. Закрадывалось сомнение: откуда у них столько танкистов?

Пока КВ стоял в засаде, в деревню под прикрытием снегопада стягивалась вражеская пехота. Огнем из пулемета ее косил Тотарчук, доказывая свою правоту, что все эти немцы — захватчики и наши смертельные враги.

Музыка боя

А гитлеровцы — вот они, за речкой, уже оправились и теперь бьют остервенело, снаряды ложатся кучно, многие прицельно. Броня не гудит, а стонет. Каждое попадание в танк отзывается жестокой болью — будто тебе гвоздем прокалывают барабанные перепонки.

И в этом, как и в других боях, Павел думал о главном: побольше выбить у них танков. Он пристально следил за машинами, которые отползали к лесу — сейчас они представляли наибольшую опасность: от их снарядов нельзя было увернуться.

А в деревне пламя горящих машин обнимало избы, и не столько дым, сколько испарения заволакивали улицу…

Из леса фашисты ударили залпом, ударили в полной уверенности, что ответа не последует. Для КВ, глядя на бой со стороны, целей хватало поблизости.

— Опушка. Отдельная береза…

Башня метнулась влево.

— Огонь!

Танк вздрогнул. И тут Павел сделал для себя открытие: он не слышит своего выстрела! Зато видит, как наша пехота поднимается над сугробами и по уцелевшему мостику течет в деревню.

— Кирин, заводи!

Танк дернулся, пошел. В машине жарко, то ли от ударов по броне, то ли от учащенного дыхания.

На запад, теперь уже обратно к Волоколамску, вслед за уцелевшими танками уходит немецкая пехота. На дороге рвутся снаряды. Павел догадывается, это бьет батарея, которая ночью помогала выдвинуться к речке.