Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Виктор Конецкий

Витас, точно уверенный, что он гений, красавец, сексапил и т. д., не без некоторых оснований, наверное, очень не любит, когда внимание сосредоточено не на нем, а мы с Валькой, захлебываясь, про нашего любимого Стайгера, Чухрая — словом, все киношные дела Валькины и всемирные, ибо не виделись мы с июля. Литовский гений бросил девочку и начал крушить антиквариат, зная, что это единственный способ вызвать меня хоть на какие-то действия. Он преуспел — сломал корону у стула и залил виски весь стол. Выпроводив хулигана на кухню на раскладушку и отправив туда же девочку, которая, сообразив вдруг, что она чужая в этих играх взрослых, вскоре исчезла. Пошла прямо на комсомольский субботник, оставив меня в легком и ненужном уже торжестве.

Литовский гений все утро качал со мной права, пока Валя обзванивал по телефону всех своих дам. В перерывах мы с Валюшей говорили о тебе, он огорчался, что не повидал тебя, а Витас орал, что он уже тебя ненавидит, за то, что двое (т. е. мы) так любят третьего, которого он и знать не знает. Ну, Валюн не отказал себе в удовольствии сообщить ему, что ты гений, а не просто талант, что он не знает лучше писателя среди современников. Как ты можешь заметить, разговор был самый крайний, и виски попортило не только полировку моего стола…

Минимум 3 месяца угрозы нашествия не будет, ибо у Вали такой цикл. Я тебе должна сказать, что после этих двух лауреатов-хунвейбинов ты уже казался мне ангелом.

Словом, понимаешь, как я сейчас ненавижу непрекрасную половину человечества, а если прибавить к этому, что я даже обругать их не могу, поскольку тебе обещала (чем несказанно поразила Ежова, как, говорит, ты теперь живешь — без слов решительных и действенных, без питья — свихнешься), сам понимаешь, Витюша, тяжело.

Вася сегодня вернулся из Питера и сообщил, что ты в Таллине. Как твои дела? Вот пожаловалась тебе на жизнь и уже не такая злая — могу и сну предаться.

Черкни записочку, что с морем? Что с сушей? Что со здоровьем? Что с работой? Из вежливости должен ответить на все вопросы.

Обнимаю.

Г. Д.

4.04.70

Галь, ты пишешь замечательные письма. И я люблю их получать. Ежов — сукин сын. Ты так вкусно описала свое чистое и душистое существование в одиночестве и его татаромонгольское нашествие, что я смеялся и плакал.

Я живу в Комарове, где продолжаю кашлять, температурить, и мне делают уколы в зад. Их делает сестра с очень соблазнительными коленками, которые она иногда разрешает трогать.

Я свободен до июня, а м. б., июля.

Я начал писать какую-то ерунду.

Здесь Дворецкий и Стругацкие. Но все равно я самый знаменитый и красивый.

Целую тебя. В. К.

Напиши номер почтового отделения.

Апрель 1970

Дорогой Витюша!

Сижу в чистой, натертой квартире и думаю, почему, когда раздрызг и беспорядок — ты тут как тут, а в минуту благолепия — нет как нет.

А вспомнила я о тебе еще и в связи со сплетнями, т. к. их каждому приятно узнать — не забыт, значит, — излагаю:

1. Была на «Мосфильме», смотрела свое — «Ватерлоо». Наталья Константиновна Тренева познакомила меня с Любой Соколовой (актриса, в то время жена Г. Данелии. — Т. А.). Она и говорит: «Как же, наслышана, вы куда дели Витю, Гия через день после его звонка приехал и очень сокрушался». Я же ей сообщила, намекнула то есть, что ты передвигаешься в ту и другую сторону по Октябрьской железной дороге вне зависимости от моих рекомендаций. И еще сообщила, что ты весь в работе и в романах. И это, мол, тебя бодрит и алкоголизму препятствует. Наталья Константиновна добавила со слов Риты Алигер, что ты увивался вокруг ее дочки Машки. Мы все тебя осудили, но тут же я опровергла, сказав, что у тебя много-много прекрасных-распрекрасных женщин в обеих столицах, которые транспортируются на Южный берег Крыма, а потому Машка тебе — тьфу!

