Следы апостолов - Эндрю Олвик

— Так ты думаешь, старика только из-за бумаг грохнули? — спросил Островский, глядя с преувеличенным вниманием на огонек своей сигареты.

— Уверен, — ответил Григорий. — Вероятно, убили не предна-меренно: стечение обстоятельств.

— Я тоже думал… Не похоже, что готовились. Но ведь мог и кто-то свой. Как считаешь? Чужого бы не впустил в дом.

— А чего там впускать? Старик, поди, и дверь-то не запирал. Кого ему было бояться?! Он же не бизнесмен или банкир какой-нибудь… Пенсионер, ветеран… Нет, Вадим, ты как хочешь, а я думаю, что это чужой. Свой мог бы документы и так украсть. Юркевский этот выпить не дурак был, вся округа знала. Напоил бы старика и всех делов — без мокрого.

— Ну, хорошо, тогда возникает вопрос: кто навел? Наводчик-то уж точно свой.

— Тут ты прав, — согласился Григорий. — А что, дочь больше ничего интересного не вспомнила?

Вадим шумно вздохнул.

— Дочь ничего толком вспомнить не может… Сегодня снова к ней заезжал. Странная она баба… Говорит, крутился, мол, вокруг какой-то мужичонка, но не из местных. Спрашивал, не надо ли дров привезти. Родственник у него, якобы, недорого продает. Старик вроде отказался. Она точно не знает. Соседи тоже ничего нового не вспомнили. Их в момент убийства, вероятно, вообще не было дома. Вот и все.

— Негусто, конечно.

— В том-то и дело, — в сердцах бросил Вадим. — Если бы тебя еще раз озарило, Гриша… Мне, понимаешь, хоть одну зацепку надо! Такую, бля, малость, — он сунул Григорию под нос, зажатый между большим и указательным пальцем догоревший до фильтра окурок. — Начальство уже волком зыркает. Спрашивает, где наработки. А какие тут к чертям собачьим наработки, когда я даже толком не могу узнать, что это за бумаги были и только ли их взяли. Кому-то ж они, сука, понадобились…

— Бумаги… — задумчиво произнес Григорий.

За разговором они не заметили, как из-за кустов появилась Алька.

— Здорово, Григорий Николаевич, — по-мужски приветствовала она родственника, выбрасывая окурок. — Извините, что помешала вашей интимной беседе.

— Вовсе нет, — с улыбкой ответил Григорий, подмигнув Вадиму. Тот, завидев Альку в коротких белых шортиках и лиловом топике, тонкая ткань которого озорно топорщилась на груди, сразу весь как-то подобрался и даже расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. По его лицу было заметно, что он приятно удивлен. — Алевтина, моя родственница, внучка Серафимы.

— Вадим, — представился Островский и сделал попытку поймать Алькину руку.

— Это не обязательно! — воскликнула она. — Гусарство оставьте для жены. Ей будет приятно.

— Увы, — с наигранной грустью обронил Островский, — я холост.

— Неужели?!

— Вот Гриша не даст соврать.

— Да, — сухо подтвердил тот. — От рождения.

— Я собственно хотела пару эскизов сделать к портрету, пока есть настроение. Потом может не быть…

Вадим с удивлением взглянул на Григория.

— Живописью увлекается, — пояснил тот. — Решил запечатлеть себя в масле, чтобы у потомков не оставалось иллюзий. Традиция предков…

— А вы к нам надолго? — обратился Вадим к Альке, нескромно разглядывая ее почти в упор, чем нисколько девушку не смутил.

Заметив интерес к своей персоне, Алька приосанилась.

— Недели две-три, — она насмешливо посмотрела в глаза Островскому. — У меня практика. — И игриво добавила: — Если не будет причин задержаться.

— В какой области практикуетесь? — вкрадчиво спросил Вадим, придвигаясь к ней поближе.

— Юриспруденция.

— Так мы коллеги! — обрадовался Вадим. — Готов поделиться опытом прямо сейчас.

— Она в исполкоме письма разбирает, — пояснил Григорий. — Жалобы старушек, кляузы разные, словом, обеспечивает диалог между населением и властью.

— Так и будем на улице стоять? — спросила Алька, чувствуя тепло внизу живота. Вадим ей понравился с первого взгляда: крепкий, явно с хорошим чувством юмора, всем своим видом располагаю-щий к себе. Она невольно попыталась сравнить его с Сережкой и чуть не расхохоталась. «Вот настоящий мужик», — подумала она, уже покоряясь силе его мужского обаяния.

— У меня там гость, — спохватился Григорий. — Может, с эскизами повременим полчасика?

— Правильно, — подхватил Вадим. В этот момент он уже размышлял, а не заказать ли ему сразу столик на вечер или ограничиться чаем у бабки Серафимы. — А мы с Алевтиной пока прогуляемся.

— Не скажу нет, — охотно откликнулась та, позволив Островскому слегка приблизиться к себе.

