Одержимость - Фридрих Незнанский

Женя на всякий случай подождала с минуту и попросила:

— Расскажите, пожалуйста, о нем.

— Вы желаете знать что-то конкретное? — тетушка снова была в форме, голос звучал жестко и неприязненно. — Чем эти подонки смогут потом козырять?

Женя не ответила, поднялась и отошла к окну. За ним угадывались очертания высоченного старого тополя. Пошел снег, он падал медленно и отвесно, цепляясь за ветки; вид из окна был великолепный…

Паузу она взяла не случайно. Стало совершенно очевидно: разговор так дальше продолжаться не может, нужно срочно что-то менять, иначе не только не видать дневника, но и вообще ничего не видать. Если настроить «тетушку-генерала» против себя, дело можно считать наполовину проваленным.

— Что вы молчите? — спросила тетушка требовательно.

— Ангелина Марковна! — решилась Женя, отступать уже было некуда. — вы столько сделали для Константина при жизни, вы все держали в своих руках, но теперь вы не сможете сами управиться с тем, что на вас навалилось. Если вы откажетесь помочь ему в последний раз, потому что вам по какой-то причине не нравлюсь я, со временем, когда все уляжется, успокоится, вы себе этого не простите. Вы не сможете с этим жить. Вы должны рассказать мне про Константина, чтобы вам стало легче. Все, что сочтете нужным. У меня действительно есть один конкретный вопрос, но его мы отложим на потом.

— Сейчас я принесу чай, — смягчилась все-таки Ангелина Марковна. — Остались английские кексы, Константин их очень любил, а мне нельзя.

Пока тетушка хлопотала на кухне, Женя изучала комнату. Без какой-либо определенной цели, просто для успокоения нервов. Толку от этого было немного: перед глазами по-прежнему стояли обтянутые кожей скулы, и в голове звучало: «вы обязаны…» Единственное, за что Жене удалось зацепиться взглядом, — портрет в траурной рамке. Он стоял на полке книжного шкафа. Это был не Константин — мужчина лет шестидесяти пяти, вполоборота, с паспортным выражением лица. Засмотревшись на снимок, Женя не заметила, как вошла хозяйка с подносом.

— Садитесь за стол! — скомандовала тетушка. — погодите… — она сдвинула белье на край, — с этой стороны! На фотографии, которая вас так заинтересовала, Артур Львович, мой покойный супруг. Он был вашим коллегой — работал в Госкомспорте.

— Я не знала, — удивилась Женя.

— Естественно. Он погиб в 89-м году в автокатастрофе.

— Да, но мой коллега, Савелий Ильич Заставнюк, почти ровесник вашего мужа, он уже лет тридцать вращается в этих кругах, не считая футбольной молодости, и он человек в своем роде уникальный, у него знакомых полстраны, по крайней мере, практически все спортсмены и спортивные чиновники.

— Вы преувеличиваете. И это ничего не меняет. Знал ваш Заставнюк Артура Львовича или нет, какое это теперь имеет значение? Я слишком часто имею дело с нашими спортивными структурами, чтобы доверять им хоть на грош. В Шахматной федерации может быть больше порядочных людей, чем в любом другом ведомстве, но заправляют, как и всюду, проходимцы и лизоблюды. Это — закон жизни. Если вы до сих пор его не постигли, мне вас жаль, вас ждут многочисленные разочарования.

— По-моему, вы исходите из презумпции вины, — заметила Женя, тщательно взвешивая слова.

