Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история? - Виктор Волконский

Стремление части российской элиты «хоть чучелом, хоть тушкой» вписаться, включиться в элиту развитых стран Запада вполне понятно. Великий подъем русской культуры XIX–XX веков был несомненно ответом (по А. Тойнби) на вызов рывка западной цивилизации – Ренессанса, капитализма и всего европейского Модерна. Запад для россиян был образцом, миром мечты, «страной обетованной». Но сейчас чрезмерное сближение с Западом слишком опасно. Не говоря уж о Европе, США переживают сейчас трудные времена. Догоняющее развитие незападных стран набирает скорость. Значительная часть американской элиты готова бороться за сохранение своего господствующего положения в мире любыми средствами, включая не только когнитивно-сетевые методы, но и развязывание «горячих» войн. Непредсказуемость этого великана делает его похожим на невротика.

Наоборот, Китай и другие быстро растущие страны Периферии (в том числе и Россия) жаждут видимого и осязаемого уже «здесь и сейчас» благосостояния и комфорта. А для этого нужны мир и стабильность. Проект G-2 соединения американской финансовой элиты с Китаем, более глубокого и долговременного, чем ситуационное совпадение интересов, представляется очень сомнительным. Мудрые руководители Китая прекрасно понимают: результатом такого соединения неизбежно будет быстрое разложение китайской элиты и ее скольжение по пути Горбачева и Ельцина.

Прозападная часть российской элиты подчеркивает факторы экономические. Сейчас основным торговым партнером России и основным поставщиком прямых иностранных инвестиций является Европа. И это положение сохранится, по крайней мере, до конца текущего десятилетия. Экономическое сотрудничество с Китаем в силу его территориальной удаленности от российских индустриальных центров (предопределяющей чрезмерные затраты по транспортировке) и в силу труднопреодолимого культурного барьера должно рассматриваться в первую очередь как потенциал для модернизации российского Дальнего Востока. В то же время необходимо внимание российского государства к механизмам, ограничивающим чрезмерную китайскую экспансию и иммиграцию китайского населения. По мнению «западников», учет этих факторов приводит к выводу, что в качестве основного стратегического партнера как теперь, так и в ближайшем будущем должен рассматриваться Европейский Союз, что ориентация на альянс с КНР для России не реалистична.

Укрепление связи с ЕС, несомненно, полезно для России, и не только в экономическом отношении. Это может помочь Европе укрепить свой суверенитет, стать более независимой от США, стремящихся замедлить формирование самостоятельного цивилизационного полюса. Европа начинает уже тяготиться своей вассальной зависимостью от мирового гегемона. Заметим, что демонстрируемая Евросоюзом готовность вмешиваться во внутренние дела России в духе 90-х годов, навязывая чуждые ей якобы «общемировые» ценности, может быть использована для убеждения нашего интеллектуального сообщества в необходимости и своевременности переоценки советского опыта и корректировки государственной идеологии. Корректировка в сторону фундаментальных принципов нашей цивилизации является также важнейшим условием и главным потенциалом нашего сближения с КНР.

Именно «азиатская» компонента нашей цивилизации (высокая роль государства, коммунистические принципы морали и т. д.) и исторический опыт совместного противостояния мировому капитализму должны компенсировать недостаток взаимовыгодных направлений экономического сотрудничества. Несомненна правота небополитиков и Андрея Девятова [29], что приоритетом для России должно стать стратегическое партнерство с Китаем, срочное укрепление политических, экономических и идеологических связей с Восточной Азией. Так что учите китайский!

Другое дело, как идеологически и политически выстраивать это партнерство, не рискуя невзначай быть проглоченным мировой империей с полуторамиллиардным населением. Убедительные обоснования небополитиками возможного возвращения Новой Орды в историческом цикле вызывают сомнения, прежде всего, в отношении принятия русскими слова «Орда»[31]. А также в части аналогии со временем Орды, когда и монгольские племена при Чингисхане, и Русь при Золотой Орде переживали период объединения и пассионарного подъема. Сейчас Россия совсем не похожа ни на монгольскую Орду, ни даже на Московию XIV–XV веков. Это, конечно, ни в коей мере не подвергает сомнению надежность в качестве идеологической основы для сближения России с Китаем самого фактора общности глубинных принципов («кодов») наших цивилизаций (цивилизаций континентального типа). А также подобия их исторических судеб, прежде всего, в их многовековом противостоянии экспансии Запада.

