Одержимость - Фридрих Незнанский

— А почему бы не пригласить кого-то другого повторить попытку? — спросила она, управившись с мороженым. — Что, в стране мало шахматистов-патриотов? Почему вообще пригласили Болотникова и Мельника? У них наибольший рейтинг? Так нет же. Самые молодые? Как будто тоже нет.

— Тут все не так просто. Шахматным компьютером уже никого не удивишь. Когда-то это была новость, сенсация. С компьютером играли исключительно чемпионы мира. Теперь все привыкли и к компьютерам вообще, и к тому, что они могут обыгрывать даже чемпионов. Не хочу сказать, что всерьез играть с компьютером стало немодно. Скорее, все совсем наоборот, даже такие старейшие мэтры, как Смыслов, попробовали себя в виртуальных партиях. Но заполучить действующего чемпиона для тестирования очередной новой разработки все сложнее и сложнее. Тем более конкретно наш случай. Дебютную базу для «Владимира» готовил фактически Осетров, он же модифицировал старый, еще времен Ботвинника, алгоритм, то есть из элементарных этических соображений он лично играть с компьютером не мог. Кто-то отказался из антагонистических соображений, кто-то — из-за участия в других турнирах. Насколько я понимаю, организаторы матча вели переговоры с ветеранами, но там никто особого энтузиазма не проявил. Оставалось или приглашать иностранцев, но это стыдно — русская школа шахмат самая сильная в мире, зачем же нам иностранцы, хотя на Украине, например, сейчас очень сильные шахматисты, можно было их пригласить, — или выбрать из наших помоложе. Так и получилось, что в турнире появились Константин и Богдан Болотников.

— Но почему все-таки нельзя найти еще пару таких же помоложе и доиграть? Всем ведь, наверное, интересно узнать: хороший компьютер или как всегда?

— Деньги, Евгения. Деньги-то кончились! Их и так было немного. Организационные расходы съели половину, наверное. Я, конечно, могу только предполагать, мне смету никто не показывал, но я почти уверен: еще на одну попытку не хватит. Призовой фонд был объявлен: двести сорок тысяч долларов. Сколько-нибудь — как минимум сорок тысяч, но все идет к тому, что намного больше, — должны получить Болотников и Мельник, вернее, их наследники. Если все повторять… в общем, вы понимаете. Спонсоров набралось много, но дали все по чуть-чуть. Ни российская, ни международная шахматная федерация финансировать проект, естественно, не будут. А фантастический слух, не представляю, откуда взявшийся, о том, что именно «Владимир» довел Болотникова и Мельника до самоубийства, вообще отбил у кого-либо желание вкладывать деньги в проект.

— Мовсесяну это не кажется фантастикой, — заметила Женя.

— Вот именно! — подхватил Чирков. — Вот именно, черт бы его побрал!

— Из-за этого вы с ним сегодня поцапались?

— Да. Он собрался на встречу с организаторами матча и разработчиками и настоятельно просил меня избавить их общество от моего присутствия.

— Почему?

— Да потому, что Мовсесян собирается выколачивать из них деньги именно под лозунгом агрессивности и даже смертельной опасности «Владимира I». А я эту точку зрения категорически не разделяю. Причем не на пустом месте. Я тоже в какой-то степени приложил руку к разработке дебютной базы «Владимира»: по просьбе Осетрова я подбирал и систематизировал наиболее яркие партии Мельника, их анализ впоследствии был заложен в память компьютера, я видел тесты, я сам сыграл партию с «Владимиром», собственно, поэтому я отвергаю предположения Мовсесяна. Но я своим несогласием нарушил бы монолитность их рядов.

— Их?

— Разумеется. Не знаю, могу ли я обсуждать с вами…

— Положитесь на мою скромность, — усмехнулась Женя.

— Хорошо, — усмехнулся он в ответ. — Инициатором войны с Development Comp.Inc., по-моему, является тетушка Константина. А Мовсесян, как верный рыцарь и многолетний друг, отстаивает ее интересы. А еще, конечно, он давно собирался оставить тренерскую работу и полностью переключиться на ICS. Школа сейчас на мели, но призовые деньги от этого турнира, которые Константин, еще не заработав, уже пообещал вложить в ее восстановление, могли бы если не возродить проект, то, во всяком случае, обеспечить Мовсесяну пожизненную пенсию… Может, достаточно Мовсесяна? Вы ведь хотели говорить не о наших с ним неладах?

— Я хотела узнать ваше мнение: могла ли смерть Мельника вообще быть не связанной с этим матчем?

— Конечно. Я вам скажу больше. На мой взгляд, гибель Константина и Болотникова не связана не только с этим матчем, но и с шахматами вообще.

