Дворянские поросята - Сергей Хитун

Нас ввели в дом, который раньше служил баней для местных русских. Эта была довольно просторная комната с бревенчатыми стенами, с большой угловой кирпичной печью и низким, закопченным потолком.

Три ступенчатых полки служили нам местом для отдыха. Теперь мы могли ходить, сидеть на полках и спать на полу вытянувшись, без опасения ночью брыкнуть кого-нибудь в лицо.

Поручик Бабин, отточив свой перочинный нож о печные кирпичи, сбрил нам усы и бороды и мы стали неузнаваемы друг для друга.

В тот день "кто вы?" - было дежурным вопросом.

Сытые, бритые и обмытые, мы могли выходить во двор, окруженным высоким забором, за которым лениво прохаживались китайские часовые, а вечером, снова поев супа с бараниной, сидели у горящей печки и тут... тут уже не было никаких, никаких сомнений, что абсолютная наша свобода близка...

Но мы ошиблись.

На третье утро нашего пребывания в бане, взвод озлобленных китайских солдат ворвался к нам, выпихнул нас наружу и, понукая, подталкивая, торопливо погнал нас назад в тюрьму.

По раздавшимся тяжелым пушечным выстрелам, мы сразу догадались о причинах возвращения нашего в тюрьму.

Барон Унгерн возобновил осаду Урги...

Тюремщики спешно растолкали нас по разным камерам. Капитан Л., русский колонист и я попали в маленький цементный каземат, стоявший близко от ворот. Окно было закрыто наглухо ставней. Из темного угла на свет зажженной мною спички, смотрели испуганные лица трех монголов в остроконечных шапках.

Стены были мерзлые, цементный пол был мокрым.

На расспросы колониста, трясущийся монгол, гортанным шепотом нам рассказал, что они в поисках убежавших лошадей в горах натолкнулись на русский лагерь. Отняв у них весь табак, унгерновцы их отпустили; один казак-бурят сказал им, что отряд перенес очень суровую зиму в горах, испытывая лишения во всем, в то время, как огни Урги были так близки и манящи. Теперь у них единственный выход - это взять город во что бы то ни стало. Возвращаясь с гор, монголы были арестованы китайцами по обвинению в шпионаже для русских.

Время ползло особенно медленно в этой холодной сырой темноте. Мы не различали дня и ночи. На осклизлом полу нельзя было сидеть, к промерзшим насквозь стенам нельзя было прислониться.

Услышав, что монголы что-то жуют, мы обнаружили, что один из них прятал у себя на груди под кафтаном, баранью ногу.

Им пришлось с нами поделиться... Оставшуюся одну китайскою сигарету выкурили все по одной затяжке, хотя в темноте это было трудно контролировать.

Звуки выстрелов полевой и тяжелой артиллерии приближались. По нашим расчетам, бой шел в 5-7 верстах от города.

Затем канонада прекратилась.

Мы были в панике. Неужели русских опять отбили?

Но, очевидно, это была только артиллерийская подготовка, потому что, совсем недалеко, быть может, в версте от нашей тюрьмы, затрещали пулеметы. Им отозвались взрывы ручных гранат и отдельные винтовочные выстрелы.

Эти звуки разгоревшегося боя также быстро утихли, как внезапно возникли.

Из этого мы заключили, что одна из сражающихся сторон - проиграла, но которая? Мы этого не знали.

И тут, вдруг, какой-то приглушенный гул стал надвигаться в нашу сторону. Первая наша мысль была о том, что это отступающие разъяренные китайские солдаты идут, прикончить нас, прежде чем город попадет в руки наступающих русских.

Всем была памятна судьба спутников Федора.

Шум приблизился, и мы как бы почувствовали, как земля гудела под колесами тяжелой артиллерии.

Теперь мы знали, что китайцы оставляют Ургу.

...Радость сменилась тревогой... Мы молчали и слушали. Шум и гул прошли мимо. Все замерло. Могильная тишина царила на тюремном дворе и в нашей камере.

И, когда наше нервное напряжение достигло той точки, когда оно должно было прорваться или в истерическом визге, или в зверином вое, послышались шаги по хрустящему снегу, удары металла о металл и вдруг вырвавшееся резкое "ура" где-то совсем рядом с нами.

Мы бросились к окну... и тут же отпрянули от него... Кто-то сильными ударами сбивал нашу железную ставню.

Яркий свет нас ослепил. В окне, вглядываясь в темноту нашей камеры, стоял широкоплечий казак с желтыми погонами Забайкальского войска.

- Двери, двери, открой двери! - кричали мы.

Через открытую дверь мы вывалились в тюремный двор. Сверкающая белизна снега как бы запятналась сразу появлением невообразимо грязных фигур двухсот лохматых освобожденных узников.

Они плакали и смеялись, обнимали казаков и друг друга, молились и ругали китайцев.

