Сломанная вселенная - Андрей Попов

Озеро взметнулось внезапными волнами и стало отчаянно биться, вырываясь из собственных берегов, как из некой потенциальной ямы. Было уже совсем темно, но не от близкого присутствия ночи, а от взвившихся в воздух песчаных масс. Стало трудно дышать, песок залеплял глаза и уши. Сам разбуженный чьим-то гневом, он пытался выместить свой гнев на других.

Положение становилось крайне затруднительным.

Максим впотьмах метался у берегов озера, стараясь разглядеть злополучные бутылки, но возникший хаос — пожалуй, тот, что был до возникновения мира — поглотил все и вся. Ветер усиливался и уже выл по-звериному. Волны бешено плескались, разнося во все стороны брызги кислоты. И лишь когда эта кислота окатила Максима с ног до головы, он понял, что пора бежать, иначе смерть. Пришедший ураган вот-вот вынесет жидкость озера из его вместилища, и огромная смертоносная масса уничтожит все, что когда-то называлось органической жизнью.

Он кинулся в сторону, но тут же споткнулся. Нога наткнулась на что-то твердое и скользкое. Смутная догадка заставила его судорожно шарить рукою по поверхности. Было еле видать, что творится под носом. Ну, конечно же! Это бутылка! Одна из трех. С трудом веря собственному успеху, он вцепился в нее мертвой хваткой и продолжал искать другие две. Ползал на коленях, молил какое-то неведанное божество, но… тщетно. Все тело жгло от кислотного дождя, лившегося сверху. Боги, если таковые где-то существовали, каждый вечер приходили в полное бешенство, круша и ломая все миры, какие только попадутся им под ноги. Собрав последние силы и отдав их ногам, Максим устремился вдаль от озера.

Не прошло и двух минут, как бутылка была разбита о сталь кинжала, и он уже сжимал в руке свернутый клочок пергамента. Сердце колотилось, кровь была готова вырваться из артерий от крайнего волнения. Все вокруг ревело и металось в круговороте самого настоящего апокалипсиса. Воспользовавшись последними остатками света, до предела напрягая зрение, Максим развернул листок и прочитал:

«В сейфах памяти хранится,В жизни оставляет след,К нам оно не возвратится.Это ТО, ЧЕГО УЖ НЕТ.»

Смысл прочитанного медленно вполз в сознание.

– Вот идиотская загадка! — он со злостью разорвал пергамент в клочья, которые тут же стали жертвой уносящейся в бездну стихии. — Столько перетерпеть… ради такой глупости!

Это была последняя реплика, последняя мысль, последний прилив негодования — вообще, последнее проявление каких-то чувств. Все меркло, все с шумом и грохотом неслось к Центру Мироздания. Говорят, ад должен длиться вечно. Но один единственный день, проведенный Максимом в царстве настоящего Ужаса, показался ему лишь немногим меньше этой вечности.

Глава минус третья

Абсолютная темнота…

Яркий, пронзительный свет!

Медленное угасание…

Если мертвым суждено все же когда-то воскреснуть, то их пробуждение будет выглядеть примерно таким же образом. Из абсолютной гробовой темноты и еще более глубокой загробной тишины действом какой-то вселенской магии возрождается мир, с которым уже давно попрощался. Он восстает из тлена и праха твоего потухшего сознания. Невесть откуда пришедшие живительные ветры смогли рассеять туман забвения, раздуть казалось бы окончательно угасшие искорки мыслей, а может, даже повернули вспять само время — это неумолимое и никем еще не обузданное верховное божество.

