Тождественность любви и ненависти - Чингиз Абдуллаев

– Давайте начнем, – предложил Мужицкий, – мы вас слушаем, господин Дронго.

– Спасибо. Благодарю вас всех за то, что приехали сюда, – поднялся со своего места Дронго, – а теперь я постараюсь рассказать вам, что здесь произошло за эти дни. И не только за эти дни.

– Дело в том, что для начала мы должны вернуться на двадцать пять лет назад, когда парень Давид Чхеидзе приехал в Москву поступать в престижный МВТУ. В него он тогда поступил в Тбилиси и сюда попал уже без экзаменов, на место, которое выделяли для республики. Но затем он поехал не в Тбилиси, а по направлению в Новосибирск, посчитав, что там будет гораздо интереснее и переспективнее. Студентам, получившим места от республик, разрешали выбирать место работы, если они хорошо учились. Именно тогда он познакомился с молодой дочерью известного ученого Ириной Дмитриевой. Они полюбили друг друга, – Дронго заметил, как нахмурилась Ирина и решил поправиться, – они нравились друг другу. И стали встречаться. Вскоре Ирина забеременела от Давида. Но ему ничего не сказала. К тому же он случайно допустил глупость, переспав с какой-то доступной девицей. И об этом сразу сообщили Ирине. Она не могла его простить. Он уехал в Новосибирск. Она вышла замуж за Викентия Миланича. Затем развелась с ним, уже родив к этому времени очаровательную девочку, которая находится рядом с нами, – он показал на Тамару.

– Вы еще скажите, что я прекрасный ребенок, – заметила Тамара, но мать ее одернула.

– Трудный ребенок, так будет точнее, – заметил Дронго, – но я продолжаю. Случившееся наложило отпечаток на судьбу Чхеидзе. Он вернулся в Москву уже в восемьдесят четвертом. Ему подсознательно казалось, что его отвергли именно из-за того, что он не имел никаких переспектив, был беден, потерял к тому времени отца.

– Какая глупость, – не выдержав, громко сказала Ирина.

– Чхеидзе начал делать деньги, – продолжал Дронго, – создал кооператив, приватизировал бывшие здания института. Начал разворачивать свой бизнес. Но в начале девяностых это было очень рискованное предприятие. Бизнесменов убивали сотнями, за ними охотились бандиты и сотрудники правоохранительных органов. Извините, господин Мужицкий, но я говорю о событиях многолетней давности. Сейчас, конечно, в Москве работают только исключительно честные и некоррумпированные сотрудники милиции и прокуратуры.

Мужицкий понял, что этот тип просто смеется над ним, но промолчал. Сейчас не время выяснять отношения, подумал он.

– К девяносто пятому году бизнес Чхеидзе стал очень опасным и его компаньона даже убили. Тогда Давид Георгиевич решил уехать. Перед отъездом он случайно встретил в подземном переходе на Тверской цыганку, которая сказала ему, что он не сможет сюда вернуться целых двенадцать лет. Чхеидзе посмеялся над ее предсказанием и уехал, забыв обо всем.

Но вернулся он ровно через двенадцать лет. И только тогда вспомнил об этом предсказании.

– Правильно, – сказал, задыхаясь, Самойлов. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ослабил узел галстука. Он сильно потел и все время вытирал лоб носовым платком.

– В этот момент Чхеидзе случайно встречает цыганку. Я не уверен, что это была та самая женщина, с которой он встречался в девяносто пятом году. Но цыганка, посмотрев на его взволнованное лицо, соглашается, что она та самая женщина, с которой он уже виделся. И предсказывает ему аварию и два дня жизни, после которых его убьют.

Давид Георгиевич поднимается в отель и думает, как ему быть. Как материалист и прагматик, он решает не верить этому предсказанию и даже усаживается на то место, куда ему рекомендовали не садиться. Но ничего не происходит. Он успокаивается и уже в офисе компании спокойно подписывает все документы. А затем случайно оказывается в машине Касаткина, сразу за водителем. Сам Касаткин оказывается с правой стороны от водителя на заднем сиденье. И по роковому стечению обстоятельств именно туда врезается грузовик. Касаткин погибает, но Чхеидзе тоже достается. Удар пришелся в правый бок и он едва не погиб, хотя нога и рука серьезно пострадали. Но врачи говорят, что переломов нет. И Давид Георгиевич возвращается домой.

В этот день к нему приезжает Ирина. Он потрясен ее новым имиджем, начинает понимать, какую глупую ошибку он совершил в молодости. Но уже поздно. Она рассказывает ему, что у них есть дочь. Это еще большее потрясение для Чхеидзе. И хотя врачи запрещают ему пить после аварии, он пьет виски и коньяк. Я смотрел в мини-баре, там почти не осталось бутылок с алкогольными напитками. А виски он пьет один, Ирина только немного пробует свой напиток.

