Напряжение растет - Владимир Ильин

Николай, дождавшись разрешения, просто приложил дощечку над дверью. Убрал руку, а та осталась на месте, будто бы зацепившись за что-то…. Но каждый из трех свидетелей знал, что крепление будет куда как по надежней, и не страшны ему ни стихия, ни время, ни злая воля человека. Даже если будет пожар — все сгорит, но не косяк этой двери с защитной меткой на нем. Только двое во всем мире могли ее снять — хозяин дома, давший разрешение, и особый человек, коему Древичи доверили размещать охранные калиты, своим словом и именем защищая всех обитателей сего места.

— А… — растерянно протянул Михаил. — Нам за это… Надо будет? Ну…

— Пока Максим живет в этом доме — нет.

— А вам Максим — кто? — Не удержал в себе вопрос старик.

— Всё. — Загадочно ответил Николай и коротко поклонился. — Всего наилучшего.

Глава 10

Гладь стола помнила множество рук: их силу, проминающую дерево от злости; их глупость, от которой на ровной поверхности остались борозды от ногтей и стали. Некоторые ужасались содеянным и пытались выровнять, сгладить порезы. Другие обманывались, что царапины останутся безымянными — их слишком много, этих рук, чтобы определить виновника. И только плотник знал всегда — ему заплатят. Чужие грехи навсегда исчезнут под слоем лака на крепко сколоченных досках. Гладь обновится — но люди продолжат совершать ошибки и платить за них.

На угол стола лег прямоугольник синего картона, украшенный паутиной серебристых линий, свитых старомодной буквой «В». Движение рук — и упаковка раскрылась пеналом, демонстрируя десяток ромбиков в мизинец величиной, обернутых золотой фольгой. Драгоценная оболочка — для драгоценного содержимого.

Легкий кивок — и еще пять таких же упаковок легли рядом.

Солидный звук касания лучше слов рассказал о весе. Витая эмблема подтвердила качество. Количество соответствовало договоренностям. Но тишина за столом не сменилась беседой.

Еще шесть коробов легли на стол — выкладываемые чуть дрожащей рукой, раз за разом все нервнее, пока последний чуть не слетел на пол от неловкого жеста.

— Верни ее! — что было больше в этом крике: страха, надежды или отчаяния?

Пальцы, украшенные перстнями, коснулись синих граней, неспешно отсчитали шесть и легонько придвинули к себе. То, что было сверх обещанного, осталось нетронутым. А просьба — неуслышанной.

— Вот, возьми еще, — суетливо двигаясь, проситель выложил еще четыре, уже не так ровно выставив на поверхности стола.

Огрехи расстановки были тут же исправлены — пальцы задумчиво огладили солидную упаковку, медленно, неторопливо выравнивая по линии. А затем решительно отодвинули от себя, одну за другой. Ответ — нет.

— У меня нет больше. Может, деньги? — в этих словах осталось только отчаяние. — У меня есть, вот! Я могу принести еще!

— Мы же не работорговцы. — С укором прозвучало в ответ.

И растрепанные купюры, собранные нелепым комом, замерли в руках на полпути к столу.

— Чего ты хочешь? Я на все согласен!

Горели упрямством глаза сквозь растрепанную челку длинных волос, и даже сломленная сутулость на миг обернулась силуэтом загнанного зверя. Пожалуй, он действительно был готов идти до конца.

— У нее действительно так хорошо с запятыми? — Невольно заинтересовался я, вновь погладив отложенные было упаковки дорогого шоколада.

Намек был встречен яростной надеждой и словами из самого сердца:

— Она — моя запятая!

— Даже так?

— Прямо как «в казнить нельзя помиловать»! — решительно выдохнул Ян.

— Хм, — откинулся я на стул. — А она об этом знает?

— Ну-у, — ярость на щеках сменилась румянцем смущения.

— Поня-ято, — глубокомысленно произнес я, присматриваясь к неожиданной идее. — Ладно, попробую помочь твоей беде.

— Ты вернешь ее мне за парту?! — с надеждой предположил Ян.

— Толку от этого? Она же не знает про твою сердечную пунктуацию.

— Только не смей ей говорить! — сжал он кулаки и насупился.

— Я и не буду. — Покладисто заверил толстяка. — Но какая разница, насколько она близко, если смотрит не на тебя?

Парень ссутулился еще сильнее и грустно шмыгнул.

— Есть у меня один вариант, беспроигрышный. Такой, чтобы «оно само».

Ян встрепенулся, явно расслышав в словах свою мечту.

— Но сразу предупреждаю — путь то нелегкий, полный боли и страха! — Заметив некоторое сомнение в глазах напротив, тут же добавил. — Но ты ведь на все ради нее готов?

— Д-да! — Нашел он в себе решимость и выпрямил спину.

— Тебе придется извиниться.

— Да, конечно. Максим, извини…!

— Не сейчас! — Пресек я строгим словом. — На людях!

— Ладно… — потерянно обернулся Ян.

Вокруг шумела столовая прибоем сотен голосов, выбивая ритм жизни сталью по тарелкам и столам. Но на общем равнодушном фоне великой стихии «большой перемены» явно угадывались заинтересованные глаза, а иные уши слишком подозрительно глядели в нашу сторону.

— И не здесь! — Я подхватил салфетку, выудил ручку из кармана и двумя строчками назначил время и место. — Никому не показывай. Прочитаешь, когда будешь один. — протянул ему свернутый треугольником лист.

— Спасибо! — Искренне выдохнул он.

— Деньги спрячь… Шоколад оставь… Иди.

Оставалось считать секунды, с интересом наблюдая, насколько хватит его терпения. На двенадцатом шаге, уже в дверях столовой, Ян воровато обернулся и с нетерпением развернул послание. Затем дочитал до второй строчки, с возмущением посмотрел на меня, дождался кивка, выдохнул обреченно — и съел угол салфетки.

А вытерпел бы до безлюдного коридора, то некому было бы кивать. Но да ладно — выудил я телефон и принялся организовывать небольшое чудо.

— Добрый я сегодня, — поведал я пустой тарелке и огладил живот.

Три котлеты и двойное пюре — истинный рецепт доброты. И глядя вокруг, на улыбающиеся лица, весело подъедавшие свои порции с тарелок, я убеждался в этом безмерно — особенно сравнивая с угрюмостью тех, кто склонился над жидковатыми салатиками, пытаясь нанизать траву на острие вилок. Но таких мало — и с каждой минутой тяга их к добру становится все необоримей, утягивая к лотку раздачи…

Приятно осознавать, что все это — благодаря тебе. Но, как Прометей, даровавший людям огонь, я вовсе не собирался кричать об этом на каждом углу. Ограничился объявлением на входе.

От приятных мыслей отвлек строгий звук телефонного таймера — время.

Четыре лестницы пронизывали здание, соединяя первые и последние этажи. Были они достаточно далеко друг от друга и без прямой видимости меж собой, так что затеряться в школе не было великой проблемой, как и избежать лишних встреч — при должной осторожности. Так что спортзала я достиг в одиночестве, хоть и пришлось дважды подниматься на этаж выше и переходить на другой лестничный пролет.