Бернард Шоу - Хескет Пирсон

«Юлия списана с миссис Петерсон, — сообщал он мне. — Первый акт «Волокиты» подсказан ужасной сценой, которая разыгралась между ней и Флоренс Фарр[47].

В течение нескольких часов я с неимоверным трудом сохранял присутствие духа. Миссис Петерсон я более не видел и на многомесячный ливень ее писем и телеграмм не отвечал. И она меня тоже не простила. Я не мстил ей, я даже назначил ей в своем завещании сто фунтов в благодарность за ее доброту, когда мы были близки, хотя этих денег она не увидит, потому что давно умерла. Я понял, однако, что далеко не уйду, если свяжусь с безрассудно ревнивой женщиной, которая не переносит, чтобы я заговаривал с другими женщинами, и устраивает невозможные сцены. Она была страшно ревнива, причем не в одной любви, а решительно во ©сем. Я могу долго сносить мелкие оскорбления, но беда, если кто-нибудь зарвется, вроде Дженни».

После нескольких лет «бурных отношений» Дженни Петерсон уходит из жизни Шоу. Не в силах простить, она все же оставила состояние его родственнику, а не собственному племяннику. Умерла она в 1924 году. Их разлучница Флоренс Фарр играла ведущие роли в двух ранних пьесах Шоу и была в близких отношениях с ним. Шоу запомнил ее «молодой и самостоятельной профессионалкой, которая в артистических кругах Лондона демонстрировала замечательную светскую свободу. Умная, веселая и очень привлекательная — конечно, все приятели влюблялись в нее. Случалось это так часто, что она уже не могла терпеливо пережидать робкую осаду иных неискушенных обожателей. Положим, они сгорали от желания поцеловать ее и при этом были не настолько ей противны, чтобы удовлетворить их было затруднительно ее чрезвычайно отзывчивой натуре. Тогда она крепко хватала потерявшегося поклонника за руки, резко притягивала к себе и со словами: «Покончим с этим сразу» — разрешала изумленному джентльмену его поцелуй; сломав лед, она переходила уже к беседе на более общие темы».

После Дженни Петерсон эта «милая женщина с бровями полумесяцем» была для Шоу приятной переменой. Она не мудрила с любовью, а именно это ценит мужчина, когда он не влюблен. Ревности она не знала, никаких не доставляла тревог. Говорили, он написал ей массу писем; я заводил об этом разговор, и Шоу сообщил: «Я не писал писем Флоренс Фарр[48]. Мы очень часто виделись. Любовным историям, как Вы их называете, она придавала не больше значения, чем Казанова. Если ей кто-то действительно нравился, она уже ни в чем не могла ему отказать, такая была славная. Я думаю, она все-таки гордилась своим донжуанским списком, где в 1894 году стояло четырнадцать имен. Я встретился с нею на вечере, который ежегодно собирало хаммерсмитское Социалистическое общество. Она училась тогда вышиванию у Мэй Моррис. Я хорошо узнал ее еще до «Оружия и человека». У нее был очень выразительный голос, и поскольку до моей пьесы в театре прошла «Заветная земля» Иетса, Флоренс вскоре прибилась к одному кружку, где декламировала стихи Иетса под звуки чего-то вроде лиры, которую для нее смастерил Долметш. Я на декламацию не ходил. А потом она уехала на восток, где выступала как чтец-декламатор, там и умерла».

Их роман оставил одинаково слабый след в жизни обоих. Шоу признавался: «Не часто успешный роман дарит меня сильным и глубоким чувством; обычно или роман свернется раньше времени, или все кончится разрывом отношений». Он считал невозможным основать прочные отношения на сексуальной почве или свести к этому брак. Фрэнку Харрису он как-то писал: «Вам будет много пяти пальцев, чтобы сосчитать женщин, которые отдали мне все, что у них было. Но эти случаи не сыграли сколько-нибудь решающей роли в моей жизни. Зато отношения иного рода запомнились навсегда».

Однако случаи, «не сыгравшие решающей роли», доставляли-таки некоторую радость: «Мне нравилась близость, когда властной силой приливало чувство, открывался восторг бытия, и в этот краткий миг я видел образ того, чем станет для далеких потомков духовный экстаз. Я живописал будущее жаркими словами: пусть женщина знает, какие чувства разбудили во мне ее объятия, и потом — я хотел ее сочувствия. Но за исключением, может быть, только одного раза, мне никогда не удавалось отблагодарить свою даму равнозначным удовольствием».

Наверно, женщинам больше пришлось бы по вкусу, если бы слов было поменьше. Ведь в свое время он и сам посчитает «Эпипсихидион» Шелли безобразнейшей любовной поэмой: какая женщина согласится на родство со столь надуманной героиней?!

Однако свое последнее слово он скажет устами Дон Жуана в «Человеке и сверхчеловеке»: «Бывали и у меня минуты ослепления, когда я нес всякую чушь и сам в нее верил. Иногда, в пылу волнений, мне так хотелось радовать прекрасными словами, что я забывал обо всем и говорил эти слова. Случалось и так, что я чернил самого себя с дьявольским хладнокровием, которое доводило до слез. Но и в тех и в других случаях мне было одинаково трудно спастись. Если инстинкт женщины влек ее ко мне, оставалось одно из двух: или пожизненная кабала, или бегство».

Напомним, что Шоу ставил на первое место свою работу, а во флирте искал лишь отдохновения, и никаких усилий над собой это ему не стоило. Он рассуждал однажды, насколько же люди угнетены половой проблемой, холостяк им кажется едва ли не уродом: «Они не ведают, что плотской тирании избежали не одни попы всех мастей, от Святого Павла до Карлейля и Рёскина. Тысячи зауряднейших граждан обоего пола сознательно или под давлением обстоятельств — впрочем, вполне одолимых — сберегли силы для более разумной деятельности».

Он никогда не поступался общественным делом ради женщин, ибо никто из них не умел завладеть им целиком: «Лишь когда мною умно распорядятся, я осознаю свое существование, живу собственной жизнью. Женщины не умеют прибрать меня к рукам, и поэтому все любовные романы кончаются у меня трагически. Женщины держат свое на уме, давая мне фантазировать на их счет, а потом навалится ужасная тоска и несказанная скука. И дальше отправляется Вечный Жид — искать новую кабалу. В жизни то настоящее, что полезно и нужно».

Получилось, что даже ближайшие друзья не представляли себе размаха его любовных увлечений. Когда я разговаривал с лордом Пассфилдом[49] и Беатрисой Уэбб, первый заявил, что Шоу «споткнулся» только однажды, а Беатриса добавила: «И то ему дали подножку!» Но свидетельство это, очевидно, относится только к женитьбе Шоу, ибо тот же Уэбб однажды ему сказал: «А вы не теряете времени даром», — они все знали про миссис Петерсон и Флоренс Фарр.

Одно из преимуществ брака сам Шоу усматривал в том, что женатый мужчина — это уже не убойная дичь, по которой любая алчущая женщина может палить, сколько ей нравится. Он мог бы добавить, что такая охота редко ведется по правилам.