Азеф - Валерий Шубинский

Азеф тем временем опять исчез из виду. Он действительно посещал свою больную мать во Владикавказе. В письмах Ратаеву он обсуждал начавшуюся войну с Японией, гибель адмирала Макарова…

И тут же:

«Что касается революционера в Северной гостинице, то, несмотря на их (примет. — В. Ш.) подробность, я не могу припомнить, встречал ли я такового. Вообще трудно по одним наружным приметам восстановить личность. Было бы хорошо знать, по какому паспорту он жил и остались ли какие-нибудь бумаги у него. Вообще вся эта история очень странная. Очень нелепо приехать из-за границы (судя по платью, из Женевы, Монтрё) в петербургскую гостиницу производить опыты с взрывчатыми веществами. Не должно ли было состояться на следующий день покушения?.. Во всяком случае — это очень счастливый случай — с одной стороны, не было покушения, с другой — это нагонит страх на революционеров, они будут избегать заниматься взрывчатыми веществами»[119].

«Опыты с взрывчатыми веществами» вел теперь Швейцер, с помощью некоего рекомендованного ему Азефом инженера.

Сам глава БО, у которого было теперь два паспорта, позволявших ему путешествовать, не спросясь своих полицейских нанимателей, побывал в Женеве и привез оттуда новые деньги на «акт». Прибыв в Петербург, он проинспектировал работу своих подчиненных. Савинков не купил автомобиль. Азеф был недоволен, но тут оказалось, что шлемазл[120] Абрам так и не научился водить — и вопрос снялся сам собой.

Тем временем наблюдателям удалось выяснить довольно много подробностей о Плеве, о его передвижениях по городу.

В летние месяцы двор переезжал в Царское Село — теперь Плеве ежедневно ездил туда с докладами. Ездил на поезде (перенесем это в наши дни — картина получается фантастическая: министр ездит к царю с докладом на «электричке»; но это было быстрее и удобнее, чем конный экипаж, а автомобиль оставался экзотикой). С июня 1904 года Николай жил не в Царском, а в Петергофе. Плеве ездил теперь не к Царскосельскому, а к Балтийскому вокзалу, по Измайловскому проспекту и Обводному каналу. В этой, не самой презентабельной части города затеряться в толпе и не попасться на глаза филёрам было гораздо легче, чем на Фонтанке, не говоря уже о Дворцовой площади. Даже чем на Аптекарском острове, куда сам министр переехал на дачу с наступлением теплой поры. Террористы внимательно изучили не только его маршруты, но и особенности его экипажа, знали в лицо его кучеров и охрану.

Беда была в другом — как подойти к карете? Каляев предлагал метальщика-камикадзе, бросающегося под копыта лошади (в этой роли он видел, естественно, себя самого). Надо сказать, что для Азефа это был самый выгодный вариант: террорист-самоубийца не расскажет лишнего. Но вождь БО доверял своим людям и не хотел демонстрировать беспощадность. («Если можно добежать до лошадей, значит, можно добежать и до кареты, — значит, можно бросить бомбу и под карету или в окно».) В начале июля к группе присоединился еще один человек: двадцатилетний земляк и друг Боришанского, Леон (Лейба Вульфович) Сикорский. (Оба они были из ремесленников Гродненской губернии. Как и Азеф.)

Полиция не беспокоила боевиков, кроме одного случая. Савинков и Дора заметили слежку за домом. Оказалось, однако, что следят не за ними, а за помощником присяжного поверенного Трандафиловым.

Ратаев, комментируя это место в воспоминаниях Савинкова, поясняет, что следили за инженером по наводке Азефа. Ратаев потом считал, что это была последняя попытка его агента предупредить теракт:

«Расчет Азефа был, вероятно, таков, что, следя за Трандафиловым, наблюдение наткнется, не может не наткнуться на Сазонова и Савинкова, в особенности на последнего, вся прежняя деятельность которого протекла в Петербурге»[121].

Какая деятельность? Рядового члена социал-демократического кружка? Шесть лет назад? И, конечно, филёры должны были опознать его в блестящем англичанине-инженере, как же иначе.

Б. Николаевский указывает на ошибку Ратаева: письмо Азефа с упоминанием Трандафилова датируется 24 июня (7 июля). В это время квартира на Жуковского уже «ликвидировалась», Савинкова в ней не было. Значит, за Трандафиловым следили раньше, по какому-то другому поводу. Азеф знал об этом от Савинкова и на всякий случай тоже упомянул в письме своему патрону имя инженера. Зачем?

«Он мог полагать, что кто-нибудь из филёров его признал, — его знали в лицо очень многие из петербургских филёров, — и это могло бы иметь весьма неприятные последствия в случае обнаружения полицией роли конспиративной квартиры на Жуковской. Его донесение на Трандафилова давало ему возможность в этом случае говорить, что, посещая дом на Жуковской, он ходил не на конспиративную квартиру, а к Трандафиловым, на которых своевременно и доносил»[122].

Версия Николаевского убедительна.

Почему же квартиру на Жуковского решили ликвидировать?

Дело в том, что в июне Савинков сам допустил непростительную оплошность: поехал в Царское Село (двор был еще там, и Плеве ездил туда — Мак-Коннах решил на всякий случай понаблюдать и за его тамошними передвижениями) и в поезде разговорился с попутчицей. Дама свела разговор на Плеве, говорила о взрыве в «Северной гостинице», передавала слухи о готовящемся на министра покушении; под конец дала свой адрес на Морской улице — и Мак-Коннах дал свой. Азеф был крайне этим недоволен. Савинков посетил даму и убедился, что она — обычная кокотка. Но Азеф знал и скрытые стороны жизни Плеве — в том числе жриц любви, которых тот тайком посещает. (Знал он это отнюдь не от наблюдателей — «холуёв». Глава БО, как мы уже отмечали, совмещал приятное с полезным.) Плеве был в числе клиентов как раз этой дамы с Морской улицы. (Ходил он к ней в одиночестве, пешком. Это было бы удобно для теракта, и Азеф даже рассматривал такой вариант, но от него отказались, и понятно почему: как точно подгадать со временем?)

В общем, Азеф приказал «ликвидировать» квартиру. Сделано это было осторожно, в несколько приемов. «Разочли Афанасия» — якобы за разбитое зеркало; потом «разочли кухарку» (Дора наняла новую прислугу — «с рынка»). Мак-Коннах «уехал по делам в Ростов-на-Дону». Наконец и его подруга съехала.

В середине июня Савинков, Сазонов и Каляев собрались в Москве. Азеф уже ждал их там. Туда же прибыл Швейцер с бомбами. Террористы начерно спланировали покушение, и Азеф уехал «по общепартийным» (и полицейским) делам на Волгу. Следующее совещание, уже в более широком составе, произошло в начале июля в Сестрорецке. Предстояло главное: назначить метальщиков и точно определить «диспозицию». Возник спор: Дора Бриллиант непременно хотела лично участвовать в акте. Рыцарственный Савинков настаивал, что «…женщину можно выпускать на террористический акт только тогда, когда организация без этого обойтись не может», и сумел одержать верх. В итоге метальщиками были назначены Сазонов, Боришанский, Каляев и Сикорский. Последний, новичок, просил об этом как об особой чести.