Третий Меморандум - Борис Батыршин

Честно говоря, Серегина мысль о новой колонии подействовала на меня благотворно. Появилась хоть какая-то энергия, отступили (наконец-то отступили) эти сумасшедшие бессонные ночи. Теперь сутки улетучиваются молниеносно: весь день кручусь как белка в колесе, а ночью – спасительный сон. Тягучий черный сон без сновидений. Вот только бы разобраться еще с Ингой – после судилища она, слава богу, не приходила ни разу, но на глаза попадается с настырной регулярностью. Этакое живое воплощение молчаливого кроткого укора.

Казаков на Совете с подозрительной тщательностью регламентировал порядок снабжения будущего поселка продовольствием. Кажется, он рассчитывает держать нас на экономическом поводке. Ну да сайва, в случае чего, прокормит… с собой дозволено взять 120 человек, из них 10 новоиспеченных котят во главе с лейтенантом, 90 моих орлов (из них 20 девчонок), десяток всевозможных курсантов, спецов, ну и остальные – медик, поварята и прочая шушера. Месяц отводится на жилищное строительство, после чего орлы резко переквалифицируются в шахтеры.

Оружие – у котят и охотников. Выторговал маленький арсенал, «НЗ» – на случай непредвиденного. Техника – грузовик, «пердунок» Т-16, автокран, всякое оборудование, ветряки. Политическая платформа – личный недреманный контроль Казакова. Обязанности члена Совета в экстренных случаях – по радио.»

Майский праздник начался многообещающе. С утра взревела над Первоградом, раскалывая низкое небо, бессмертная гитара Блэкмора – Дима Бобровский приступил к исполнениям обязанностей диск-жокея. Работать, разумеется, никто не работал, колонисты шлялись по территории ленивыми группками, наслаждаясь отдыхом.

Накануне Совет, при активном участии Крапивки и Валери, зарубил голубевскую идею о торжественном военном параде и митинге на площади, так что Координатору представлялась возможность блеснуть красноречием всего дважды: в утренней речи по радио и на всеобщем вечернем банкете. В качестве возмещения этой жуткой несправедливости народу была предложена следующая насыщенная программа:

а) Праздничный завтрак под аккомпанемент речи Казакова;

б) экскурсия в старый Замок (для всех любопытствующих);

в) возможность отоспаться перед обедом;

г) праздничный обед;

д) просмотр случайно сохранившихся в интернатском клубе фильмов «Красные дьяволята», «Ленин в октябре» и 7-й серии «Ну, погоди»;

е) возможность отоспаться перед ужином;

ж) праздничный ужин, на сладкое – вечерняя речь Казакова;

з) плясы до упора;

И – весь день на площади дискотека пу Бобровского и лично консула Маркелова.

На полу-вздохе захлебнулась бессмертная гитара Ричи, заткнулся нервический вокал Ронни Джеймса Рио, и над притихшим Первоградом поплыл отечески-задушевный глас Великого Координатора. Народ безмолвствовал – очень вкусно жевалось, молвствовать было нечем. Казаков поведал личному составу, то есть гражданам колонии о всем известных свершениях: сдача крольчатника и второго жилого барака, о временных трудностях (кроличья чумка и любовь отдельных руководящих лиц к закулисным интригам), о планах на будущее, призвал к трудовому энтузиазму, дисциплине и сплочению. Когда проникновенная речь подошла к концу, тяжелые бетонные тучи над городом дрогнули, и в образовавшийся пролом хлынуло жаркое, почти летнее солнце. Колонисты приступили к праздничному ананасовому компоту.

Дискотека безумствовала. Отоспавшиеся за день ребята и девчонки выбивались из сил, но не пропускали ни одного танца. Было что-то детское, трогательное в то, как они, истосковавшись по танцам, по привычному, земному отдыху, выкаблучивались в рок-н-ролле, как с неумелой нежностью прижимались к партнеру в тягучих, затухающих волнах медленного блюза. Из темных уголков доносились краткие взвизгивания и ломкий, нарочито-женский смех – решением Совета и милостью Координатора все совершеннолетние обитатели колонии были снабжены «наркомовскими ста граммами» чистого спирта. На фоне страшного зеленовато-багрового заката графично выделялись уродливые сторожевые башни Кремля. Котята на них завистливо прислушивались.

В коттедже Совета царило настороженное веселье. Казаков, при всеобщем одобрении, затеял неофициальное продолжение банкета. Во имя сплочения и взаимопонимания. Периодически кто-либо из консулов по очереди выходил к веселящемуся народу. Во избежание. Специально сотворенная накануне светомаскировка работала – снаружи коттедж был темен и безжизненен. Впрочем, внутри тоже не всё было благополучно. Казаков, как всегда, мрачно-неуправляемый в подпитии, сидел молча, вгоняя младших консулов в трепет неистовой голубоглазостью. Взъерошенный Валери о чем-то преувеличенно тихо беседовал с Голубевым, приглашенным гонорис кауза. Меланхолический Маркелов и хмельно-язвительный Крайновский приставали ко всем со свежими анекдотами. Молодые консулы сгрудились вокруг Крапивки, обнявшего гитару, и уговаривали спеть еще что-нибудь. Вика с Леной утешали Колосова, вспомнившего Землю и приунывшего. Сильно приунывшего. Над всем этим, естественно, висел густой табачный чад, интимно светила одинокая лампочка. Наконец, Маркелов врубил магнитофон. Вика, оставив задремавшего Колосова, выудила из угла Крапивку и поволокла его танцевать. Лену заключил в объятия лейбгвардейски-галантный Голубев.

Танец уже подходил к концу, когда Казаков, с размаху саданув кулаком по мирному магнитофону, встал, покачиваясь, подошел к Вике с Крапивкой и рванул Леонида за плечо. Наступила тишина, магнитофон что-то мурлыкал очень тихо. Картинно выпятив губу, Координатор нависал над шефом корчевщиков, прожигая того насквозь синими брызгами. «Мальчики, не надо!» – ойкнула Вика. Казаков тщетно пытался расстегнуть непослушными пальцами кобуру. Сквозь толпу оцепенелых продрались Крайновский с Маркеловым и встали сзади. Голубев скрестил руки на груди и взирал.

Первым избавился от наваждения немой сцены Валерьян. Быстро подойдя к Александру, он полуобнял его за талию, крепко прижимая руки к туловищу. Несколько секунд они стояли в этом объятии, молча напрягая мускулы, потом Казаков медленно расслабился. Кивнув прочим, Валерьян повел обмякшего Координатора а выходу, нашептывая на ухо что-то успокоительное. Хлопнула дверь.

На следующий день после обеда вся колония высыпала провожать Валерьяна. Координатор толкнул очередную, но короткую речь. Был он деловит, энергичен и как-то приподнято-грустен. Первая партия отъезжантов, закончив погрузку, уже расселась по машинам. Валерьян, спрыгнув с грузовика, почти подбежал к Александру, стоявшему среди консулов и чуть впереди толпы. Они без слов обнялись. Так же молча Валерьян пожал руки консулам, подошел к Голубеву; они обменялись парой коротких фраз, и Андрей, не оглядываясь, отошел. К Валерьяну пробрался Жуков. Он был серьезен.