На следующий день Чхеидзе вызывают в прокуратуру по поводу аварии. Затем он принимает свою дочь. Она приезжает сюда, также потрясенная тем, что он ее отец. Нужно понимать, что Тамара уже видела его и, очевидно, понравилась ему. Или он подсознательно что-то почувствовал.

Тамара хотела сказать, что он ничего не почувствовал, но промолчала.

– Между ними происходит конфликт. Я могу представить, как примерно его доводила Тамара. Вчера в похожих выражениях она пыталась вывести из себя и меня.

Ирина повернулась и взглянула на дочь.

– Да, – крикнула Тамара, – да, я у него была. Узнала, куда ты ездила, и поехала к нему. Он совсем не такой, каким ты его описывала. Занудный, скучный, невзрачный. И я ему все это сказала.

– У нас получился прекрасный разговор, – кивнул Дронго, – но в отличие от ее отца, я человек терпеливый и спокойно выпроводил девушку. Чхеидзе же, вспылив, ударил дочь и она отсюда сбежала. Но здесь появляется новое действующее лицо. Наш уважаемый секретарь босса – Лиана Каравайджева.

Переводчик тихо бубнил, переводя слова Дронго Гюнтеру. А Лиана, услышав свое имя, взглянула на говорившего своими голубыми глазами, но ничего не сказала.

– Прошу прощения, если дальше я буду говорить не совсем приятные вещи, – продолжал Дронго, – но совершенно очевидно, что между Давидом Чхеидзе и его секретарем существовали особые отношения. А точнее – интимные.

Самойлов пожал плечами. Ирина нахмурилась.

– Ну и что? – спросила Лиана. – Это мое личное дело. Я имею право встречаться с кем угодно.

– Безусловно. Тем более не стоит отпираться, ибо об этом мне говорил сам Давид Георгиевич. Он не считал нужным даже скрывать ваши отношения. Он был холостой и независимый мужчина. Но вы не просто с ним встречались. Дело в том, что вы ждете ребенка, Лиана. Вы уже на третьем месяце. Это Чхеидзе знал?

– Ложь, – крикнула, поднимаясь со своего места, Лиана, – не нужно лгать.

– Не кричите, – попросил Дронго, – я был в женской консультации, куда вы ездили вчера с Гюнтером. Вы полагали, что он не знает русского языка и не сможет ничего узнать. Но один из охранников понимал по-немецки. Он объяснил Веберу, куда вы вошли. А мне оставалось только найти этого охранника, узнать у него адрес больницы и отправиться туда. Вот справка, – достал из кармана бумагу Дронго, – вы на третьем месяце. И вы специально не проверялись в Цюрихе, опасаясь, что об этом узнает ваш босс.

– Очень хорошо, – зло произнесла Лиана, – но это тоже мое личное дело. Или в этой стране считается уголовным преступлением рожать детей? Это мое дело, от кого иметь детей. Только мое.

– Согласен. Но тогда не нужно так реагировать. Ребенка вы ждете, возможно, от Давида Чхеидзе. А возможно, и нет. Это будут еще проверять с помощью генетической экспертизы. Но вам нужен был ребенок для получения огромного наследства. И вдруг вы узнаете, что появилась дочь, которая может все отнять.

Мужицкий с заинтересованным видом придвинулся. Он внимательно слушал, не упуская ни одного момента из этой интересной беседы.

– Чхеидзе был в таком состоянии после аварии, что уже не отдавал себе отчета, что именно происходит, – сообщил Дронго, – к тому же сказались волнения по поводу переезда, ностальгия, ошеломляющее известие о наличии взрослой дочери, ссора с ней. В общем все сошлось вместе. И предсказания гадалки. На третий день, когда должно было совершиться убийство, он попросил достать ему пистолет, и Вебер взял у охранника на одну ночь оружие.

Утром Чхеидзе снова выпил немного виски. Он разговаривал по телефону и кубики льда растаяли в воде, превратив виски в теплую жижицу, от которой и здоровому человеку станет плохо. А у Давида Георгиевича были больные почки, которые он застудил еще три года назад в Норвегии. Когда он выпил эти разбавленные уже теплой водой виски натощак, ему стало плохо. Его начало тошнить. Типичный синдром при больных почках. Но он уже не верил самому себе, собственным ощущениям. Он с ужасом вспомнил о предсказании гадалки. Ведь сегодня его должны были убить. И тогда он перезвонил Ирине, отменил назначенные на тот день встречи и попросил срочно найти меня. А когда я приехал сюда, он мне обо всем и рассказал. Но я решил проверить содержимое бутылки. Как раз в тот момент в дверь постучались, и он пошел открывать дверь. Я достал носовой платок и смочил его жидкостью из бутылки.