Обитель Варн - Райдо Витич

исполнению. Причина ясна, и в общем-то… с точки зрения тех, кто был в курсе

ваших трений с сержантом, понятна, даже в какой-то степени, возможно, и

оправдано. Но трибуналу сентенции не нужны, у них на руках будут факты: ты

спланировала убийство человека, который исполнял свой долг и усиливал контроль в

ответ на твои эскапады. В свете всяческих бумажек: показаний и характеристик

следует, что он — ангел, а ты — исчадие ада. Отмороженная девица, хамка,

хулиганка. У него чистый послужной список, благодарности и прочее, у тебя —

приводы, характеристика… на вурдалака приятственее будет. Короче, приговор

ясен еще до начала слушанья дела: нарушение территориальной собственности

гражданина и должностного лица, издевательство над старшим по званию,

игнорирование его приказов, срывы занятий, грубость по отношению к сослуживцам,

воровство — где вы прибамбасы брали? Ага, с оружейного склада, из учебки…

— Ты дал…

— Я? Да ни боже мой! Я вообще в природе не существую. Далее — сознательное

уничижение авторитета служащего ОНВ и подрыв в его лице лучезарного облика всех

национальных войск, соответственно. Всего перечисленного хватает на двадцать лет

штрафных исправительных работ без смягчения приговора. А если добавим

сознательное, хорошо спланированное убийство… — Игнат развел руками. —

Расстрел однозначно, вне зависимости, признаешь ты себя виновной или нет. Вина

все равно уже доказана, зафиксирована и лежит под моей ладонью.

Алиса угрюмо молчала — а что скажешь?

— Давай так — сейчас ты отправляешься в камеру и думаешь. Крепко думаешь… дня

два. Больше дать не могу, этот срок — фантастика. И мыслишь в одном направлении

— хочешь ли ты умереть во цвете лет из-за гнилой подружки и дурного сержанта?

Что тебе милей в свете данного выбора — превратиться в постановление о расстреле,

в уведомление о, прямо скажу, паршивой смерти, что уйдет в родной дом, или

написать рапорт о принятии тебя в ряды СВОН, где тебя научат, не размениваясь на

мелочи, применять силы на благо Отечества. А чтоб не возникало сомнений, и ты не

навесила мне еще одно внеочередное звание — мастера по развешиванию макаронных

изделий на уши, я советую тебе ознакомиться с одним документом.

Игнат порылся в ящике стола, куда скидал бумаги и флэши, вытащил пластиковую

папку:

— Вот он, милый! Возьми, почитай. Весьма поучительная информация.

Девушка нехотя взяла листы, принялась читать, и чем дальше вчитывалась, тем

сильнее менялась в лице:

`- Лиса, извините, Алиса Сталеску, давно задумала убить сержанта. Мне трудно

вспомнить, когда она первый раз сказала — `я его убью! Но это точно произошло в

первый год службы под его началом. Алису выводило из себя буквально все, чем нам

приходилось заниматься. Она постоянно ворчала, критиковала и службу, и

начальство, и устав, а сержанта возненавидела за одно то, что он не давал нам

послабления. Я не придавала значения ее выпадам, думала — устала, постепенно

втянется в режим и все пройдет, но постепенно разговоры об убийстве стали

напоминать паранойю. Она говорила об этом каждый день и даже не раз просила меня

помочь. А потом попросила постоять на углу дома сержанта, чтоб она могла в его

отсутствие беспрепятственно проникнуть в дом и заложить взрывчатку. Я отказалась

и… подумала, что она бредит. Я и мысли не допускала, что ее угрозы воплотятся

в жизнь. Поэтому не доложила сержанту о том, что задумала Сталеску… Да, и

откуда она могла взять взрывчатку?…

— Вы знаете, отчего погиб сержант Стокман?

— Говорят, от взрыва…

— Он чистил оружие. Вставил обойму и ушел к праотцам. Один патрон в связи с

несоответствием калибра и особым видом детонатора сработал, как мина. Началась

цепная реакция. Весь арсенал в доме сержанта взорвался.

— Вы хотите сказать, что она все-таки поменяла патроны и заложила мину в доме

сержанта?

— Именно. Ваша подруга…

— Какая же она мне подруга после подобного преступления?

— Не верю! — Алиса брезгливо отбросила листы от себя. — Сочинение рядового из

особого отдела. Практикуются юнцы, да? Или подобный пасквиль прерогатива

тренировочных занятий СВОН?

— Алисия, а какой мне смысл чернить твою подругу? — поддался к ней Гнездевский.

— Не знаю, — совершенно расстроилась она.

— Может, Маликова замешана в преступлении, а? — подозрительно прищурился

капитан.

Алиса сжала челюсти, опустила взгляд.

— Ясно-о-о, — протянул тот, — женская солидарность. Хор-рошая вещь. Одна

топит, другая в ответ и `мяу' не скажет. Ну, дело твое.

Игнат нажал кнопку, вызывая караульных:

— Двигай в камеру думу думать. Ежели раньше в ум войдешь, позовешь. Я не гордый

— приду, — широко улыбнулся ей в лицо и, придвинувшись, положил ладонь на

колено девушки.

— За что ж такая честь-то, а? — в упор посмотрела на него Сталеску.

— О-о! Ну и взгляд — валькирия! Не пугай ты меня, а то ведь энурез заработаю,

спишут, — замахал тот ладонью, улыбаясь во всю зубную наличность.

— Что ж ты такой веселый? И заботливый. Что хочешь? — качнулась к нему Алиса.

— А сама не понимаешь? — качнулся к ней и Игнат: во взгляде больше не было

смеха. Он стал острым, пристальным.

— Тела? — выдохнула ему в лицо Сталеску.

— Зачем мне твое тело? У меня этих тел — три взвода. Живу, как падишах.

— Тогда что? Только не говори мне, что у тебя врожденная доброта и альтруизм в

генах из поколения в поколение передаются и вообще ты святой бессеребренник.

— Почти в цель. Да, и что с тебя возьмешь, кроме того самого тела, что мне без

надобности? Нет, фигурка, конечно, у тебя… — Игнат задумчиво погладил колено

девушки, — симпатиш-шная. Но я лучше видал и имал, — вскинул взгляд, в котором

непонятная тоска смешалась с почти осязаемой нежностью. — Нравишься ты мне,

Лиса, есть в тебе то, что не в каждом и при тщательной проверке найдешь —

стержень. С виду юная чаровница, барышня — гимназистка, а на деле зубы сломаешь.

— Вот и побереги премоляры.