Отсвет мрака (Сборник) - Евгений Филенко

— Первый зарф в тени антенны по левому борту, — слышим мы негромкий голос Тарана. — Второй на чердачной лестнице, вооружен машин-ганом с оптикой. Ждать: должен быть третий.

Водитель вытягивает откуда-то из-под ног тупорылый «соренсен» и выцеливает чердачную лестницу. Ясно, что террориста он не видит, но это и не нужно: «соренсен» накроет своим импульсом все, что там есть в радиусе трех метров.

Таран облегчается, рискованно балансируя на самом краешке бездны. Во всех смыслах.

— Появился третий, — говорит водитель в микрофон.

И мы видим террориста, умотанного черным тряпьем с головы до ног. Он приближается к Тарану сзади, держа того на прицеле точно такого же «соренсена».

Таран оборачивается, непринужденно застегивая штаны. Замечает террориста, лицо расплывается в пьяной улыбке.

— Ты, бар-ран!.

И делает шаг навстречу.

— Get buck![16] — задушенно рявкает террорист.

— Ладно, ладно, — соглашается Таран и поднимает руки.

В этот момент его сильно ведет в сторону антенны.

Не спуская глаз с безобидного кирюхи, террорист движется к элкару. Верно, хочет удостовериться, что там никого нет. А скорее, разжиться бутылкой такого же завлекательного пойла.

— Разобрали всех! — командует водитель и накрывает чердачную лестницу бесшумным импульсом.

Таран мягко падает на бок и, перекатившись, в упор садит из шок-гана в невидимого отсюда снайпера. В этот же момент все четверо «кайманов», словно черти из бутылки, оказываются снаружи. Пока один из них лупит всем, что у него есть, по опешившему зарфу как по макиваре,[17] остальные рассыпаются по крыше в поисках неучтенных наблюдателей. Водитель же, сделав свое дело, приникает к экрану пеленгатора, пытаясь перехватить возможный сигнал тревоги. И только я сижу дурак дураком.

«Кайманы» возвращаются к машине. Дышат ровно, морды спокойные, как будто и впрямь погулять выходили.

— Кругом тихо, — говорит водитель.

Таран быстро крестится и стучит костяшками пальцев по борту элкара.

— Малыш, готовься.

— Всегда готов, — бормочу я и вылезаю из кабины.

— Ради всех святых, не геройствуй, — почти умоляюще произносит Таран. — Если что с тобой стрясется, век себе не прошу.

Он достает из-под панциря фляжку.

— Глотни, браток. И — с Богом.

Во фляжке коньяк, и неплохой. Кажется, дагестанский.

Пито было нами этого коньяка в изобилии. Ведрами и тазиками. После дозы такого вот напитка — в скособоченной халупе, при свете полной луны, что висела над многократно пробитой снарядами крышей (хозяин угощал нас лежалым сыром и пыльной зеленью, а просил лишь об одном: чтоб не уходили до утра) — я и назвал Ульку Маргерса братом. А он — меня.

Мы клялись друг другу в этом кровавом братстве самыми страшными клятвами. Мы плакали друг у друга на плече: в ту пору нам уже было кого оплакивать в этой нелепой и безжалостной войне. И хозяин, пожилой небритый кавказец, национальность которого я так и не запомнил, с протокольной рожей базарного мафиозо, тоже плакал и клялся на своем и русском языках, что выдаст за каждого из нас по дочери, краше которых нет среди этих гор. Лишь бы мы не ушли до утра.

И мы не ушли. Нас было всего двое, но той ночью ни один вонючий боевик не вступил под нашу дырявую крышу.

…Улька продал меня позже. Месяца два спустя. А когда я, замотанный в бинты, что египетская мумия, возвращался знакомой дорогой в санитарном обозе, там не было ни халупы, ни всего селения, вообще ничего. Корка черного вспученного асфальта. И я остался холостяком. А про Ульку Маргерса не знаю…

Подхожу к лестнице. На верхних ступеньках лежит ничком зарф в обугленном комбинезоне. От него идет едкий дымок с запахом горелого волоса. Осторожно переступаю через покойника, едва успев нашарить пуговицу левой рукой — дурная примета перешагивать через трупы! — и начинаю спуск.

На чердаке темно и пахнет мышами. Прислушиваюсь. Потом, обнаглев, тихонько подаю голос:

— Эй, кто-нибудь!.

Молчание в ответ. Что ж, нашим легче.

В нескольких шагах вижу светящийся квадрат люка. Дыхание слегка сбивается. «Спокойно, Малыш…»

И вот я на самом верхнем этаже «Националя». Интересно, какой же это по счету?. Никогда не задумывался, хотя частенько летал мимо по служебным надобностям. Я вообще здесь впервые в жизни.

Этаж погружен в потемки, лишь слабо мигает аварийное освещение. Кажется, что мои ботинки бухают на весь отель.

Впереди с шорохом открывается дверь. И я вижу зарфа.

— Что делать тут? — спрашивает он.

Я делаю идиотскую гримасу:

— Мне… э-э… сказали, что…

— Не ходить надо тут! — поразмыслив, говорит террорист. — Есть давать?

— Сейчас принесу, — обещаю я и поспешно прохожу мимо.

Интересно, насторожится ли он, если я обернусь? Оборачиваюсь. И вижу, что зарф направляется к чердачному люку.

Выдергиваю фонор-карту и шепчу:

— Таран, в вашу сторону скачет зарф!

— Понял, Малыш. Работай спокойно, мы его упакуем.

Как и положено, открываю все двери, которые открываются. Номера пусты, в некоторых все перевернуто вверх дном. Кое-где замечаю брошенные впопыхах вещи. Ну и переполох же здесь был, наверное, часов шесть-семь тому назад!

Этаж кажется бесконечным. Чертова прорва закоулков и тупичков. В холле работает видеосет, транслируя волейбольный матч. На столике перед обширным диваном лежит дымящаяся сигара.

— У меня чисто, — говорю я.

Из люка беззвучно возникают «кайманы». И снова разбегаются по этажу, снова суют носы во все дыры… Таран хлопает по плечу.

— Молоток, Малыш. Будь в тебе поменьше росту, взял бы к себе.

— Очень уж складно у нас все получается, — говорю я с сомнением. — Неужели они настолько тупы, что ставят по одному охраннику на этаж?

— Их не так много. По нашим оценкам — человек двадцать. И потом, кто тебе сказал, что они должны быть умными?

— Выходит, пока счет «четыре—ноль» в нашу пользу?

— Выходит, так. — Таран совершает какой-то замысловатый магический жест и тихонько хвалится: — Я привык делать зарфов всухую.

— Ну-ну…

И «кайманы», расслабившиеся было после легкой удачи, снова превращаются в смертельно опасных хищников.

Спускаюсь по лестнице.

И первый, кого я вижу в коридоре, — Улька Маргерс.

11. ИВАН ЗОННЕНБРАНД, ПО ПРОЗВИЩУ ЗОМБИ

— Итак? — спрашиваю я, поигрывая бипером.

Голая дурочка молчит. Только на шее, на грудях, даже на животе у нее вдруг проступают большие багровые пятна.