Вдохни океан (СИ) - Обр Ольга

Она целует меня и выходит за дверь. Не удержавшись, ощупываю не только глаза, но и голову. Убеждаюсь в том, что сейчас, скорее всего, похож на мумию. Как же не терпится узнать, получилось ли. И так страшно разочароваться.

Наконец, в комнату заходит док вместе с Мари. Проверяет показания каких-то датчиков, прикрепленных ко мне, рефлексы. Мне помогают сесть в кровати, не повредив тянущиеся от меня куда-то в сторону проводки. И момент истины наступает. Медсестра аккуратно разматывает бинты, я моргаю и глаза вспыхивают болью от неожиданности. Потому что я вижу. Впервые за десять лет. Палата наполнена очень тусклым светом, видимо, чтобы не ранить непривыкшие еще глаза. Рассматриваю в шоке свои руки, совсем не такие, какими я их запомнил. Поднимаю взгляд, вижу перед собой доктора так четко, что могу рассмотреть каждую морщинку на его лице. Перевожу свой взор дальше и там, за плечом дока, стоит самая прекрасная девушка, какую я только мог вообразить. Она улыбается мне, прикусив губу и это до ужаса мило.

— Ты не накрасилась, — выдаю первое, что приходит в голову. И она смеется. А я не могу не улыбнуться в ответ.

Док проверяет мои рефлексы снова, светит фонариком в зрачки. Затем велит медсестре отключить все датчики, поздравляет меня с удачной операцией и прощается до завтра. Только когда за ним закрывается дверь, понимаю, что даже не поблагодарил мужика, вернувшего мне зрение и веру в чудеса. Мари понимает меня с полувзгляда, кажется, потому что подходит ко мне и говорит:

— Ничего страшного, успеешь еще поблагодарить.

Садится тихо рядом со мной, гладит по щеке, и слезы льются из ее удивительных серых глаз.

— Не плачь, все же хорошо, — успокаиваю ее, не обращая внимания на снующую рядом с нами девушку-сестричку.

— Я от радости, — улыбается моя невозможная, невероятная, самая лучшая в мире женщина. Мы держимся за руки, и я не могу насмотреться на нее.

— Что, все-таки стоило накраситься? — как только берет себя в руки, тут же начинает язвить Мари.

Мотаю головой — нет. Точно нет.

— Ты как мечта, ставшая реальностью, — говорю, что думаю. Жаль ненадолго, добавляю про себя. Но отгоняю эту мысль, не желая портить такой чудесный момент. Впитываю в себя ее образ и улыбаюсь как дурак.

36

МАРИ

Кир снова видит и от осознания победы кровь наполняется бурлящими пузырьками восторга. Как же я рада за него. Мы сидим в палате и просто разговариваем. Но перенесенный наркоз вкупе с лавиной эмоций накрывают Кира, и он засыпает задолго до наступления ночи.

Оставив на его щеке легкий поцелуй, отправляюсь в больничное кафе — с утра кусок в горло не лез и теперь страшно хочется есть. Взяв первый попавшийся салат, утоляю голод и размышляю, как быть дальше. У меня нет моих собственных, не палерских, документов. Карту Кира я тоже брать с собой не планирую. Ситуация не то чтобы веселая. Здесь у меня, конечно, есть друзья. Но не их я хочу увидеть первыми, вернувшись домой. Про то, чтобы связаться с Алексом, и речи не идет. После всего, что я натворила, назад к нему дороги нет. Я не смогу врать, а он… Он будет прав, отказавшись от меня. Поэтому решаю, что звонить надо папе. Кому же еще? В общем-то, на память я знаю только его номер и Алекса, так что выбор в любом случае невелик.

Но уйти вот так, сегодня, я не могу. Кир проведет в клинике еще минимум три дня, и я решаю остаться ненадолго, продлить агонию. Поддержать его, убеждаю себя. Но сама знаю, что вру.

В расстроенных чувствах возвращаюсь в палату к моему мальчику, который уже не спит, смотрит на меня внимательно, потом приглашающее распахивает одеяло. Он еще в больничной рубашке, в которой был на операции. В любой другой ситуации я бы вдоволь похихикала над его видом, но сегодня обстоятельства не располагают. Я просто тесно прижимаюсь к нему и, уткнувшись в подмышку, роняю пару слезинок.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю глухо.

— Череп немного саднит, но в целом нормально, — негромко отвечает он.

— Тебе и ребра когда сломали, было нормально, — иронизирую я.

— Признайся, ты уже тогда хотела остаться в моей спальне, — поддевает с усмешкой.

— Хотела, — к чему теперь отпираться. — Кстати, доктор Джонсон сказал, что в ближайший год нежелательно заниматься единоборствами. А дальше надо будет снова пройти обследование и уже по обстоятельствам.

