Семья в долг - Александра Багирова

- Врачи ее осматривают. Надо подождать! – в его голосе беспокойство, но он пытается сохранить самообладание.

- Чтооо с ней? Как это произошло?! – бью его кулаком в грудь.

Тревога раздирает меня на части, по молекулам разбирает, с каждой секундой становится только хуже, мучительная неизвестность душу изматывает. Мне надо быть с моей девочкой! Немедленно!

- Отравление… - замялся. Чувствую, явно что-то недоговаривает. Там непростое отравление, слишком перепуганный голос был у воспитательницы. Нечто серьезней. – Я по кирпичику разберу этот сад, но докопаюсь до правды.

- Ты уже обещал разобраться со звонками, своей сестрой… в итоге моя кроха тут! Зачем, ты появился в нашей жизни?! – мне так больно, истерика сотрясает тело, ничего нет важнее здоровья моего ребенка. И если бы Стас это все не затеял, Анютка бы не попала в больницу! Боль отравляет сознание, до костей пробирает.

- Лен, я подключу лучших врачей, - обескураженный голос, в котором прослеживается ярость. Он хочет наказание обидчикам, это понятно. Только зло уже сделано, вред причинен, и этого не изменить.

- Моя дочь вообще не должна быть тут! Как это все произошло! Как они недоглядели?! Элитный сад? Камеры?! Толку от этого всего. Если дома, в самом обычном саду, с ней никогда ничего не происходило! – меня несет, боль выходит со словами, и я не в состоянии ее остановить.

Возможно, в другой ситуации, я была бы куда сдержанней, подбирала выражения, анализировала, но только не сейчас, когда моя кроха переживает такие мучения.

Далее все как в страшном кошмаре, я бьюсь в агонии. Плохо воспринимаю слова. Все мое сознание подчинено одному – быть рядом со своим ребенком, любым способом помочь ей. Поставить на ноги, и молить о прощении. Я тоже виновата… гады ведь предупреждали! Почему я тянула?! Они говорили про самое дорогое! Никогда себе этого не прощу!

Все слова утешения мимо. Медсестра мне что-то вколола. Это не помогает. Ничего не может помочь, когда я чувствую, что моей кровинушке плохо. Когда осознаю, что она стала разменной монетой в чужих грязных играх. За что? В чем она виновата?! Она светлый и жизнерадостный ребенок! Мое солнышко!

- Андрюша? С ним все хорошо? - спрашиваю, гипнотизируя дверь, из которой должен выйти врач. Если еще и с ним что-то не так – это будет уже слишком. Даже сейчас, когда меня колотит от озноба и тревоги разрывают душу в клочья, переживаю за мальчика, который за эту неделю стал мне слишком дорог. – Другие дети?

- Никто больше не пострадал… - Стас говорит очень тихо, но это не смягчает удар. – Дюша под усиленной охраной. С ним все хорошо, только переживает… он видел, как ей плохо стало, - осекается, голос срывается.

Цель нелюдей очевидна. Мишень их гнусностей – Анютка.

Звонок мобильного заставляет нас вздрогнуть одновременно. Дрожащей рукой извлекаю аппарат. Стас тут же у меня его отбирает. Почему-то ни он, ни я не сомневаемся, кто это.

Принимает вызов. Хоть телефон у Стаса, мне все отчетливо слышно. Уродливый компьютерный голос и слова, от которых кровь застывает в жилах, как прицельный выстрел, прямо в сердце:

- Не поверила. Теперь убедилась. В следующий раз врачи уже ее не спасут. Выбор за тобой…

***

Бесконечно долго тянулись минуты ожидания. Мне кажется, я постарела сразу лет на десять за те сорок минут, что гипнотизировала дверь. Когда же мне разрешили увидеть кроху, ноги вмиг стали ватными. Врач поддержал меня под локоть. То же самое хотел сделать Стас, но у меня хватило сил одернуть руку. Вместе с переживаниями за дочь, пропорционально во мне растет и злость на него.

Зашла и закрыла рот ладонью, чтобы не завопить. Малышка лежит на постели бледная. Подошла к кровати и рухнула на колени, осторожно взяла маленькую ручку. Она спит. Ее грудь ровно вздымается, и я с жадностью ловлю каждый вдох и выдох. Вот так пусть дышит, ее дыхание лучшая музыка для моих ушей. Смотрю на бледное личико и не могу налюбоваться.

- Прости меня, родная. Не уберегла…позволила этому случиться, - шепчу онемевшими губами.

- Она сейчас спит, - врач стоит рядом.

- Что с ней?

- Девочка поступила с жалобами на сильную непрекращающуюся рвоту, со спутанным сознанием, - врач начал изъясняться непонятными мне терминами, но видимо увидев отчаянье, написанное у меня, сменил свой профессиональный сухой тон и кратко описал ситуацию простыми словами, - Как выяснили врачи скорой, утром ваша дочь пожаловалась на сильную тошноту. Но ее даже не успели отвести в медицинский кабинет, как тошнота переросла в рвоту. Благо медсестра сама быстро подошла в класс. Она и установила, что девочка ко всему прочему еще галлюцинирует и оказала первую помощь. Но к моменту приезда бригады врачей, ребенок уже потерял сознание, - вздыхает. – Но мы приняли все необходимые меры для ее лечения, - поспешно добавляет, - Организм молодой, должен справиться и быстро восстановиться.

Теперь уже я едва не теряю сознание, воочию представляю, через что пришлось пройти ни в чем неповинному ребенку, потому что какие-то нелюди вообразили себя вершителями судеб. Что у этих чудовищ вместо сердца? Если есть вопросы ко мне, Стасу, можно ведь разобраться иными методами, но бить по ребенку – самое низкое.

- Ее отравили? Да?  – выдавливаю из себя, лицо Анютки расплывается, из-за слез ничего не вижу.

- Да. Позже смогу сказать точнее, когда придут результаты из лаборатории.

Тут же вспоминаю недавний звонок. Они не остановятся. Теперь я верю, что у чудовищ рука не дрогнет завершить… От этих мыслей кровь в жилах стынет, страх опутывает словно паутиной, паника накрывает волной. Но надо взять себя в руки, малышка все чувствует, и когда она проснется, она не должна видеть моих слез.

Стас поставил охрану около палаты. А я осталась у постели Анютки. Смотрела на нее и благодарила небеса, что не отобрали у меня сокровище.

- Выясни, кто это сделал, - единственное, что бросила Стасу, который появился после врача на пороге.

Более я не него не смотрела. Дочь – центр мой вселенной. Ее выздоровление сейчас в приоритете. Но конечно, я бы не отказалась от возмездия для чудовищ. И если у него получится их найти, то я вздохну с облегчением. Ощущение, что над нами нависло что-то мерзкое и губительное только