Заглянуть в пустоту - Ира Берсет

— Сука! — хотел крикнуть Потоцкий, но его голос сорвался на хрип. Одной рукой он в панике схватился за горло, а другой искал в кармане шорт телефон. — Мне нечем дышать, — прошептал он.

— Да, кстати, телефон ты нечаянно обронил на берегу. Того требовал мой план. В принципе, это неважно, так как здесь всё равно не ловит.

— Прошу тебя, позвони на яхту. Там мои уколы…

— Не проси. Я всё равно этого не сделаю. Это нарушит мой гениальный план.

— План? Не понимаю, зачем? Зачем ты так?

— А я тебе объясню, — она села в метре от него, запрокинув голову вверх и любуясь солнечными проблесками. — Я же не какое-то чудовище, чтобы оставить тебя в неведении, папочка. — Последнее слово она произнесла с особым выражением и посмотрела на мужчину. — Так странно произносить это слово. Папа, папочка, — она засмеялась.

— Что? Что ты… — Владлен Эдуардович на мгновение перестал тяжело дышать. Его широко раскрытые глаза, в которых смешались страх, ненависть, злоба и любовь в один невообразимый сгусток шока, вцепились мёртвой хваткой в девушку. — Что ты несёшь? — еле выдавил он.

— Коваленко Лилия, помнишь такую? Где ты тогда отрывался с дружками — в Писарёвке или в Мерло? Хотя это не имеет принципиального значения. Мамочка долго тебя ждала, а ещё дольше ненавидела меня. До самой смерти, которую я ей подарила. — Виолетта ухмыльнулась и легла на землю. — Ты что же, полагал, что приедешь, погуляешь, наобещаешь манну небесную — и вот так просто слиняешь, а я буду всю жизнь за твой праздник отдуваться? Папочка, ты же умный человек, бизнесмен! Значит, должен понимать, что всё в этой жизни имеет свою цену и своё наказание. Но, несмотря ни на что, я тебе давала шанс всё исправить, а ты им пренебрёг. — Она взглянула на Потоцкого, который корчился от боли. — Помнишь, как вы с твоим псом Марком прогнали меня?

— Но… Но я не знал… — шипел мужчина. — Как ты могла?… Спать… Как… ты…

Виолетта удивлённо взглянула на него:

— А тебе разве не нравилось? Не пойму, ты красный от боли или от стыда? — она звонко засмеялась, разбудив гулкое эхо.

— Прошу тебя, позови ппо…мощь, позвони…

— Что ты заладил одно и то же! — рассердилась Виолетта, но уже через секунду её лицо озарила улыбка. — Ты только представь, какую важную вещь изобрёл Белл! Перед смертью люди не каются, не прощаются, не молятся, а просят дать им позвонить! Кстати, а ты знал, что телефон вовсе не Белл придумал, а некий Меуччи, который умер в нищете и бесславии. Да… Как же всё-таки жизнь несправедлива. — Девушка посмотрела на задыхающегося мужчину. — Но это не в твоём случае. Я позаботилась и о преступлении, и о наказании.

— Прости меня… Я… Я…

— Прощение должно подразумевать раскаяние. Только в этом случае оно оправдано. А тобой сейчас движет страх. Тоже хорошее чувство, отрезвляющее, но уродливое, — она присела на корточках возле него и скривилась. — У тебя сейчас его лицо. Так что, родной, помиловать я тебя не могу. Привычка доводить всё до логического конца… Кстати, это твои гены, папочка. Может, поэтому я никого не люблю? Знаешь, у нас в школе был один пацан, которому вздумалось за мной ухаживать. Пытался провожать меня, открытки дурацкие дарил, даже портфель нёс один раз. Я думала — он влюбился. А нет! Ему было меня жалко, представляешь? — она вопросительно взглянула на задыхающегося Потоцкого. — Худое, немощное, бестолковое существо, которое меня жалело! Меня многие жалели как нечто неполноценное, ущербное. Я даже к этому стала привыкать и почти поверила в свою никчемность. Когда же мне было тринадцать, меня изнасиловали. И, знаешь, мне понравилось. Впервые в жизни меня не жалели, не пинали, не пытались избавиться от меня. Меня хотели и брали! — Она с облегчением вздохнула, поднялась и принялась отряхивать платье с застывшей на лице умилительной улыбкой. — Вот и я делаю так же.

— Я же… тебя спас… — простонал Потоцкий.

