Милая девочка - Мэри Кубика

Мы оба молчим. Тишина кажется мне неловкой и тягостной. Я сказала слишком много, была непозволительно откровенна. Встаю и начинаю нанизывать ветки елки на стержень. Детектив старается не обращать на меня внимания и принимается выкладывать второй ряд гирлянды на полу. Через некоторое время он предлагает мне помочь, и я соглашаюсь. Дерево уже собрано наполовину, когда он обращается ко мне:

– Но ведь с Мией все, должно быть, происходило по-другому. Вы были уже опытной мамой.

Разумеется, он хотел как лучше, хотел сделать комплимент, но меня поражает другое – из всей моей речи ему запомнились слова не о том, что материнство сложная и неблагодарная работа, а о том, что я не обладаю необходимыми качествами, чтобы стать хорошей матерью.

– Мы несколько лет пытались зачать ребенка. Еще до Грейс. И почти потеряли надежду стать родителями. Как же мы были наивны. Думали, что Грейс подарок небес и, конечно, такого больше не повторится. Мы даже не думали о предохранении. И вот в один день это случилось. Началась тошнота, головокружение. Я сразу поняла, что беременна, но Джеймсу сказала только через несколько дней. Боялась его реакции.

– И какой же она была?

Беру очередную ветку из рук детектива и пристраиваю к остальным.

– Не поверил. Решил, что я ошиблась.

– Он не хотел второго ребенка?

– Не уверена, что он и первого хотел, – неожиданно для себя признаюсь я.

Сегодня на Гейбе Хоффмане песочного цвета пиджак из верблюжьей шерсти, за который ему пришлось выложить круг ленькую сумму. Под ним свитер, из-под него виднеется воротник рубашки. Мне становится любопытно: неужели ему не жарко?

– Вы сегодня очень элегантны, – отмечаю я, стараясь не думать о своей пижаме. Во рту еще ощутим неприятный утренний привкус.

В этот момент в окне появляется яркое солнце, и я еще раз имею возможность убедиться, что сегодня детектив выглядит щегольски.

– Заседание суда. Во второй половине дня, – объясняет он, и мы вновь замолкаем.

– Я очень люблю свою дочь, – признаюсь я через несколько минут.

– Я знаю, мэм. А ваш муж? Он ее любит?

Это уже наглость с его стороны. Однако то, что должно заставить обидеться и выставить его, напротив, дает толчок к тому, чтобы подпустить ближе. Мне импонирует прямолинейность Гейба Хоффмана, он из тех, кто не любит долго ходить вокруг да около.

Он пристально смотрит на меня, отчего я отвожу взгляд.

– Джеймс любит только Джеймса, – вынуждена признать я.

На дальней стене фотография в рамке, сделанная в день нашей с Джеймсом свадьбы. Церемония состоялась в старом соборе в городе. Заоблачная сумма была оплачена родителями Джеймса, хотя по традиции это должен был взять на себя мой отец. Деннеты не могли этого допустить. И дело не в том, что они хотели сделать нам роскошный подарок, а в том, что боялись положиться на мою семью, опасались, что свадьба в этом случае получится слишком скромной и им будет стыдно перед близкими и друзьями.

– Я мечтала совсем не о такой жизни.

Ветка внезапно падает у меня из рук. Кого я пытаюсь обмануть? Разве у нас будет в этом году праздник на Рождество? Джеймс непременно скажет, что должен работать, хотя, разумеется, ни о какой работе не может идти и речи, а Грейс сошлется на необходимость провести этот день с родителями мужчины, с которым встречается, хотя мы даже с ними незнакомы. Нас с Джеймсом ждет обычный ужин, каких бывает немало в году, а потом одинокое времяпрепровождение каждого в своей комнате. Я позвоню родителям, а Джеймс будет стоять рядом и твердить, чтобы я «скорее заканчивала», поскольку международные звонки очень дороги. К чему? Ведь они захотят узнать только о том, есть ли новости о Мии, и я в очередной раз испытаю болезненный укол в сердце… Я мучительно стараюсь перевести дыхание и останавливаю себя: достаточно. Качаю головой и поворачиваюсь спиной к человеку, смотрящему на меня с безграничным состраданием. Мне стыдно за себя. Я не могу произнести ни слова. У меня больше нет сил.

Сердце заходится в бешеном ритме, руки потеют, кажется, все тело покрывается липкой пленкой. Сдавливает горло, и я не могу дышать. Меня охватывает желание закричать во всю мощь легких.

Это называют панической атакой, так кажется.

Однако стоит детективу обнять меня, как симптомы медленно отступают. Он прижимается грудью к моей спине, и сердечный ритм потихоньку восстанавливается. Кладет подбородок мне на макушку – и рвется сдавившая горло проволока, я опять могу дышать, легкие наполняются кислородом. Он не говорит, что все будет хорошо. Возможно, этого никогда не случится.

