Гвардеец - Дмитрий Николаевич Дашко

Бирон спрятал кисет.

— Мне докладывали, я видел, что гренадеры выполняют необычные экзерции. Да, впечатляюще, но не более того. Вы уверены, что все это необходимо в бою? Научите их быстро стрелять, ловко действовать штыком, метать шлаги. Этого, на мой взгляд, хватит с лихвой. Остальное — излишество, — будто подводя черту под разговором, заметил он.

Кажется, я переоценил себя. Густав Бирон подошел к вопросу со свойственной немцам практичностью и некоторой узостью. Выходит старания оказались напрасны. Людям свойственно бояться нового. В переменах они не всегда видят хорошее. Во всяком случае, для себя.

Я не хотел сдаваться. Ситуацию следовало переломить.

— Господин подполковник, вы позволите мне изложить свои взгляды? — внимательно посмотрел я на Бирона.

Он удивился. Думаю, не часто к нему обращались с подобными просьбами.

— Хорошо, капрал. Забудьте на время о субординации. Поговорим с вами как дворянин с дворянином, — согласился подполковник.

— Мы с вами иностранцы, присягнувшие на верность новой родине, и оба будем следовать присяге до конца, каким бы печальным он ни был.

— Верно, — кивнул Бирон.

— Однако у нас имеется возможность взглянуть со стороны.

Для меня — точно. Я здесь недавно, мой взор еще не замутнен. Правила, нет — не игры — жизни, приняты, но свобода маневра осталась.

И Бирону, как иноземцу, есть с чем сравнивать.

— Безусловно, — не стал отрицать подполковник.

— Я знаю, что гвардия является самой боевой силой российской армии. Наши полки лучше обучены, снабжены оружием, провиантом и денежным довольствием. Это ставит нас на ступеньку выше по отношении к прочим частям. Императрица заботится о гвардии, выделяет ее, а мы должны как верные слуги радоваться ее милости, и не просто радоваться, а добиваться того, чтобы доверие ее императорского величества было полностью оправдано. Поэтому солдат Измайловского полка обязан не только знать и уметь делать то, что прописано в «Экзерциции».

— Вы имеете что-то против Экзерциции Миниха? — удивился Бирон.

— Вовсе нет, — покачал головой я. — Фельдмаршал сделал большое дело, честь и хвала ему. «Экзерциция пеша» необходима, но не достаточна. Измайловец должен владеть любым оружием, укреплять дух и тело, уметь действовать при любой обстановке. Еще Великий Петр завещал быть готовым к разным «оборотам». Да, возможно, знание рукопашного боя не пригодится в большинстве сражений, но благодаря занятиям мои гренадеры физически окрепли, стали ловкими и быстрыми. Я могу гордиться капральством.

— Мы годами учим новобранцев строевым приемам, палить и колоть штыком, встречая при том преизрядные трудности. Я не хочу сказать, что русский солдат — тупой и ничего не понимающий, но воинская наука дается ему непросто. Хорошо, что в гвардию попадают люди, отобранные особым образом, но вы видели армейские полки? Многие из них малоспособны, — грустно произнес Бирон.

— Так точно, господин подполковник, — согласился я. — На самом деле мы плохо подготовлены, даже гвардия. Уж извините за прямоту. Если солдат большую часть времени проводит в работах, стреляет только в лагерях и изнурен бессмысленной муштрой, от него трудно ждать многого. Я понимаю, что переломить ситуацию по всей стране весьма тяжело, но добиться впечатляющих результатов хотя бы в нашем полку — не слишком сложная задача. Если на то будет вышестоящее разрешение и внимание, разумеется, — прибавил я.

— И вы беретесь за нее аки Геркулес за свои подвиги? — хитро спросил Бирон.

— Возможно, я покажусь вам прожектером, но мой ответ твердый — да!

— И на чем зиждется ваша уверенность? — заинтересованно произнес Бирон.

— На русском солдате. Он храбр и упорен, что не раз было доказано в бою. Создайте ему должные условия, и мы добьемся успеха.

Я говорил искренно. Да, над русским солдатом издевались оторвав его от нормальной существования, засунув в нечеловеческие условия, лупцуя шпицрутенами и батогами. Он был бесправен, страдал от плохого снабжения и недоедания, месяцами не получал жалованья. Его обворовывали, обманывали, били. Родные не знали: жив он или мертв. С равным шансом могло быть и то, и другое. Жизнь солдата порой не стоила и ломаного гроша. Что говорить, если до воинских частей порой добиралось не больше половины рекрутов, остальные могли умереть в пути или тяжело захворать. От болезней и эпидемий гибло больше солдат, чем в сражениях, а лекари только и могли, что разводить руками. Они оказывались бессильны.

И при этом «серая скотинка», как образно выражаются некоторые политики и литераторы, творила настоящие чудеса. Стоя под ураганным огнем, по колено в крови, русский солдат с — не побоюсь того слова — героизмом — держался до последнего. Что? Что могло заставить его идти на такое самопожертвование, презрение к смерти?

Прирожденное рабство, выработанное крепостничеством? Да нет, вся история Российской империи — история бунтов — опровергает это. Русский человек был терпелив, но до поры до времени, и если знал, что оно пришло — брался за топор и вилы. Тогда и начинался «бессмысленный и беспощадный» бунт.

Нет, на настоящий героизм способны только те, кто несет в себе нравственный стержень, а стержень у нашего народа такой, что с его помощью переломали хребты многим незваным гостям. И если я говорю «русский» — это не значит: соблюдение расовой чистоты или мерянье черепов штангенциркулем. Русский — это еще и прилагательное. Столько народов, смешавшись в одном котле, стали русскими — не по происхождению, а по состоянию души. А уж словами описать такое невозможно. Надо родиться или стать русским.

Я знаю, что широко говорить об этом не принято, полагается маскировать чувства под глупыми шуточками, недомолвками. Здоровой реакцией считается похихикивание, плоские остроты. Но на секунду останьтесь наедине с собой и подумайте…

— Сколько вам потребуется время, чтобы подготовить… — подполковник помедлил, — роту?

— Если мои руки будут развязаны, я сделаю из нее скрипку через полгода, — самоуверенно заявил я.

— Я подумаю, — произнес Бирон и, давая понять, что неофициальная часть разговора закончилась, приказал:

— Ступайте к своим гренадерам, капрал.

И снова ничего не изменилось. Во всяком случае, так считал я.

Все ждали отправки на «кампаненты» то есть в летние лагеря. Подготовка шла полным ходом, но начальство медлило. Очевидно, из-за того, что не было окончательного решения: отправят гвардию на войну или нет. Дела у армии Миниха, направленной на турецкий фронт, кажется, шли неплохо. В Петербург поступали победные реляции, но тревожное ощущение недосказанности и недомолвок в торжественных отчетах сохранялось.

Я привык к тому, что власти никогда не скажут всей правды.

Хроническое безденежье надоело хуже горькой редьки. Повышение в звании не сделало меня богатым. Ответственности стало на порядок больше, а денег… денег не хватало. Но опускать руки не следовало. В