Следы апостолов - Эндрю Олвик

Эрих бросил взгляд на расположившихся за соседним столиком Генриха с Вагнером.

— Надеюсь, эти господа прибыли сюда хотя бы на неделю. Итак, Гетлинг, я пошел знакомиться. Вы ведь понимаете, о чем я думаю? — Эрих поднялся со стула, поправил китель и уверенным шагом подошел к столику гостей.

— Понимаю.

— Разрешите представиться, комендант города Эрих фон Штоль-берг, — произнес гауптштурмфюрер и щелкнул каблуками.

Вагнер оценивающе — с ног до головы — оглядел офицера, молча развернул и положил перед ним на стол удостоверение оберштурмбанфюрера СС и жестом пригласил присесть рядом.

— Извините, гауптштурмфюрер, у меня сегодня нет сил даже на разговоры. Чертова лихорадка. Сейчас я доем ужин, и Генрих отвезет меня домой. Потом он вернется, и вы вместе отпразднуете наше знакомство.

— Это вы меня извините, господа, за навязчивость, — ответил Штольберг, — желаю вам, господин Вагнер, скорейшего выздоровления, а вас, господин… — Эрих вопросительно взглянул на Генриха.

— Генрих Штраубе.

— А вас, господин Штраубе, я ожидаю за своим столиком, — любезно закончил Штольберг и собрался уходить.

— Подождите, гаупштурмфюрер, у меня к вам небольшая просьба, — окликнул его Вагнер, — срочно раздобудьте мне у кого-нибудь из солдат штык-нож от карабина, я его в скором времени обязательно верну.

— Будет сделано, господин оберштурмбанфюрер, разрешите выполнять? — отчеканил Эрих.

— Выполняйте, и не надо званий, обращения «господин Вагнер», вполне достаточно, — напутствовал доктор.

Через несколько минут Генрих сопроводил шатающегося Вагнера к машине. Вместе со Штольбергом они помогли больному устроиться на заднее сидение. Генрих сел за руль и завел двигатель. Эрих протянул ему завернутый в белую тряпицу штык-нож.

— Зачем он ему? — поинтересовался Штольберг.

— Понятия не имею, — пожал плечами Генрих.

— Счастливого пути, — пожелал Штольберг, — итак, мы ждем вас?

— Безусловно, я вернусь минут через двадцать.

— Генрих, вы человек умный, — едва машина тронулась, заговорил Вагнер, — и вам не стоит объяснять, о чем положено знать местному начальству, о чем — нет. Так что лишнего не болтайте, это первое. Во-вторых, я хочу вас попросить раздобыть мне завтра к утру молока, иначе так и помереть недолго.

— Никогда бы не подумал, что молоко обладает какими-то лекарственными свойствами, — перебил шефа Генрих. — А по поводу этих двух гауптманов можете не беспокоиться, они не узнают от меня ничего лишнего.

— Лекарство у меня есть, но запивать его нужно только молоком. В том месте, где я подцепил эту болячку, меня научили единственному способу борьбы с ней. А относительно молока вы, конечно же, правы — это напиток для детей. В касту кшатриев — истинных индийских воинов — никогда не попасть тому, чей желудок усваивает лактозу. Вам ли об этом не знать. У меня тоже начинается заворот кишок, если употребить молоко в чистом виде. И, теперь, третье — из-за этой лихорадки я забыл вас спросить насчет интересующей нас комнаты: вам удалось найти различие в планах?

— Я примерно догадываюсь, где она, но для более точного утверждения нам нужно обязательно побывать в замке. Кажется, приехали, — Генрих остановил машину возле входа в гостиницу.

— Ладно, сначала мне нужно придти в себя, а там разберемся, дайте мне штык. Желаю удачно повеселиться с этими местными головорезами. — Вагнер взял протянутое Генрихом оружие и скрылся за скрипучей дверью гостиницы.

Войдя в номер, Вагнер поставил посреди комнаты табурет и накрыл его белой простыней. Затем достал из саквояжа пять свечей, разжег спиртовку с подставкой для посуды, небольшую колбу наполовину наполнил водой и, всыпав вовнутрь немного коричневого порошка, поставил на огонь. Доктор зажег свечи, расставил их по периметру импровизированного алтаря, снял пиджак, бриллиантовую заколку с рунической символикой, рубашку и аккуратно сложил свои вещи на диван. Затем стащил с ног ботинки и носки, оставшись в одних брюках. Кот Шульц, внимательно наблюдавший за манипуляциями Вагнера, спрыгнул в комнату с открытой форточки, потерся доктору о ноги и мяукнул, требуя угощения.

— В следующей жизни, старина, — ответил коту Отто. Он задул спиртовку, разболтал начинающий закипать раствор, уселся напротив табуретки в позу лотоса и поставил зелье на пол остужаться. Справа от табурета он воткнул в пол штык-нож. — В следующей жизни у тебя будет все: самые красивые в мире кошки, реки из молока и сметаны и очень много вкусных жирных мышей.