Вот те раз! Женя даже слегка оторопела, но не подала вида. Она-то сразу склонялась к версии, что шахматы — не более чем фон, среда обитания жертв. И вот совершенно неожиданно обрела союзника и единомышленника в лице шахматиста же.

— Но… в чем же, по-вашему, причина этих последовательных самоубийств?

— Скажите мне одну вещь, Евгения, интерес шахматной федерации — а вы ведь для них стараетесь? — вызван недоверием к результатам официального следствия?

— Думаю, да.

— Вот и мне не верится, что случились два самоубийства.

— Вы хотите сказать, что их было больше? — прищурилась Женя.

— Я хочу сказать, что их было меньше. А если хотя бы одна смерть самоубийством не была, то причины следует искать, я лично думаю, и вне матча, и вне шахмат. Вот.

— Но кого же, по-вашему, убили? Болотникова или Мельника?

Чирков с минуту неотрывно смотрел ей в глаза, проверяя, смеется она над ним или воспринимает серьезно. И, убедившись, что никто и не собирается поднимать его на смех, мотнул головой, убирая волосы, и ответил:

— Мы сейчас, разумеется, переходим в сферу гипотез, но из общих соображений полагаю, причины убивать Болотникова вполне могли существовать. Я не очень хорошо его знал, и тем не менее общее впечатление у меня сложилось. Болотников при скверном характере, который уже сам по себе располагает к появлению врагов, был еще и патологическим авантюристом. Посмотрите на стиль его игры, и вы увидите человека. Это еще одна гипотеза, но если в жизни он вел себя так же, как за шахматной доской, то возможно, очередная его авантюра плохо закончилась… Знаете, я еще возьму шоколада.

— На здоровье. А Мельник?

— Что — Мельник? Это, в конце концов, дело следствия — выдвигать и проверять версии. Я могу, конечно, построить еще одно предположение: например, убийца решил дополнительно запутать следствие. Если бы погиб только Болотников, сыщики, будь они хоть немного трудолюбивей, могли начать перелопачивать всю его подноготную и, возможно, нашли бы какие-то мотивы и для убийства. Когда погибает еще и Мельник, мгновенно становится ясно… по крайней мере, следователям, что все дело в матче, в компьютере. Особенно после разговоров Болотникова о психическом воздействии компьютера.

— А мотивов для убийства Мельника, на ваш взгляд, не было?

Чирков сделал большой глоток и уныло развел руками, а поскольку чашку он на стол не поставил, на пол шлепнулась коричневая лужица.

— Черт! Мотивы для убийства Мельника? Я их просто не представляю. Константин был абсолютно неконфликтен, у него не было проблем с чужими деньгами, женщинами, спонсорами…

— С ICS у него ничего не получилось, — напомнила Женя.

— Вы правы. Но это же были его деньги, не сумел правильно распорядиться — это касается только его. Нет, никаких вариантов. Хотя я ведь Константина не исповедовал и не был его близким другом. Может, это как раз тот случай, когда в тихом омуте… Но мне в это не верится…

— После того, что случилось с Болотниковым, в вашей команде наверняка были какие-то разговоры, вы как-то анализировали это несчастье? Мельник принимал в этом участие? Пытался же он, в конце концов, понять, отчего погиб его коллега? Говорил что-то об этом?

— Ошибаетесь. Это была закрытая тема. Во всяком случае, на время матча. Возможно, потом мы это обсудили бы, но…

В сумочке у Жени запищал сотовый. Она извинилась, поднесла трубку к уху и услышала детский голос:

— Евгения Леонидовна, это Данила. Помните, мы разговаривали о гибели Константина Львовича?

— Конечно, здравствуйте, Данила. Вы вспомнили что-то важное?

Чирков изумленно уставился на трубку:

— Данила?

Женя утвердительно кивнула.

— Нет. То есть да. Не совсем. Я звонил вам на работу, вас не было, мне дали этот номер… — Мальчик часто-часто засопел, словно прислушиваясь. — Вы можете сейчас говорить или мне позвонить позже?

— Я слушаю.

— Я, конечно, сам виноват, что начал с вами тогда разговаривать о Константине Львовиче. Теперь я все время о нем думаю, и он мне снится. А Вардану Георгиевичу я сказать не могу, он не позволит мне в таком психологическом состоянии участвовать в соревнованиях…

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Да. То есть, наверное. Скажите, если это, конечно, не тайна вашего следствия, в дневнике Константина Львовича было написано, из-за чего он собирается выброситься из окна? Мне кажется, если я все буду знать, будет лучше. Вы можете сказать?