Ночной театр - Викрам Паралкар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хирург разглядывал распластанные под стеклом цветы, их сухие, коричневые, мертвые лепестки.
— Вчера в коридоре не было всех этих припасов. То есть вы их где-то прятали. Как прячете сейчас в дальней комнате торговца, который за ними пришел. Послушайте, я же все понимаю. Я знаю, что вам слишком мало платят. Все приторговывают медикаментами из-под полы, не только вы, и я вас не осуждаю. Но мне тоже мало платят. По крайней мере, недостаточно для того, чтобы я, обнаружив подобное, держал язык за зубами.
В горле у хирурга стоял ком, в груди теснило. Пухлое лицо чиновника сияло. Он допил чай, вытер капли с усов и откинулся на спинку стула.
— Решать вам. Если вы считаете, что я блефую, что ж, я позвоню кому следует, и мы с коллегами проведем в лечебнице тщательную проверку и инвентаризацию, поднимем всю отчетность, опросим сельчан, не замечали ли они чего подозрительного, ну и так далее. Я-то порядочный человек и умею молчать. Однако же не могу гарантировать, что мои коллеги не расскажут сельчанам о вашем прошлом.
Хирург сунул руку в карман:
— Вот.
Чиновник скользнул взглядом по протянутым к нему двум купюрам.
— У меня жена и дети, сагиб. Дочерей надо выдать замуж. Что бы мы ни думали об этом мире, все равно приходится в нем как-то жить.
Хирург моргнул, посмотрел на деньги, убрал купюры в бумажник и встал; спину прострелило, и он на несколько секунд замер в неловкой позе. Потом доковылял до сейфа, открыл дверцу — внутри оставалась одна-единственная пачка и рядом еще несколько банкнот. Он взял пачку.
Опыта в таких делах у хирурга не было, и он понятия не имел, насколько число купюр в этой пачке превосходило размеры обычной взятки. Чиновнику же явно было не привыкать, и он, не отрываясь, смотрел на пачку: казалось, начнись сейчас песчаная буря, он и тогда не отвел бы глаза. Он принял из рук хирурга деньги и принялся грациозно, точно кассир в банке, пересчитывать купюры.
— Только обещайте, что я никогда вас больше не увижу, — сказал хирург.
Чиновник считал деньги, и с каждой новой купюрой взгляд его, казалось, смягчался все больше.
— Я и рад бы вам это обещать, сагиб, но меня приписали к этой лечебнице. И пока на мое место не придет другой, моя обязанность — время от времени проверять, как у вас идут дела. Вам еще повезло, что это я, а не кто-то другой: кто знает, кого пришлют на мое место? Но я могу вам обещать, что вы теперь долго меня не увидите — скажем, полгода. Я и сам к вам не приеду, и коллегам не позволю вам докучать, но самое важное — я позабочусь о том, чтобы медикаменты вам доставляли без проволочек. А вы уж делайте с ними что хотите, записывайте в ваши бухгалтерские книги любые цифры, я шлепну печать, не проверяя.
Закончив пересчитывать деньги, чиновник сунул их в карман брюк, сложил ладони, отвесил преувеличенно глубокий поклон и был таков. Хирург почувствовал, что к глазам подступают слезы, и отвернулся к стене.
— Чуть не забыл, сагиб.
На пороге снова стоял чиновник, он указывал на лежавшую с края стола ведомость с отметками о вакцинации от полиомиелита. Ту самую ведомость, в которую хирург до появления мертвецов вписывал номера и числа. Так вот зачем чиновник приходил — чтобы забрать ведомость и отправить в контору. Он не двигался с места, словно ожидал, что хирург встанет и передаст ему бумаги, но чуть погодя все же подошел к столу, взял документы, не удосужившись даже открыть и перелистать страницы, перешагнул через валявшиеся на полу в коридоре упаковки шприцов и вышел из лечебницы.
Шестнадцать
В утренней дымке даже облупившаяся краска казалась чем-то нереальным, точно лечебница сбрасывала старую шкуру, надеясь переродиться. Самая крупная чешуйка краски свисала с потолка приемной, как сосулька. Хирург то и дело выглядывал в окно и каждый раз, поворачивая голову, натыкался взглядом на эту чешуйку. Смотреть вслед чиновнику было отчего-то так же больно, как на солнце: миг-другой — и он отводил глаза. Чиновник шагал беззаботно, будто хотел напоследок еще раз унизить хирурга: даже не обернулся ни разу, словно и лечебница, и все ее содержимое потеряли для него всякий интерес. У подножия холма дорога делала поворот, и чиновник скрылся за осыпающейся стенкой.
— Ушел, — крикнул хирург. Он ужасно устал от смерти, и от того и от этого света.
Первой открылась дверь операционной, и на пороге показалась аптекарь.
— Что он хотел, сагиб?
— Ничего. Забрал бумаги.
Аптекарь бросила на него такой странный взгляд, что хирург задумался, уж не пополнил ли он сам ряды мертвецов, и незаметно под столом ощупал свое запястье — нет, пульс на месте.
Затем отворилась дверь дальней комнаты и, шаркая, вышел учитель. Казалось, его терзала боль, но не от ран: тут ничего не изменилось.
— Доктор-сагиб, я не знаю, как… у меня нет слов, умоляю, простите меня, поймите, пожалуйста…
Челюсть учителя двигалась, когда он говорил, как и мускулы на лице, — мертвые, разумеется, но имитировавшие жизнь с таким жутким талантом, которого хирургу не понять, сколько он ни проживи. Сколько ни задумывайся, сколько ни шарь в костях и кишках. Может, для того люди и умирают — чтобы наконец постичь тайну смерти.
— Закройте дверь, — перебил хирург.
Учитель захлопнул за собой дверь; аптекарь с мужем остались стоять в коридоре. Учитель упал на колени, и банка с трубкой, выходящей из его грудной клетки, брякнула об пол. Учитель ловил взгляд хирурга, надеясь увидеть в нем сострадание, но хирург, как ни старался, не находил в душе ни капли сочувствия.
— Чиновник, о котором вы говорили, когда я делал вам операцию, — не тот, который послал вас сюда, а другой, наказанный за то, что даровал людям сверхчеловеческие способности, — вы мне рассказали про него всю правду?
— Да, сагиб, чистую правду. Я передал вам
