Токсичные родители - Сьюзен Форвард

Конечно, я отдаю себе отчёт, что в этом есть прямой вызов некоторым из наших основных религиозных, духовных, философских и психологических принципов. Согласно иудеохристианской этике «человеку свойственно ошибаться, а богу прощать». Также мне прекрасно известно, что многие эксперты и специалисты, работающие в сфере помощи ближнему, искренне верят в то, что прощение это не только первый шаг, но и часто то единственное, что может обеспечить нам внутреннее умиротворение. Я совершенно с этим не согласна.

В начале моей профессиональной карьеры я тоже верила в том, что прощать тех, кто причинил нам вред, и тем более наших родителей, было важнейшей частью выздоровительного процесса. Я часто воодушевляла моих клиентов, многие из которых подверглись в детстве тягчайшему абьюзу, на то, чтобы они простили своих жестоких и агрессивных родителей. Кроме того, многие клиенты торжественно заявляли в начале терапии, что они уже простили родителей, но потом я убедилась, что чаще всего они совсем не чувствовали себя лучше оттого, что простили. Они продолжали чувствовать себя очень плохо. У них сохранялись все их симптомы. Прощение не вызвало в их самочувствии никаких важных и длительных перемен. Если говорить правду, многие чувствовали себя ещё более неадекватными и говорили мне такие вещи, как: «Может, я недостаточно прощаю?», «Мой исповедник говорит, что моё прощение неискренне», «Могу я хоть что-то сделать, как следует?».

Мне пришлось долго и упорно раздумывать над темой прощения, и я начала спрашивать себя, возможно ли, чтобы прощение не только не способствовало, но и препятствовало бы выздоровлению.

Так я пришла к выводу, что у прощения было две стороны: во-первых, отказ от необходимости мстить, во-вторых, снятие ответственности с виновного в причинении вреда. Мне было нетрудно принять идею о необходимости отказа от мести. Месть нормальная, но негативная мотивация. Человек застревает в обсессивных фантазиях о том, как лучше ответить ударом на удар; чувствует себя очень фрустрированным и несчастным: месть идёт вразрез с нашей необходимостью в эмоциональном равновесии. Какой бы сладком не показалась нам месть в определённый момент, она продолжает намешивать эмоциональный хаос в отношениях жертвы детского абьюза и родителей-абьюзеров, заставляя растрачивать драгоценное время и ресурс. Отказаться от мести это трудный шаг, но, очевидно, что он работает на выздоровление.

Однако, второй момент в теме прощения мне не казался таким очевидным. Мне казалось, что есть какая-то ошибка в том, чтобы отпускать чужие грехи без того, чтобы поднимать вопрос об ответственности, особенно если речь идёт о жестоком обращении с детьми. Ради чего или кого кто-то должен «прощать» своего отца, который наводил на него ужас и избивал его, превратив таким образом его детство в ад? Каким образом можно «не придавать значение» тому, что в детстве некто день за днём возвращался в тёмную пустую квартиру и бывал вынужден заниматься матерью-алкоголичкой? И действительно ли должна женщина простить отца, который насиловал её, когда ей было шесть лет?

Чем больше я думала, тем больше я понимала, что отпущение грехов в прощении было ничем иным, чем ещё одной формой отрицания: «Если я прощу тебя, мы оба сможем притворяться, что произошедшее не было таким уж страшным». Так я поняла, что именно этот аспект прощения и не позволял людям устроить наконец-то свои жизни.

9. Ловушка прощения

Одним из самых опасных последствий прощения это то, что прощение в корне подрывает нашу способность к высвобождению подавленных эмоций. Как можно признать, что вы обижены на мать или на отца, если вы их уже простили? Ответственность может следовать только одному из двух возможных направлений: вовне, чтобы пасть на тех, кто причинил нам страдание, и во внутрь, чтобы оказаться на нас самих. Ответственность всегда чья-то. В таком случае, вы может простить ваших родителей, но взамен возненавидеть себя ещё больше.

Также я заметила, что многие клиенты очень спешили простить, чтобы таким образом избежать больных моментов на терапии. Они думали, что простить это срезать путь к улучшению самочувствия. Некоторые «простили», прекратили терапию, а затем провалились в ещё более глубокую депрессию и тоску.

