Отсвет мрака (Сборник) - Евгений Филенко

Я стряхиваю пепел. К сожалению, делаю это не так уверенно, как следовало бы, и часть пепла попадает на пиджак. Приходится встать и отряхнуться… Но голос мне не изменяет.

— Забавно. Даже если ты не блефуешь, дитя мое, все же не могу разделить твоей уверенности в успехе. Но уж коли фортуна покинет меня в такой ответственный момент, я не погнушаюсь и сначала пришибу тебя.

Бросаю сигарету и опускаю руку в карман, чтобы извлечь верный «уонг». Потому что отныне я не безоружен, а при всех своих атрибутах. Спасибо Филифьонке.

Ерунда. Если сюда и впрямь вломятся ктыри, я погоню ее перед собой, голую, незащищенную, приставив ствол к виску. И черта лысого они меня тронут…

Напрасно я позволил ей приблизиться.

Если пеленгатор был первой моей оплошностью, то это — вторая. Непростительно, гибельно для профессионала.

Потому что она не дает мне достать оружие.

В голове взрывается бомба с фосфором, зрение на какое-то время отключается. Рот наполняется противной смесью слюны, крови и осколков зубов. И тут же, без промедления, еще одна бомба взрывается в паху. Вытерпеть такую боль невозможно. И я ухожу во мрак.

12. ИГОРЬ АВИЛОВ

Его не узнать.

Расстегнутая, изжеванная сорочка. Брюки в каких-то подозрительных пятнах. И это человек, который даже под защитным комбинезоном коммандо ухитрялся носить галстук!. Но самое главное и самое противное — линялая, безвольная рожа, тусклые глаза. Покорно заложенные за голову руки.

Манекен.

Позади него, со стареньким «волком» наперевес, топает террорист. Он едва достает Ульке до плеча. Но все же тот в полной его власти.

Первое мое желание: выдернуть из-за пояса шок-ган и завалить эту черномордую сволочь, что удумала изгаляться над моим боевым другом. Пускай и бывшим, продавшим меня в минуту слабости. Но все же другом!

Это не так просто.

За нами могут наблюдать. К тому же я не знаю способностей этого низенького ублюдка. Он тоже вполне может быть лихим парнем, а на руках у него все карты. Опередить меня и выстрелить первым ему ничего не стоит. И тогда — все полетит к черту. Начнется резня. Конечно, Таран и его ребята в конце концов перебьют их, тут никаких сомнений быть не должно. Но заложникам это не будет в радость.

Улька поднимает покорные, собачьи глаза. И узнает меня… Челюсть его отвисает. Еще какие-то мгновения он будет мучительно соображать, что бы все это значило. И вот-вот следует ждать от него какого-нибудь нелепого нервического взбрыка.

Я опережаю его.

— Piedod, ka nokavejos,[18] — говорю я невозмутимо.

Дальше счет идет на секунды.

Улька вслепую рисует пяткой в воздухе окружность и срубает своего конвоира к чертовой матери как сосновую чурку. В ближайшие полчаса о зарфе можно не беспокоиться: в лучшие времена Улька таким ударом валил телеграфные столбы… Машин-ган летит к моим ногам, я подбираю его. А сам Улька бросается мне на шею.

— Гоша! — бормочет он и трется своей щетиной о мою щеку. По его опухшей роже текут слезы. — Гоша, прости… я тогда сильно сыграл в дрейф… я ночей после этого не спал!.

— Ладно, как-нибудь обсудим.

Я толкаю одну дверь — заперто. Толкаю другую — та же картина.

— Давай вместе! — командует Улька.

Все как пять лет назад. Он тоже предпочитал командовать, и у него это получалось. Во всяком случае, лучше, чем у меня. Потому он и вышел в комиссары…

В два плеча мы запросто высаживаем дверь. За ноги затаскиваем туда квелого террориста и переводим дух.

— Они что, били тебя?

— Нет… Только угрожали.

— Что же ты позволил всякому говну над тобой измываться?

— Не знаю… не знаю… я не ждал помощи.

— Ты же мог один уделать дюжину гадов в жидкое тесто!

— Не знаю… наверное, уже не мог. — Улька поднимает пристыженный взгляд и спрашивает с надеждой: — Ты пришел за мной?

Не могу врать ему.

— В общем, да.

— Эти ваши… «кайманы» тоже здесь? Сколько их?

— Они захватили верхушку отеля. Теперь их будет столько, сколько нужно.

— Хорошо. У тебя есть с ними связь? Вместо ответа достаю фонор-карту.

— Передай «кайманам»: заложники рассредоточены по одному на этаж. Но и охраняют их поодиночке.

— Не очень-то умно, — вворачиваю я.

— Нет иного выхода. Террористов мало. Периодически совершается обход постов. Кажется, некоторые этажи заминированы. Создается впечатление, что они сознают свою обреченность и надеются только на чудо- что вы вдруг ни с того, ни с сего пойдете на полное удовлетворение их требований. Ну, а если не пойдете, они готовы взорвать отель вместе с собой. Вообще это стыдно — позволять террористам беспрепятственно проникать в самый центр города…

— Молодец, — щурюсь я. — Голова. Умный, как утка. И плаваешь, как утюг. Потом сделаешь втык нашему директору.

Он прикусывает язык. И сконфуженно молчит, пока я передаю Тарану полученные сведения.

— Понятно, Малыш, — говорит тот. — Оставайтесь там, где сидите.

— Передай еще, — встревает Улька. — Доктор Брустер содержится на пятнадцатом этаже, тренажерный зал. Доктор Брасс — на семнадцатом, люкс 1701. Бригадный комиссар Лонг — на двадцать первом, в буфете. Эти подонки подмели всю жратву, но пьют аккуратно и только пиво… Один представитель мэрии сидит под замком в подсобке двадцатого этажа, другой, по моим предположениям, выступает в качестве живого щита при главаре, и тот таскает его за собой повсюду.

— Спасибо, комиссар, — отвечает Таран. — Теперь-то мы их сработаем всухую.

— Улька, — говорю я. — Откуда ты все знаешь… ну, про то, кто где содержится?

— Секрет фирмы, — скалится он. — Нам тоже досаждали террористы. И я на всякий случай выучил хинди. Сегодня пригодилось.

Я стаскиваю с себя опостылевший белый сюртук, распускаю его на полосы и увязываю пленника, как ржаной сноп. Он по-прежнему в отрубе, от него разит прелым волосом и мочой. Улька тем временем приоткрывает дверь в коридор. Мимо нашего номера беззвучно пробегают «кайманы». Сейчас их не менее десятка.

— Вооружись, комиссар, — говорю я. — Еще ничего не кончилось.

Улька ухмыляется и ловит на лету переброшенный мною «волк».

— Дерьмовая машина, — замечает он, примеривая ган к своей руке. — Я предпочитаю «швессер-магнум».

— Ясное дело, — киваю я. — Вы, прибалты, всегда были пижонами.

Я достаю пачку «Бонда». Мы молча закуриваем.

— Гоша, — наконец нарушает он тишину, и видно, что затевать этот разговор ему ох как непросто. — Я честный человек. Может быть, не всегда смелый… Поэтому не стану лгать и притворяться. Я не знал, что ты выжил в той заварушке. И оттого не искал тебя, чтобы оправдаться.