Шульц с сомнением мяукнул, обошел доктора и уселся за ним, внимательно разглядывая покрывавшую всю спину хозяина загадочную индейскую татуировку. Вагнер отхлебнул из колбы остывший напиток, прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и на несколько минут застыл как каменное изваяние. Выйдя из оцепенения, доктор произнес:

— О Великий Телем, Духо-Материя проявленной Вселенной! Твоя стихия объемлет необъятные бездны Мироздания и пребывает во мне, ибо Вселенная и я едины… — Вагнер забормотал заклинания на непонятном певучем языке, закончив которые опять перешел на немецкий. — И прими эту жертву во имя знаний и дарованной мне силы. Иди сюда, котяра.

Шульц подошел. Доктор положил животное на алтарь, пригладил и с криком «Ех» штыком отрубил ему голову. Затем он отложил клинок в сторону, взял голову в руку и под заклинание «Ар-Эх-Ис-Ос-Ур» кровью нарисовал себе на груди пентаграмму.

30

Вернувшись к себе, Григорий остановился перед портретом Доминика Радзивилла и долго стоял перед ним, изучая и без того такие знакомые черты князя. В мыслях своих он был далеко в прошлом, которое не желало его отпускать, подкидывая вопросы и заставляя снова и снова просеивать накопленные за все эти годы факты. Еще никогда он не был так близок к цели своего исследования. Теперь ему предстояло заново распутать клубок судеб, чтобы, наконец, получить окончательный и однозначный ответ на вопрос, мучавший его с того самого дня, когда бабка Полина в шутку впервые назвала его маленьким князьком.

— Черт возьми, а ведь похож, — прошептал он с улыбкой, приглаживая рукой волосы и отступая назад, чтобы увидеть свое отражение в небольшом овальном зеркале, висевшем справа от двери. — Определенно. — И поднял с дивана конверт, в котором были копии документов из Ватикана.

Не обманул поляк. Выяснил все, как и обещал. Только какой ему-то, Бронивецкому в этом интерес? Едва ли Ватикан когда-либо подтвердит наличие этих бумаг в своих архивах. Надо будет делать запросы в Варшаву, в Вильнюс и, может быть, в Москву. Нет никакой гарантии, что там что-либо сохранилось, да и вопрос могут счесть политическим. Теперь и не поймешь, где история, а где политика, где личное, а где общественное… Перемешалось все, перепуталось.

Мысли его снова вернулись к Бронивецкому. Все же странный он, этот Ежи, дерганый какой-то. Словно боится чего-то. А может и боится? Неспроста он приехал. Что у него здесь могут быть за дела? От архивов Радзивилловских здесь почти ничего не осталось… Монастырей в округе уже давно нет. По делам костела? Тоже маловероятно, так как ничего на то не указывает.

Григорий вытащил документы из конверта и еще раз внимательно осмотрел их, подолгу вглядываясь в каждую букву, в каждый малоприметный вензелек на гербовых оттисках. «А может, я ему нужен, — вдруг подумал он. — Не как Гриша, а как один из потомков некогда славного рода? Но зачем?! — он непроизвольно улыбнулся. — Одни загадки. Вот и с убийством старика Юркевского как-то все очень странно складывается. А ведь поляк этот в прошлый свой приезд, кажется, спрашивал о нем. Зачем?»

Григорий постарался вспомнить их разговор, но память противилась, подкидывая ему какие-то второстепенные детали. Правда, одну деталь он все же посчитал заслуживающей внимания. Незадолго до смерти у Юркевского брали интервью для местной газеты, как раз накануне Дня Победы. В войну он партизанил в этих местах. В этом интервью старик упомянул о том, как немцы прислали из Берлина группу для поиска Золотых Апостолов. В то время в замке располагался госпиталь люфтваффе и никого постороннего туда не пускали. Даже своих немцы придирчиво фильтровали. Ведомство Геринга всегда отличалось особым отношением со стороны Гитлера и демонстративной независимостью. Для СС было непросто с ними договориться. Однако договорились и в 1942 году приступили к поискам. Конечно, Юркевский подробностей не рассказывал, но, помнится, намекнул, что имел к этой истории какое-то отношение. В статье прямо так и говорилось.

Григорий включил компьютер и присел к столу. Он решил сам перевести документы, чтобы иметь самое полное представление об их содержании. Однако мысль о возможной связи интервью Юркевского с его странной смертью неотвязно преследовала его, не давая сосредоточиться ни на чем другом. Кроме того, интуиция подсказывала, что первый приезд Бронивецкого мог быть каким-то образом связан с тем, что рассказал Юркевский журналисту, пробудив чей-то алчный интерес к забытой теме. Григорий встал и прошелся по комнате. В первый свой приезд поляк упоминал о встрече с журналистом, который якобы проявил интерес к его исследованиям. Не тот ли это журналист, что брал интервью у старого партизана? Надо будет разузнать. Теперь же, когда Юркевского убили, поляк снова приезжает. Самое подозрительное то, что между этими визитами всего три недели. Только очень срочное дело могло заставить его вернуться в Несвиж и это срочное дело вовсе не пакет с копиями документов из Ватиканского архива.