Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

Прошло всего шестнадцать месяцев с тех пор, как утихли страсти, вызванные законом о гербовом сборе. Джон спешно вернулся из объезда, нагруженный газетами, выходившими в Бостоне и Нью-Йорке.

— Ассамблея Нью-Йорка распущена! — воскликнул он. — В чем она провинилась? Генерал Гейдж потребовал, чтобы Ассамблея предоставила казармы, средства и обеспечила снабжение британских солдат, которые будут там размещены без ее согласия. Нью-Йорк отказался. И теперь, согласно законам Тауншенда, Ассамблея распущена до тех пор, пока не подчинится генералу Гейджу! Если парламент может разогнать Ассамблею Нью-Йорка, то почему не Ассамблею Массачусетса? Виргинии? И Пенсильвании?

Его трясло от ярости.

— Законы Тауншенда хуже закона о гербовом сборе. Они опаснее предписаний о помощи шестьдесят первого года. Они якобы призваны собирать средства, на деле же направлены на подчинение колоний, постановку их под контроль, на отмену прав самоуправления. Если наши законодательные собрания не оплатят губернаторов и судей, те не станут прислушиваться к нашим словам.

«Сыны Свободы» шумели в Бостоне:

— …Мы пойдем по морю крови, оглушаемые ревом орудий.

Слезы набежали на глаза Абигейл. Джон подошел к низкому креслу-качалке, в котором она раскачивалась, не скрывая волнения, и положил ей на плечо свою крепкую руку.

— Мы не новички. Мы знаем, как действовать более быстро и решительно.

Она посмотрела на мужа с загадочной улыбкой:

— Я полагала, что мы вне политики.

— Это, дорогая, не политика. Политика — погоня за должностью, стремление быть выбранным в Законодательное собрание. Сейчас же стоит вопрос о выживании.

— Выживание означает конфликт. Так было испокон веков.

— Так и есть: сопротивляться или пасть. Если парламент может принять закон о размещении войск в Нью-Йорке без согласия колонии, превратить Бостон в огромную таможню, контролирующую ввоз и вывоз из всех тринадцати колоний, собирать с нас деньги для оплаты своих чиновников, лишить нас права на суд присяжных, если он может делать все это, то что же он не может сделать с нами? Нам не разрешают избрать наших представителей в парламент. Как же можем мы продолжать позволять такому парламенту принимать законы, направленные против нас? Между Лондоном и Бостоном нет границ. Английские законы беспрепятственно пересекают Атлантику…

Джон ходил взад-вперед по кабинету в тяжелых сапогах, оставляя следы на навощенном полу.

— …Если мы не поставим преграду. Новая Англия сложена из камня. Мы соберем камни и построим волнорез, дамбу за тысячу миль к востоку.

— Я верю — ты можешь! — сказала она. — Это и есть политика. Тебя не нужно выбирать, ты доброволец. Твои глаза блестят, щеки покраснели. Ты похож на человека, который избавился от праздности и желает выйти на арену, где дикие звери.

После этих слов он покраснел еще больше.

— Признаюсь. Чувствую, что в моей крови нет различия между политикой и правом. Я занимаюсь правом, я занимаюсь политикой. Как адвокат я работаю ради частного лица, как политик — ради колонии.

— В качестве адвоката ты частный человек, ты и твоя семья. В качестве политика ты — общественная собственность, как общественные земли. Каждый может пасти свой скот на твоей траве. Любой возникающий конфликт тебя касается. Ты принадлежишь не только нам — Нэб, Джонни и мне.

— Ты просишь меня стоять в стороне?

Она твердо посмотрела ему в глаза.

— Нет, Джон. Нас мало, мы трое зависим от тебя и малопригодны для борьбы, но мы пойдем за тобой до конца.

КНИГА ТРЕТЬЯ

ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

В доме священника в Уэймауте новый, 1768 год был семейным праздником. Неуклюжий Билли, которому исполнился двадцать один год, а выглядел он все еще шестнадцатилетним, казалось, был доволен, находясь среди своих. Отобедав, они отодвинули стулья от стола, за которым, несмотря на тесноту, сидели тридцать человек.

Завязалась беседа о законах Тауншенда.

Характер противоборства изменился, ибо министерство подобрало со знанием дела пять новых таможенных комиссаров: Чарлза Пакстона — таможенного комиссара, обладавшего опытом работы в Бостоне, Джона Робинсона — сборщика налогов в Ньюпорте, в колонии Род-Айленд, Уильяма Берча и Генри Халтона — они только что прибыли из Англии, но уже пользовались репутацией людей, желающих сделать законы эффективными, Джона Темпла — бостонца по рождению. Министерство так удачно подобрало комиссаров, что «Сыны Свободы», превратившиеся из «Верной девятки» в организацию, подчинившую себе Бостон, переполнились решимости объявить бойкот всему, что выращивалось и производилось в Англии и облагалось большими налогами, — стеклу, бумаге, краскам и чаю.

