Азеф - Валерий Шубинский

Лишившись руководства, террористы заметались. Савинков считал, что сил на убийство Плеве у партии нет. Другие с ним не соглашались.

Швейцер и Савинков приехали к Каляеву в Киев и принялись зачем-то готовить покушение на Клейгельса (к тому времени переведенного генерал-губернатором в Киев из Петербурга). Боришанский и Покотилов уехали в Петербург, чтобы вместе с Сазоновым и Мацеевским довести до конца «дело на Плеве». «Абрам» (кличка Боришанского) хотел «реабилитироваться», Сазонов и Покотилов были фанатично зациклены именно на личности министра внутренних дел.

25 марта они безуспешно ждали Плеве на Дворцовой площади. Но карета министра так и не проехала.

Разочарованный Покотилов, вынув из бомб заряды, уехал в Двинск — и встретил-таки Азефа. И где! В поезде из Петербурга. «Валентин Кузьмич» объяснил, что заметил за собой слежку и разъезжал по провинциальным городам, чтобы уйти от хвоста.

В действительности Азеф был вызван полицейским начальством за границу. В Париже он встречался с Ратаевым. Между прочим, он завел разговор о том, что-де, как вы думаете, Леонид Александрович, не могут ли бросить в министра бомбу на Фонтанке, у департамента, и получил ожидаемый ответ: на Фонтанке это немыслимо, «меры охраны настолько строги, что едва ли осуществима эта попытка». Агент Раскин был в своем репертуаре: демонстрировал деятельность, выдавал толику правды и… отвлекал внимание, поскольку после неосуществившегося акта 18 марта (Азеф понимал — что-то сорвалось, хотя еще не знал, что именно) он больше не собирался ничего затевать на Фонтанке.

В тот же день, 26 марта (8 апреля), Азеф пишет Ратаеву трогательное послание:

«После свидания с Вами я получил письмо, в котором сообщают мне об опасном состоянии здоровья моей матери, которая живет во Владикавказе. Я не могу себе простить, что, будучи в России, не посетил ее — меня теперь грызет совесть и я во что бы то ни стало хочу поехать повидаться с нею; в прошлом году в августе умер мой отец, которого я тоже не видел, т. к. находился здесь. Вас же я прошу разрешить мне эту поездку, которая продолжится 17 дней…»[115]

Азеф попросил выдать ему новый паспорт, на другую фамилию. Видимо, он не хотел, чтобы о поездке знал Лопухин.

И вот — спустя три дня «Валентин Кузьмич» снова в России. И, видимо, встреча с Покотиловым в вагоне не была такой уж случайной.

Критически оценив все то, что без него наворотили и напланировали его подчиненные, он отправился в Киев за Савинковым, Каляевым и Швейцером.

А Покотилов уехал в Петербург. Он собирался через несколько дней повторить покушение, хотя Азеф отговаривал его. Видимо, глава БО в конце концов махнул рукой на фанатичного молодого дворянина, который сам шел в лапы полиции.

Но 31 марта Покотилов погиб при, так сказать, исполнении обязанностей, но не от руки полицейского или палача.

В одном из номеров «Северной гостиницы» раздался взрыв.

«Наши бомбы имели химический запал: они были снабжены двумя крестообразно помещенными трубками с зажигательными и детонаторными приборами. Первые состояли из наполненных серной кислотой стеклянных трубок с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Эти грузы при падении снаряда в любом положении ломали стеклянные трубки; серная кислота, выливаясь, воспламеняла смесь бертолетовой соли с сахаром. Воспламенение же этого состава производило сперва взрыв гремучей ртути, а потом и динамита, наполнявшего снаряд. Неустранимая опасность при заряжении заключалась в том, что стекло трубки могло легко сломаться в руках»[116].

Взрыв был настолько сильным, что тело разорвало на мелкие части. Полиции попала в руки только маленькая точеная дворянская ладонь. Об этой крохотной ладони было объявлено в газетах; это окончательно убедило боевиков, что речь идет именно о их товарище.

ЭНДШПИЛЬ

Итак, Азеф отправился в Киев.

Он выговорил своим товарищам за попытку затеять нелепое и никому не нужное покушение на Клейгельса — единственно, чтобы подтвердить свое, БО, существование. Он поднял их совсем уж упавший после гибели Покотилова дух:

«…Вы должны быть готовы ко всяким несчастиям. Вы должны быть готовы к гибели всей организации до последнего человека. Что вас смущает? Если нет людей, — их нужно найти. Если нет динамита, его необходимо сделать. Но бросать дело нельзя никогда. Плеве во всяком случае будет убит. Если мы его не убьем, — его не убьет никто. Пусть „Поэт“ (Каляев) едет в Петербург и велит Мацеевскому и „Авелю“ (Сазонову) оставаться на прежних местах. „Павел“ (Швейцер) изготовит динамит, а вы с Боришанским поедете в Петербург на работу. Кроме того, мы найдем еще людей»[117].

Но возвращаться к прежним планам было поздно. Извозчики уже распродали свои пролетки. Решено было всем собраться в Харькове на совещание.

Новый план Азефа был таков.

Продолжать уличные наблюдения (два «папиросника», в том числе Каляев, два «извозчика» — Дулебов и Мацеевский). Купить автомобиль (характерный план: инженер Азеф имел такую же слабость к новейшей технике, как фармацевт Гершуни — к ядам). Владельцем машины должен был числиться «барин» Савинков, которому предстояло поселиться в Петербурге с Дорой Бриллиант (женой или содержанкой)[118], Сазоновым (лакеем) и ветеранкой-народоволкой Прасковьей Семеновной Ивановской (прислугой). Учиться на шофера поручали Боришанскому.

План приняли, хотя Савинков к идее стрельбы (или метания бомб) из автомобиля отнесся скептически. Он был за пеших метальщиков («автомобиль скорее привлечет внимание полиции»).

Савинков и Дора поселились на улице Жуковского, 31. Жили вольготно и были у соседей на отличном счету. Савинков выдавал себя за англичанина, представителя велосипедной фирмы. «Холуи» вели наблюдения, успешно и с увлечением вживаясь в свои роли.

Вообще у Азефа, страстного театрала, был, несомненно, не только актерский, но и режиссерский талант. Он знал, шестым чувством знал, кто для какой роли создан. И люди действительно вживались в роли, преображались, реализовывали свои скрытые черты. Интеллигентная Ивановская становилась заправской торговкой семечками, «угловой жилицей», а потом — кухаркой; строгая и печальная, все еще оплакивавшая Покотилова Дора — бывшей певичкой из Буффа, пошедшей на содержание; поклонник Бальмонта Каляев — деловитым и набожным торговцем вразнос; по-старообрядчески истовый студент-отличник Сазонов — разбитным лакеем Афанасием. А Савинков — ну, он был просто создан для роли состоятельного джентльмена, надменного англичанина-инженера, мистера Мак-Куллоха. По-английски он не знал ни слова, но это же мелочь. Житейский театр жил по своим законам, действие понемногу двигалось к кровавой развязке. К катарсису, так сказать…