— Да, я помню. Как и было запланировано… Я думала, будет сложнее, а оказалось просто и примитивно. И всего-то: похожее платье, такие же волосы и роль жертвы. Ностальгия об ушедшей юности и всплеск гормонов победили! Так что ты не меня спасал, а себя, — девушка тут же скомкала радость в надменном тоне. — Покончить жизнь можно только в том случае, если таковая была. А у меня её не было. Я уже давно была мертва! Я пыталась жить. Жить не лучше и не хуже других. А получалось просто существовать. Как некий предмет, который за ненадобностью закинули в зловонный угол, где, кроме звенящей пустоты, ничего больше нет! Такой чёрный вакуум без конца и края! Я, дура, поначалу пробовала от него освободиться. Ан нет…Оказалось, это невозможно… Знаешь, почему? Потому что он не вокруг меня, а внутри! У меня просто есть человеческий облик, но внутри — пусто. Сначала я этого боялась и пыталась походить на других людей, выдумывала себе жизнь. Смешно? Смешно и глупо. А потом смирилась, даже пробовала заглянуть в эту пустоту, но невозможно заглянуть в то, чего не существует. Невозможно ни вылечить, ни залечить, ни вырезать к чертям собачьим! Нет содержания — нет и смысла… Когда сегодня мы плыли в лодке, я смотрела на рассвет и думала, что в нашей жизни есть много понятий и названий, которых на самом деле не существует. Например, тот же горизонт. Что это такое? Кто его видел? Как за него заглянуть? Не-воз-мож-но… Наверное, внутри меня есть такой же горизонт. В него нельзя заглянуть, даже если там встаёт солнце.

— Важно не то, что мы видим, а как мы к этому относимся, — с трудом выговорил Потоцкий и застыл в корявой позе, еле слышно шевеля губами. — Виолетта посмотрела на бесчувственное тело, на одинокую мутную слезу, медленно сползающую с распухшего глаза отца, и грустно улыбнулась:

— Взгляд и отношение к предательству имеют один корень, папочка.

Где-то из глубины пещеры послышались быстрые приближающиеся шаги. Чернов вынырнул из-за камней и остановился в оцепенении.

— Долго ты! Ну, что ты там встал?

— Он… Он ещё не…

— Нет, он ещё не издох. Несколько минут осталось. Ты молодец, хорошо справился. Сам не покололся? — она подошла к парню и, взяв его за руку, осмотрела кисть, а потом облизала один из пальцев. — Всё готово?

— Да, я всё сделал, как ты говорила. Перевёл счета и закрыл…

— Вот и отлично! — она хлопнула его по плечу и с удовольствием потянулась. — Теперь вали отсюда. И чем быстрее, тем лучше! Я с тобой свяжусь, когда всё закончится, — крикнула она ему вслед и добавила, — а мне нужно начинать плакать и паниковать.

— Нет, не нужно! — грянул мужской голос. Марк выскочил из-за камней так стремительно, что Виолетта не успела опомниться. Он подлетел к Потоцкому, который практически перестал дышать. Его холодные руки вцепились в раздувшееся горло, а глаза были подобны искусственным стекляшкам. «Сейчас, сейчас впустим адреналинчика и преднизолончика — и будешь, как новый…», — шептал себе под нос Марк Николаевич, заправляя шприц.

— Поздно, — равнодушно заключила Виолетта.

— Не поздно, — улыбнулся Марк. — В самый раз. А она молодец, да, мужики? Хорошо придумала! — обратился он к двум охранникам, один из которых держал под руки Чернова.

— Я в шоке, — коротко заключил Дима и ударил под ребро Олега, — да стой ты, не дёргайся! Я не шаман, но в бубен настучать могу.

Вдруг Потоцкий зарычал и закашлялся. Войт приподнял его и наклонился к груди:

— Всё обошлось. Увы, Виолетта, увы. Что-то пошло не так в твоём идеальном плане.

— Если что-то идет не так, то ничего нельзя с этим поделать, — усмехнулась девушка.

— Почему же? Ты, например, можешь начать беспокоиться о своей дальнейшей жизни. Я почти тебе сочувствую. Сколько лет потрачено впустую!

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — её спокойствие удивляло и пугало одновременно.

— Если честно, то и я не до конца понимаю, о чём говорю, — согласился с ней Марк. — Убить своего отца — ещё куда ни шло, но спать с ним! Это выше моего понимания!

— Чего? — в один голос рявкнули охранники.

— С отцом! Взрыв мозга! — засмеялся второй охранник. — Во дают! Санта-Барбара!

— Как ты, Владлен Эдуардович? — спросил Войт, видя, что шеф приходит в себя.

— Я уже не женат, но ещё не умер, — еле слышно проговорил он, и подобие улыбки мелькнуло на бледном лице.

— Прямо в тему! Ну, если есть силы цитировать Санта-Барбару, тогда всё в порядке!

ЭПИЛОГ

Мужской силуэт неподвижно стоял у открытого окна. Иногда фигура оживала, вспыхивала красным огоньком где-то на уровне лица — и снова впадала в оцепенение, обволакиваемая сизой поволокой сигаретного дыма. Взгляд мужчины проваливался в ночную пустоту, откликаясь эхом в своей собственной. Внизу из холла послышались приглушённые голоса, а потом шаги, старающиеся ступать как можно тише. Они стихли перед входом в бюро.

— Брр, холодно. Только октябрь, а воздух почти зимний…