Новое мироощущение на Запад могут принести люди с Востока, у которых авторитет традиционной духовности не успел разрушиться под влиянием рационально-материалистических установок сознания. В период Античности римская вестернизация также окончилась тем, что цивилизация была спасена новой христианской духовностью, пришедшей с Востока.

Российская цивилизация между Востоком и Западом. Для понимания современных проблем важно описание и сопоставление фундаментальных черт западноевропейской, российской и китайской цивилизаций. Западная и российская цивилизации достаточно глубоко и всесторонне описаны и сопоставлены. Здесь можно указать на всю великую традицию западной философии, культурологи, историософии, включая такие имена, как Освальд Шпенглер, Мартин Хайдеггер, Арнольд Тойнби, а также русских мыслителей Николая Данилевского, Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Льва Гумилева. К сожалению, менее исследованы история и «коды» китайской цивилизации, включая империю Чингисхана и чингизидов. По крайней мере, у нас о них известно гораздо меньше. Важный вклад в восполнение этого дефицита сейчас вносят работы Андрея Девятова и группы небополитиков [29].

Наиболее известное и наглядное отличие китайской цивилизации от западной – гораздо большая роль государства. Российское представление о государстве всегда было близко к гегелевской традиции. Идеальное государство по Гегелю принципиально не отделимо от общества. Речь может идти только о государственно организованном народе, который есть единая духовная сущность. Государство – это представитель народа, осуществляющий функции права и управления.

Основным приемом либеральной пропаганды служит противопоставление «простых людей» – власти, государству: «они» – чиновники, депутаты, и «мы» – все остальные граждане, общество. Как будто общество есть некое единство, противостоящее государству, и государство – не представитель общества и выразитель его интересов в его отношениях с антиправительственными силами и группами. Современные коммунистические партии в их идеологической борьбе с либерализмом доказывают, что «мы» – это все общество вместе с государством (которое должно быть представителем и защитником его интересов), а «они» – олигархи, компрадоры, капиталисты, которые претендуют на руководство обществом и коррумпируют и подчиняют себе государство. Это соответствует российской и китайской ментальности.

В Китае утвердилась и просуществовала почти три тысячелетия система, базировавшаяся на государственно-административном («азиатском») способе производства с характерным для него типом производства и отчуждения прибавочного продукта «производитель – казна». В работах по китайской истории описаны циклы разрушения и каждый раз регенерации имперской системы при смене династий. Приведем некоторые характерные черты этой социально-экономической системы по работе Л. С. Васильева [32].

Форма организации господствующего класса в государственный аппарат считалась нормой, освященной авторитетом традиций. Л. С. Васильев ставит вопрос: «Что же придавало государству колоссальную силу и живучесть? – Ответ не вызывал сомнений: идеология, прежде всего, религия» [32, с. 15]. В Китае это философско-этические учения конфуцианство и легизм. Спецификой бюрократии как важнейшей части господствующего класса являлось то, что у нее, как правило, не было иной собственности на средства производства и иной власти, кроме тех, что имела в силу своего положения в системе управления. Отдельные представители бюрократии, особенно чиновники высших рангов, были, естественно, весьма богатыми людьми. Высокое положение и большие доходы, выплачивавшиеся обычно в виде денежного и натурального довольствия, давали возможность этим бюрократам приобретать земли, иметь множество слуг и рабов. В определенные периоды превалировало землевладение на правах ненаследуемого условного владения. Сдавая земли в аренду, они выступали в качестве эксплуататоров феодального типа. Однако значение их как землевладельцев вне их места на служебной лестнице было весьма незначительным. Наследство отставного бюрократа, делившееся поровну между его многочисленными сыновьями (нормы семейного права вынуждали высокопоставленного чиновника иметь несколько жен и наложниц и, соответственно, очень большую семью), обычно не представляло значительной величины. Наследникам приходилось заново, наравне с другими претендентами добиваться места в системе административного аппарата, чтобы гарантировать доходы и быть приобщенными к власти. Таким образом, должность, прежде всего и главным образом, предоставляла высокопоставленному чиновнику все те же жизненные блага, которыми он обладал и к которым стремился. Отсюда – необычайный культ Должности, характерный для конфуцианского Китая, стремление бюрократического аппарата возвеличить ее и использовать для этого всю мощь укорененной идеологии и ценностной иерархии.