2. Зойка Богуславская, т. е. Андрюхина жена и нянь (жена поэта А. Вознесенского. — Т. А.), в свою очередь сообщила мне, якобы со слов Васи, прибывшего из Питера, что ты мне сделал предложение, а я отказала. Я поковыряла Васе ножом в пупке, и он под пыткой сознался, что ничего подобного не говорил, а, наоборот, эта сумасшедшая ему внушила. Видишь, что получается, ежели двое столь популярных людей (как мы) едят раков в ЦДЛ и при этом не пьют водки? Вообще, мне твое состояние в этот приезд понравилось. Уверенный такой. Я уже видела тебя таким однажды, лет 10 назад, когда Юра Казаков привел меня, неопытную дурочку, в ЦДЛ, где за столом сидел ты — великолепный. Это я просто пишу что-нибудь, лишь бы не изучать историю кино. Ничего не пишу, ссылаясь себе на экзамены. Ничего не делаю для экзамена, ссылаясь себе на уборку квартиры, и так — до бесконечности. Сегодня позвонили, чтоб ехала читать лекции в г. Ижевск, вынуждена была отказаться все из-за того же экзамена, хотя очень хочется сняться с места, да и деньги зарабатывать мне было бы полезно. Вить! А вообще-то дела невеселые — Твардовский смертельно болен. У него рак. Он несколько дней не приходил в сознание, вчера было чуть лучше, но счет идет на дни. Мать моя и отец в связи с этим тоже очень плохи, бьются, трепыхаются, ищут чего-то отчаянно, как будто это в человеческих силах — спасти его.

Ну вот, вернулась к этому и уже не могу писать.

Черкни мне чего-нибудь. И бросай курить.

Привет.

Г. Д.

19.10.70

Галь!

Если б ты писала свои диссертации так же свежо и весело, как письма, то стала бы Жорж Санд.

Я живу в Малеевке, чтобы быть ближе к моей пассии, но она заболела, и я пишу по сто страниц в день полной чепухи, т. к. мозги мои насквозь проспиртовались, хотя я не пью уже 10 дней (после ЦДЛ, где я изменил тебе с прелестной дамой и пил виски).

Я делал это вызывающе, чтобы нас с тобой не поженили раньше времени.

В Москве буду 12-го. Позвони мне сюда… Звони вечером.

Я тебе звонил уже дважды, но каждый раз подходил истребитель, и мне ничего не оставалось, как самому срываться в штопор.

Целую тебя.

В. К.

Сентябрь 1970

Дорогой Витюша!

Только вчера узнала, что ты приезжал и о твоих бедах. Очень расстроилась. Я же была убеждена, что у тебя все хорошо настолько, что нет времени черкнуть пару слов. Хотела сесть и написать тебе длинное прекрасное письмо, но сейчас нет ни времени, ни слов, ни уверенности, что получу ответ. Потому пишу краткий информационный бюллетень в перерыве между заседаниями съезда. Как-то вечеряла у Мики (М. Дроздовская, актриса, друг В. Конецкого. — Т. А.), в ее богато убранном иконами доме, вспоминали тебя. Сегодня виделись на съезде, она тоже тебе сегодня напишет… Что касается меня, то все хорошо. Жила две недели в Армении, в Дилижане, — отдыхала после очередного и, к сожалению, последнего курса французского языка. Потом за 4 дня до отъезда лопнула поездка во Францию, и я отправилась в Болшево, где пыталась писать (самое начало!) диссертацию. В основном пребываю в исключительно хорошем настроении, которое не изменил даже лопнувший Париж. Сейчас несколько впала в уныние, впервые за много месяцев. Причины три: моя толщина и старость, моя бесталанность и трудности с зарабатыванием денег. Как только ушла в писание (которое не получается), перестала, вернее, редко пишу для газеты, отказываюсь от каких-то предложений, чтобы не отвлекаться, не читаю лекции по этой же причине — довольно сурово.