— Ясно, — кивает Кир. Он все еще слаб, мы просто обнимаемся и потихоньку обсуждаем, как много всего ему предстоит увидеть.

На следующее утро ему делают кучу тестов, но уже после обеда он свободен и даже может передвигаться по палате самостоятельно. Свет в комнате все еще приглушен и в коридор, где яркие дневные лампы, выходить не рекомендуют. Несколько раз уточнив у медсестры, не побеспокоят ли нас снова, и, получив отрицательный ответ, Кир запирает за ней дверь. Он поворачивается ко мне с горящими глазами, и я таю под его взглядом, наполненным восхищением.

КИРАМ

В первое мгновение, после пробуждения не понимаю, что происходит. Мозг медленно реагирует на возникшую картинку. Вспоминаю, что снова вижу, и ликование заполняет меня, когда обвожу взглядом комнату. В следующую минуту оно сменяется липким страхом. Неужели она ушла вот так, даже не попрощавшись? Оглядываю окружающее пространство снова, на этот раз, выискивая признаки ее присутствия. Впрочем, обманывать себя ни к чему, я знаю, что она не возьмет не единой чертовой вещи, кроме того, что будет надето на ней. Сотрет меня из памяти и будет жить дальше. От холодящей душу безысходности отвлекает входящий вызов. Звонит отец. Коротко сообщаю ему о том, что операция прошла успешно, он поздравляет меня. Интересуется, когда нас ждать назад. Нас — как ножом по сердцу. Знаю, что полечу домой один. Но отцу говорить об этом ни к чему. Заверяю, что сообщу ему, когда нужен перелет, и сворачиваю разговор. Минуты тянутся бесконечно. Но вот открывается дверь и Мари заполняет собой пространство. Или это пространство сужается лишь до одной интересующей меня точки? Не вижу ничего кроме нее. Она залезает ко мне под одеяло так уютно и знакомо, что страхи отступают на задний план, прячутся до завтрашнего утра. Вдыхаю ее запах, обнимаю и понимаю, что такой в моей жизни уже никогда не будет.

На следующий день, после дьявольской кучи анализов и тестов нас, наконец, оставляют в покое. Я чувствую себя уже вполне сносно и у меня на этот вечер далеко идущие планы. Закрыв за медсестрой дверь, подхожу к Мари, устроившейся с ногами в глубоком кресле, сажусь перед ней на корточки и никак не могу наглядеться. Она не выдерживает первой, наклоняется и целует меня так, что кровь плавится в жилах. Хочу поднять на руки, чтобы унести в постель, но она вырывается, со словами, что дойдет сама. Точно, мне же нельзя тяжести пока, вспоминаю отстраненно. Все мысли сейчас о другом. Мари тянет меня за руку к кровати, ложится, и я оказываюсь сверху. Сегодня она не в платье — вернувшись в свой мир, Мари поразительно быстро возвращается и к старым привычкам. На ней спортивная футболка и штаны, но даже в таком простеньком виде она меня заводит. Может быть, в таком виде даже больше. Стягиваю с нее простую белую майку с неземным удовольствием. Потом летят на пол штаны. Она лежит передо мной в крошечных белых кружевных трусиках и бюстгальтере, такая вся аппетитная, что я даже не знаю, с чего начать. Да, ее тонкая шейка — мой фетиш, и я сначала покусываю ее, постепенно спускаясь все ниже и ниже. Привычным уже жестом разрываю ненужное белье и налаждаюсь открывшимся мне видом небольшой упругой груди с розовыми торчащими сосками. Сегодня столько всего в первый раз. Небольшая родинка рядом с пупком, гладко выбритые нижние губки. Сегодня это все только мое. Зацеловываю ее всю, изучаю заново. Все, что так знакомо на ощупь, нужно совместить в голове с этим новым знанием о том, как выглядит ее тело. Сегодня делаю все так медленно, как только позволяет моя выдержка. Когда вхожу в нее, вижу, как широко раскрываются от удовольствия ее глаза, как изгибаются в гримасе восторга пухлые губы. От новых ощущений дрожь оргазма сотрясает меня гораздо раньше, чем я планировал. Но у нас впереди весь вечер и ночь. И сегодня она не уйдет, я уверен. Чтобы не оставлять свою девочку без сладкого, спускаюсь вниз и довожу ее до экстаза губами и языком. Впиваюсь глазами в ее лицо, когда, кончая, она шепчет: пожалуйста, Кир. Это то, что я хочу запомнить. Прости, что не смог уберечь тебя. Прости, что испортил твою жизнь. Прости, что больше не смогу заботиться так, как мне бы хотелось.