Не обещает найти Мию, потому что, может, ему никогда не удастся.

Он лишь некрепко обнимает меня, и внезапно мне удается взять эмоции под контроль. Страх и грусть, сожаление и ненависть. Он словно принимает их в свои ладони, и я в одно мгновение сознаю, что их тяжесть больше не давит на меня. Сейчас это его бремя.

Я разворачиваюсь и утыкаюсь лицом ему в грудь. Руки его повисают в воздухе, но потом несмело касаются шелковой ткани моей пижамы. От него пахнет кремом для бритья.

Я обхватываю ладонями его лицо и приподнимаюсь на цыпочки.

– Миссис Деннет, – пытается возражать он, но я убеждаю себя, что это не относится к моему желанию прижаться к его губам. Вот оно, нечто новое, отчаянное, и одновременно знакомое.

Он притягивает меня к себе, а я обхватываю руками его шею. На губах появляется вкус кофе.

Он отвечает на мой поцелуй, но это длится лишь мгновение.

– Миссис Деннет, – шепчет он, а руки уже скользят вниз, чтобы осторожно отстранить меня.

– Ева, – шепчу я в ответ, не отрываясь от его губ. Хватаюсь за полы дорогого пиджака в последней попытке удержать его. Нет, он мне не позволяет.

– Миссис Деннет. Я не могу.

Молчание длится, кажется, вечность.

Я не в силах поднять глаза.

– Что я наделала…

Это мне несвойственно. Раньше такого не случалось. Я всегда была порядочной и верной женой. Такое поведение свойственно скорее Джеймсу.

В моей жизни было время, когда мужчины провожали меня глазами. Когда они считали меня красивой. Я входила в помещение под руку с Джеймсом, и все мужчины, а также их желчные супруги поворачивались в мою сторону.

Рука детектива еще лежит на моей талии, успокаивая и согревая. Пространство между нами увеличилось, но я по-прежнему не могу поднять глаза.

Он прикасается пальцами к моему подбородку, заставляет поднять голову и посмотреть ему в лицо.

– Миссис Деннет, – повторяет он, зная, что я не могу заставить себя посмотреть на него. Не могу. Мне стыдно, я боюсь увидеть выражение его глаз. – Ева. – Я делаю усилие. В его глазах нет ни гнева, ни презрения. – Ничего на свете я не желал бы больше. Но я завишу от определенных обстоятельств…

Киваю. Я все понимаю.

– Вы благородный человек, – произношу я, – или отменный лгун.

Он проводит рукой по моим волосам, и я склоняю голову, чтобы прижаться к его ладони. Я сама зарываюсь в его объятия, заставляя обхватить меня руками. Он осторожно прижимает меня к себе.

Затем касается губами волос.

– По долгу службы я не должен так часто у вас бывать. Я прихожу, чтобы увидеть вас. Я мог бы позвонить. Но я не могу побороть желание встретиться с вами.

Мы стоим так несколько минут, но потом он говорит, что должен спешить на заседание суда. Провожаю его до двери и еще долго стою, прижавшись лбом к холодному стеклу, пока машина не скрывается из вида.

Колин. До

Это называется циклон Альберта. Теплый воздух с Тихого океана сталкивается с горами Британской Колумбии, образуя область низкого давления. Дует ураганный ветер, называемый чинук, который приносит арктический воздух к югу. Обо всем этом я понятия не имел всего два дня назад. Температура в доме упала настолько, что мы решили несколько минут погреться, включив печку в машине. Просто необходимо было оттаять. Нам с трудом удалось добраться до нее, преодолевая шквалистый ветер. Девушка шла следом, пользуясь мной как щитом. Дверь практически намертво примерзла, но мне удалось ее открыть. Тогда мы и узнали из информации по радио об Альберте. Сейчас этот циклон заваливал нас снегом и подгонял пронизывающий ветер, который можно охарактеризовать одним словом – невыносимый. С утра резко похолодало.

Я даже не надеялся, что машина заведется. Отчаянно ругался, девчонка рядом молилась. Не знаю, что подействовало, но мотор взревел. Когда наконец из радиатора повалил теплый воздух, мы с облегчением откинулись на сиденьях. Мне казалось, она уже никогда не прекратит трястись.

– Давно у тебя эта машина? – спрашивает она. Говорит, что этот автомобиль старше некоторых ее учеников. Передние колонки не работают, сиденья порваны.

– Давно.

Новости о погоде сменяются рекламой, и я начинаю крутить ручку, перебирая различные музыкальные произведения от мелодии кантри до «К Элизе» Бетховена. Одна ерунда. Наконец удается найти станцию, передающую классический рок. За окном бушует ветер, раскачивающий машину из стороны в сторону. Должно быть, не меньше шестидесяти миль в час.