Когда Григорий вернулся в свой кабинет, пан Бронивецкий сидел в кресле, зажав в руке пустой стакан. Выглядел он совершенно подавленным. Услышанное настолько поразило его, что он никак не мог найти в себе силы, чтобы поднять глаза и взглянуть на хозяина дома. Теперь Ежи было ясно, почему события стали развиваться не по сценарию.

— Прошу прощения, — извинился Григорий. — Знакомый заехал не вовремя. Так на чем мы остановились?

Но пан Бронивецкий не слышал его. Он думал о том, так ли уж случайна его сегодняшняя встреча со следователем и чем это все может обернуться. От былой уверенности не осталось и следа. Теперь он уже не сомневался, что по его следу идут. «Это только вопрос времени», — пробормотал он.

Обнаружив перемену, произошедшую с гостем, Григорий решил, что все дело в тех хлопотных обстоятельствах, о которых Ежи говорил получасом ранее. Он осторожно тронул гостя за плечо.

— Вам плохо? — участливо спросил он, присаживаясь перед Бронивецким на корточки. — Может, хотите прилечь?

Увидев прямо перед собой лицо Григория, Ежи вздрогнул.

— Нет, нет, — запротестовал он, вскакивая на ноги. — Мне надо идти. Простите, поговорим в другой раз. — Он совсем забыл, что соби-рался попросить своего белорусского друга о небольшом одолжении.

«Я должен немедленно известить куратора о сложившихся обстоятельствах, — думал он, пересекая двор в сопровождении хозяина дома. — Это ужасно, и мне надо как можно скорее покинуть Несвиж. Я поддался искушению и вот итог. В конце концов, там, в Ватикане, обязаны понять, что есть вещи, на которые он, Ежи Бронивецкий, не способен».

— Ну вот, теперь в этой непонятной головоломке одним фрагментом стало больше, — пробормотал Григорий, возвращаясь к себе. Он вспомнил, как поляк в одном из своих писем очень подробно расспрашивал его о планах подземелий замка. Особенно его интересовало, не было ли открыто в последние годы новых галерей. Уже вступив на последнюю ступеньку лестницы, Григорий вдруг остановился, пораженный догадкой.

— Матерь Божья! — воскликнул он. — Они тоже!

27

— Кажись, попал, Алесь, — снимая новенький пулемет MG-34 с раздвоенной в виде рогатины елки, сказал белобрысый паренек своему другу. — Эх, жаль быстро пролетел, а то, глядишь, и сбили бы.

— Дурак ты, Юзик, — помогая снять пулемет с дерева, ответил Алесь — такой же, как и его друг, худощавый шестнадцатилетний мальчишка, — сейчас немцы приземлятся, сообщат своим, что их обстреляли, и вышлют отряд нас искать. Да и не сбил бы ты его, у него днище бронированное.

— Ты еще скажи, что на наши поиски они весь Барановичский гарнизон вышлют, — невозмутимо ответил Юзик, — нужны мы им! Думаешь, им привыкать, что по ним стреляют?

— Все равно, тикать надо, — настаивал Алесь, — вообще тикать из этих мест. В Несвиж. У меня там тетка живет, да и с оружием мы теперь. С пулеметом нас в любой партизанский отряд примут. Я в листовке советской об этом читал.

— Ага, — возразил Юзик, который всегда был склонен подвергать сомнению любую информацию, — абяцанки — цацанки, а дурню — радость. Заберут пулемет и еще по голове накостыляют. Нужно сначала с командиром познакомиться, обещание от него получить, а уж потом пулеметом хвастаться.

— Чего спорить, все равно сначала нужно в Несвиж пробраться, а там уже, как сложится. Здесь нам все равно делать нечего, вместо деревни одно пепелище осталось, жить негде, жратвы нема, да и один в поле не воин. Вернее, двое. По дороге, может, еще оружия раздобудем, тогда нас точно в отряд возьмут. Пошли.

Ребята замотали пулемет в мешковину, при помощи веревки приладили его Алесю на спину и двинулись вдоль лесной дороги по направлению к райцентру Несвиж.

— Эх, жаль, что пулемет не разбирается на маленькие части, — посетовал Юзик, — и спрятать легче, и нести по частям можно. Ты, давай, короб с патронами, бинокль неси и еду.

— Ладно, — ответил Алесь, — по очереди будем нести. Обойдемся без разборки. Вдруг его внезапно применить придется.

До аэродрома Баранович «Юнкере» дотянул на одном двигателе. Пилоты сделали все от них зависящее. Они сообщили «земле» о пожаре, и, словив из-за пробитого колеса шасси небольшого «козла», посадили самолет, все-таки зарыв его носом в землю в самом конце взлетной полосы. Не ожидающий такого поворота событий и уже было поверивший в благополучное приземление, Вагнер пролетел половину салона и, ударившись головой в перегородку возле выхода, потерял сознание и затих.