Несколько из этих клиентов крепко держались за свои фантазии: «Единственное, что мне необходимо сделать это простить, и я выздоровлю: у меня будет отличное психическое здоровье, мы все полюбим друг друга, заключим друг друга в объятия и будем счастливы навеки». Слишком часто люди понимали, что пустые обещания избавления путём прощения служили лишь для того, чтобы ещё больше разочароваться. Некоторые чувствовали прилив благодати, который бывал очень непродолжительным, потому что ничто на самом деле не менялось ни в них самих, ни в их взаимодействиях с родителями.

Помню особенно эмотивную терапевтическую сессию со Стефани, клиенткой, на чьём опыте можно было увидеть типичные проблемы преждевременного прощения. Когда я познакомилась с ней, Стефани было 27 лет, и она была чрезвычайно набожной христианкой. Когда ей было одиннадцать, её изнасиловал отчим. Сексуальный абьюз продолжался ещё в течение года, пока мать Стефани не выгнала (по другим причинам) отчима из дома. В течение последующих четырёх лет Стефани была вынуждена терпеть сексуальные домогательства некоторых из многочисленных приятелей матери. В шестнадцать лет она сбежала из дома и стала проституткой. Спустя семь лет один из клиентов едва не забил её до смерти. В больнице, куда её доставили, она познакомилась с верующим мужчиной, который убедил её присоединиться к его церковному приходу. Через пару лет Стефани вышла за него замуж и у неё родился сын. Хотя Стефани искренне пыталась начать жизнь заново, несмотря на свою новую семью и новую веру, Стефани продолжала чувствовать себя несчастной. В течение двух лет она ходила на терапию, но её депрессия становилась всё сильнее, и тогда она пришла ко мне на приём.

Я включила её в одну из моих терапевтических групп с жертвами инцеста, и на первой же сессии Стефани уверила нас в том, что она помирилась со своим отчимом и матерью холодной и неадекватной родительницей и что она простила обоих. Я сказала ей, что для того, чтобы избавиться от депрессии, очень возможно, что ей придётся «забрать прощение обратно» на какое-то время, чтобы иметь возможность установить контакт с собственным гневом, но Стефани ответила, что она верит в прощение, и что у неё нет необходимости гневаться для того, чтобы выздороветь. Между нами дело дошло до достаточно интенсивного противостояния, отчасти потому что я просила её сделать нечто, что причиняло ей боль, и с другой стороны, потому что её религиозные убеждения находились в противоречии с её психологическими нуждами.

Стефани скрупулёзно работала, но отказывалась признавать собственный гнев. Постепенно она всё же начала проявлять вспышки злости по отношению к историям других людей. Например, однажды вечером она обняла одного из членов группы со словами: «Твой отец был чудовищем. Ненавижу его!».

Несколько недель спустя на поверхность впервые вышла её собственная подавленная ярость. Стефани кричала, оскорбляла своих родителей и обвинила их в том, что они отняли у неё детство и разрушили её взрослую жизнь. Я обняла её, пока она плакала, и почувствовала, как всё её тело расслабилось. Когда она успокоилась, я шутливо спросила, можно ли так себя вести хорошей христианке. Её ответ я никогда не забуду: «Наверное, Богу важно, чтобы я выздоровела, а не чтобы я простила».

Тот вечер стал решающим для Стефани. Люди, у которых были «те самые» родители, могут простить, но не в начале, а в завершении генеральной психологической уборки. Необходимо, чтобы люди приходили в ярость от того, что с ними произошло. Необходимо, чтобы они выплакали горе от того, что их родители не дали им любовь, которая была им так нужна. Необходимо, чтобы люди перестали «не придавать значения» тому вреду, который им причинили. Слишком часто «прости и забудь» означает «сделай вид, что ничего не произошло».

Также я считаю, что прощение уместно только в тех случаях, когда родители делают определённые шаги, чтобы завоевать его. Необходимо, чтобы «те самые» родители, особенно те, кто совершил особо тяжёлый абьюз в отношении своих детей, признали бы, что они сделали то, что сделали, приняли бы на себя ответственность за совершённое и проявили бы готовность искупить вину. Если человек в одностороннем порядке простит родителей, которые продолжают обращаться с ним дурно, отрицать его чувства, и проецировать на него собственную вину, он сильно затруднит ту эмоциональную работу, которую ему необходимо проделать на терапии. Если один из родителей (или оба) умерли, у позврослевшего ребёнка есть шанс выздороветь, простив себя самого и избавясь от как можно бóльшей части того влияния, которое родители продолжают иметь на его эмоциональное самочувствие.