И мертвый встает из гроба… и смотрит по сторонам… и ощупывает свое тело, не веруя в происходящее… и молится своему богу… и идет, вдыхая вкус новой жизни…

У всей этой доисторической мистики есть какая-то ассиметричная аналогия с происходящим. Там умирает и возрождается один человек — дело неслыханное и абсурдное, но какими тогда словами мы назовем явление, где вот также умирает и возрождается целая вселенная? Какой-то древний мудрец (кажется, Соломон) сказал, что во многой мудрости много печали, и человек, приобретая знание, приобретает скорбь. Максим, подсознательно следуя этому правилу и избавляя себя от той самой ненужной печали, решил больше не приобретать столь дорогостоящую мудрость, не обременять себя бесконечной головоломкой бытия, а просто воспринимать все таким, как оно есть. Бесхитростно, наивно, по-детски… Так легче живется.

На следующее утро, находясь нигде иначе, как в Центре Мироздания, он твердо знал две вещи. Первое: как бы то ни было, а ответ на одну из загадок у него имеется. И второе: НИкогда, НИ при каких обстоятельствах, НИ за какую награду он больше не сунется в эту смертоносную пустыню. Ужас всего пережитого стоял теперь непреодолимой стеной между ним и жгучими песками. НИКОГДА! Даже если сама принцесса в слезах и на коленях будет умолять его об этом. У каждого человека имеются определенные внутренние силы. Но у всяких сил, в свою очередь, имеется предел, для них недосягаемый — это нехитрое мудрование окончательно успокоило его и утвердило в своем решении.

Медленно, очень медленно Максим стал осматривать Мироздание, как бы боясь обжечь свой взор. Да так оно и случилось. Лишь только перед глазами замельтешила желтизна песков, как все тайны, тщательно ими скрываемые, ворвались в память в виде кошмарных образов. Душу передернуло током. Он вдруг сделал для себя одно неприятное открытие: оказывается, в воспоминаниях не меньше страха и переживаний, чем в реальных событиях.

Затем он, внимательно оглядев вое тело, был приятно удивлен, не заметив на нем ни единой ссадины и ничего свидетельствующего о вчерашних приключениях. Рубашка и брюки, только что залитые кровью, были кем-то аккуратно выстираны и отглажены… Ну и феномен! Тут просто нечего сказать, ибо всякие разумные слова отсутствовали. Короче, все вернулось в исходную нулевую точку: координаты, время, само Мироздание, а также душевные и телесные силы.

Максим набрал полную грудь отрезвляющего воздуха и зашагал по своей знакомой тропинке. Чем больше удалялась ось Z вместе с лежащими за ней ядовитыми песками, тем менее значительными и тревожными становились воспоминания о них. Минут через двадцать он старался уже вообще не думать о прошлом, целиком погрузившись в мир красок и цветов, ставший для него совсем родным. Кажется, он только теперь способен был по-настоящему оценить — что такое запах душистых полей, как приятно находиться в обществе живых деревьев, слушать сонаты птичьего хора и быть свободным от какого-либо страха. Да это просто великолепно!

Максим бежал, не ощущая под собой земли, опьяненным собственным восторгом, вырвавшимся откуда-то изнутри. Судьба, видимо, желая компенсировать все пережитые страдания, дарила ему минуты духовного взлета, когда все чувства, пробужденные необъяснимой радостью бытия, поднимались до высоты экстаза, кружили голову, подогревали кровь, перехватывали дыхание и уносили куда-то тело на волнах этого неописуемого счастья. В такие мгновения разум был отключен, логика — мертва, в мире переставали существовать все его проблемы. Только бурлящий восторг, переполняющий душу и готовый вырваться наружу, — лишь он был ощутим и поэтому реален. Даже более реален, чем сам мир. Появлялась всеобъемлющая любовь к тому, что находилось вокруг: каждый цветок, любой примятый кустарник, даже совсем неприглядный сучок дерева — словом, все вокруг казалось только что осмысленной мечтой, недостижимым ранее идеалом, шедевром искусства. Достаточно было услышать лишь пару птичьих голосов, чтобы различить в них фантастическую рапсодию, не способную существовать в мире обыденных вещей и идей. Хватало вспомнить любую, самую банальную мысль, как в ней зиял апогей мудрости, вызывая слезы восторга и умиления.