— Вы будете учить меня жизни? — усмехнулась тетушка. — Будете убеждать, что людям надо верить? Я прожила трудную жизнь, и достойных людей встречала очень редко, а таких, как Артур Львович, — больше никогда! Но полагаться я всегда могла только на себя. Я училась в балетной школе, можете себе представить, мечтала стать примой в Большом, на меньшее я была не согласна. А потом встретила Артура Львовича, он как раз оставил свои безнадежные лыжи и устроился с огромным трудом в Госкомспорт. И вот тогда я честно себе призналась, что примой мне скорее всего не стать, значит, я не имею права гоняться за призраком, вы меня понимаете? У меня есть муж, и он не должен переживать о холодных обедах, неглаженых сорочках, а главное, что не с кем поделиться сокровенным. Мне было всего лишь девятнадцать, а ему тридцать. Нынешние в девятнадцать могут и детей в школу провожать, только заботы при этом все на бабушках, потому что у самих еще куклы из головы не выветрились. А что касается Константина… Когда ему было семь лет, он со своей мамой — Лизой, она младшая сестра Артура, приехал к нам в гости. Артур Львович любил детей… В общем, как-то раз сели они вечером играть в шахматы и Константин несколько раз подряд выиграл. В семь лет, представляете? В семь! Артур Львович не то чтобы увлекался, но играл более или менее сносно. И тогда я уговорила Лизу отправить Константина из этой дыры, из Саратова, учиться в Москву. И устроила его в лучшую шахматную школу. Я водила его на тренировки, я следила, чтобы он соблюдал режим, чтобы занимался по утрам зарядкой, вы не представляете себе, какой он был соня и какого труда мне стоило поднимать его в шесть утра на пробежку. До десяти лет я сама с ним бегала, пока он не стал меня обгонять. А в двенадцать, когда он выполнил норму мастера, начались бесконечные соревнования, турниры, я всюду с ним ездила. Я нашла ему тренера, потому что в шахматной школе пошли интриги, Константина стали задвигать на второй план более нахальные. Я пыталась вмешаться, вроде все уладилось, но потом выяснилось, что его руководитель использовал в своей партии дебютную разработку Константина. Он готовил ее как задание на лето, а на осенних сборах доложить не успел — заболел ангиной, я отослала черновики, в результате вышло такое безобразие. Я тогда забрала его из этой школы, и с тех пор Константин занимался только с Варданом Георгиевичем. А вы думаете, легко было поддерживать Константина материально, когда Артур Львович погиб? Шахматами Константин начал зарабатывать какие-то осмысленные деньги гораздо позже. Вы думаете, отец с матерью хоть чем-то ему помогли? Приехали, повздыхали: «Что мы можем? Мы школьные учителя, нам за всю жизнь не накопить Константину на одну зарубежную поездку, а ты, Ангелина, всех знаешь, ты вхожа в высокие кабинеты…» Время уже началось такое, что без взятки никуда не сунешься, но брать внаглую еще кое-кто побаивался. Нужно Константину попасть на международный турнир, и не просто так, а как положено: с тренером, с Ангелиной Марковной, чтобы голова не болела о бытовых проблемах, чтобы иметь нормальные условия для подготовки, значит, дай! Хуже того, достань что-нибудь этакое, договорись неизвестно с кем непонятно о чем, короче говоря: ты — мне, я — тебе. А что я поначалу могла без Артура Львовича? Все, чего Константин достиг, он достиг благодаря мне. И он это понимал, он всегда всем со мной делился. Он был хороший мальчик. Он бы никогда…

Минуты две она беззвучно плакала, закрыв лицо платком.

— Чиркова Константин пригласил в команду, посоветовавшись с вами? — спросила Женя, убедившись, что тетушка вновь на коне.

— Нет. Это была ошибка. Я ничего против Чиркова лично не имею, но я считаю, и Вардан Георгиевич тоже, что Константину необходима была в первую очередь дисциплина. Он проигрывал, когда не хватало дисциплины. А если тренеры настолько разные, появляется лазейка, возможность между ними лавировать, если понимаете, о чем я.

— Но Константин настоял?

— Да. Устроил отвратительную сцену, единственный раз в жизни. Обозвал меня деспотом. Я решила дать ему время самому все понять.

— Ангелина Марковна, а Константин говорил вам хоть что-нибудь о том, что компьютер на него влияет? Может быть, как-то прокомментировал слова Болотникова об этом?

— Добрались наконец до сути. — Тетушка метнула в Женю один из своих пудовых взглядов, но был он на сей раз не убойным, скорее, тусклым и уставшим.

Жене показалось, что это игра, тетушка давит на жалость, пытается уклониться от неудобного вопроса.

— Ответьте, пожалуйста, это важно, — повторила она настойчиво.

— Болотников всегда был легковесным позером. А Константин — человек серьезный. Он такими словами не бросался, если сомневался хоть на йоту. Но выглядел он в последние дни ужасно.

— Вы хотите сказать, Константин понимал, что творится что-то неладное, но не хотел делиться ни с кем, даже с вами, тщательно не проанализировав, не разобравшись в себе?

— Вот именно.

— Но теперь-то вы, Ангелина Марковна, знаете, о чем он думал перед смертью?

— Что вы говорите? — выпрямилась Ангелина Марковна. — Что за вздор?!

— Это не вздор. Константин вел дневник. Я знаю, что он у вас, и я хочу его видеть. Спасибо за угощенье!

Женя встала из-за стола, но тетушка осталась сидеть.

— Проболтались, значит… — сказала она после долгой паузы, качая головой. — Ну, понятно кто — Чирков! А если я скажу, что дневника у меня нет?!

— Тогда я скажу, что вы утаили его от следствия. Конечно, не ваша вина в том, что номер Константина осматривали через пень колоду, но вы ведь там были?