Торопясь, все устремились к открытым наружным воротам; проходя через караульное помещение, каждый набивал себе карманы булочками из мешков, забытых убегающими тюремщиками.

Пустая улица перед тюрьмой сразу заполнилась выпущенными из тюрьмы, которые растерянно озирались, не зная куда же идти и что делать.

Наши попытки остановить скачущих мимо казаков были напрасны. Бой все еще продолжался на окраине города. Мы отлично знали, что первое что нам нужно это лошади. В случае, если китайцы все же отобьют атаку, мы смогли бы отступить с дивизией барона и тем избежать тюрьмы в третий раз.

Наш полковник Дроздов, блуждая по улицам Урги, наткнулся на всадника офицера; он его остановил и просил помочь достать лошадей и оружия для только что освобожденных из тюрьмы офицеров.

Всадник - офицер оказался генералом Резухиным, правой рукой барона Унгерна; он посадил несчастного Дроздова на крышу и там же расстрелял его "за распространение паники". (Быть посаженным на крышу без пищи и воды - было одно из наказаний, применявшихся в унгерновской дивизии).

Так неожиданно трагически окончилась жизнь бывшего инспектора артиллерии Южной армии адмирала Колчака.

Я не видел тела убитого полковника Дроздова, но лица, заслуживавшие моего доверия, говорили об этом убийстве, как о неоспоримом факте.

В числе нескольких освобожденных из нашей группы, я отправился в сторону Маймачена - китайского пригорода, который был взят первым. Пройдя некоторое расстояние, капитан Л. и я от слабости и возбуждения решили остаться и отдохнуть у костра сторожевого охранения, где сидели несколько казаков.

Удивленные нашим видом, они только качали головами; выслушав нас, напоили чаем, накормили, поджаренным тут же на костре, мясом и снабдили табаком.

Вскоре всадник в белой папахе и на белой лошади подскакал к костру, спешился и подошел к нам. Это был высокий, худощавый, но широкоплечий человек в грязном полушубке без погон, но с офицерским Георгием на груди. Серые глаза на его малом лице быстро и внимательно нас оглядывали; из-под висящих вниз, редких, рыжеватых усов, меж тонких губ, торчали передние зубы. Он был без оружия. На его руке висел ташур - бамбуковая палка, употребляемая монголами, погонщиками верблюдов. На поясе висели две гранаты.

На вопрос, кто мы, - мы вкратце изложили пережитое.

- Так вы все большевики! - выкрикнул он высоким тенором.

Мы как-то пропустили это замечание мимо ушей, ко все же отрицательно мотали головами.

- Я слышал, что большинство ваших оренбургских офицеров занялось торгашеством!

Этот странный человек вселил какое-то непонятное беспокойство. Окинув нас еще раз испытующим взглядом, он умолк. Мы молчали тоже, ожидая следующего вопроса. Но при звуке пулеметной очереди где-то вблизи, он легко вскочил на коня и, подняв его с места в галоп, скрылся из глаз.

- Сам, барон, - ответил один из казаков, на наш вопрос, кто был этот необыкновенный всадник.

В течение следующих шести месяцев, барон Унгерн фон Штернберг - новый правитель Монголии, промчался как грозный смерч над этой мирной страной; он затемнил красочную панораму монастырей с живыми богами, пророками ламами, заменив все это видом пушек, пулеметов и мортир и вместо торжественного, священного спокойствия, породил громовые раскаты войны...

***

Мы потерялись среди этого военного сумбура, потеряли других... Потеряли Фаню, нашу путеводную звезду, которая неустанно вела нас от апатии, мрака и отчаяния на путь к жизни, вселяя в вас бодрость и надежды, своей неиссякаемой энергией в заботах о нас, совершенно незнакомых ей двадцати двух людях. Фа-ня! Где вы? Откликнитесь! Хорин хайир вас ждут...

В ВОЕННОМ СУМБУРЕ

В Монголии с Унгерн-Штернбергом.

Просидев 104 дня в монгольской тюрьме, мы, офицеры бывшей Южной армии адмирала Колчака, были освобождены казаками дивизии барона Унгерна так же внезапно, как были туда посажены китайцами при нашем въезде в Ургу в октябре 1920 года.

Генерал-лейтенант барон Унгерн граф Штернберг Фрейхер фон Пильхен-Пильхау родился в 1878-м году. Происходил он из рода остзейских рыцарей, пришедших в 13-м веке. Образование получил в Санкт-Петербургском Морском Корпусе, после окончания которого был произведен в чин мичмана.

Морская жизнь не понравилась барону. Его манил Дальний Восток с неограниченными возможностями; он хотел познакомиться с буддизмом, который так глубоко захватил одного из его предков, что он, сменив католицизм на буддизм, поселился в Индии, переняв все нравы и обычаи этой страны.