Последние месяцы 1767 года Абигейл провела в одиночестве; Джон все чаще уезжал в Бостон, где участвовал в политических митингах и во встречах с бизнесменами, жаждавшими его советов, в частности с бывшими клиентами недавно скончавшегося Джеремии Гридли.

Вдруг Исаак Смит обратился к сидевшим напротив с вопросом:

— Джон, когда ты и Абигейл переедете в Бостон? Рано или поздно вам придется это сделать. Ведь у тебя будет вдвое больше клиентов в городе.

Абигейл и Джон посмотрели друг на друга. Они оба думали об этом, но не решались открыто обсудить. Неподконтрольные им силы расшатывали их интерес к Брейнтри. Если бы они жили в Бостоне, Джону не приходилось бы мотаться туда-сюда, спать где попало и так уставать, что у него не было сил добраться до дома в воскресенье. Абигейл вспомнила, как однажды вечером, появившись в Брейнтри, измученный, как его конь, он заметил:

— Ехал верхом так долго, что невольно приходишь к мысли: мой зад куда важнее головы.

Она любила свой коттедж, но переезд означал, что Джон будет уделять вдвое больше времени семье, ей и детям.

— Нам не хочется, чтобы ты увез Абигейл и детишек за десять миль от нас, — комментировал преподобный мистер Смит, — но энергичные молодые люди в каждой стране переезжают в свои столицы — Лондон, Париж, Рим…

— Дом — это корни, — заявил Джон, а затем импульсивно выпалил: — Но каким упорядоченным чтением, размышлениями или деловой активностью может заниматься человек, если сегодня он в Пауналборо, завтра — на виноградниках Марты, послезавтра — в Бостоне, а затем в Таунтоне, не говоря уже о Брэнсебле? Какое распыление сил!

За столом послышался одобрительный шепот.

В коляске, когда они возвращались домой, Абигейл спросила:

— В деревне я чувствую себя как дома. Разве нам обязательно переезжать в Бостон? Ничего нельзя сделать?

— У нас есть выбор, дорогая. Но суд Бостона разгребает все завалы. Нэбби, позволь мне проторить свою тропу.

Она плотнее запахнула шубу.

— Хорошо, будем ее прокладывать.

— Мадам, к чему я стремлюсь? Какова цель моих исследований, испытаний, усилий плоти и ума, языка и пера? Стражду ли я денег или же гонюсь за славой?

— Нет.

— Меня так часто бросало из огня да в полымя, что не было свободного времени на досуге спокойно разобраться в собственных взглядах, целях, чувствах…

Она заволновалась.

— Мы продадим наш дом, нашу ферму?

Он переложил поводья в левую, руку, а правой обнял ее.

— Мы никогда не продадим наш дом. Он нужен нам на время летнего отдыха и праздников. Или для того времени, когда мы станем стариками или нам надоест жить в большом городе.

Ее сердце забилось ровнее.

— В какой-то момент мне почудилось, что могу лишиться корней, стать перекати-поле…

Они решили не сдавать коттедж в аренду до весны, до окончания сезона дождей. Джон просил своих друзей подыскать возможных съемщиков. Когда список был готов, Бетси, которой вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, приехала из Уэймаута присмотреть за детьми. Джон вывез Абигейл в город. Тетушка Элизабет уступила им свою спальню.

Несколько дней они осматривали дома, утруждая свои ноги подъемами по лестницам, а головы — бесконечным взвешиванием недостатков и преимуществ. Наконец она остановила свой выбор на приятном доме — он находился на юго-восточном углу Хиллерс-Лейн и площади Браттл напротив церкви. Это был двухэтажный кирпичный дом, выкрашенный белой краской и потому называвшийся Белым домом. Его фасад выходил на площадь и был отделен от соседнего дома широким проходом, засаженным кустарником и деревьями. Неподалеку находились Фанейл-холл и ратуша. Чтобы добраться до них пешком по мощенной булыжником площади Браттл, а затем через площадь у доков, Джону требовалось всего несколько минут.

Джон предоставил ей право решать, но добавил:

— Тщательно осмотри, как меблирован дом. Мне не хотелось бы заниматься перевозкой мебели. Если мы можем оставить коттедж в Брейнтри в его нынешнем состоянии…