Обмен заложниками - Иван Наумов

На расстоянии вытянутой руки, но по ту сторону, жил Булыжник. С того момента, как Клайв услышал от камня свое имя, он больше не мог думать неодушевленно о трехметровом астероиде, предъявившем свои требования всему бестолковому человечеству.

Звездный гость. Звездный инспектор. Кусок скальной породы без малейших признаков организованной структуры. Просто каменюка, прилетевшая неизвестно откуда. Булыжник.

Булыжник, вышедший на нужную ему орбиту и зависший над Тихим океаном. Болтливый, как ди-джей с поп-радиостанции. Перекроивший пространство вокруг себя, сместивший естественные гравитационные векторы в радиусе мили. Построивший сцену для спектакля двух актеров — себя и Земли, — наполнивший зал зрителями.

И убивающий зрителей одного за другим.

В баре в этот час было безлюдно. Джиро, не спавший, похоже, вообще никогда, перебирал громадными ручищами бокалы, протирал их до хрустального блеска и тихо напевал что-то по-неаполитански.

— Негрони?

— Лучше просто аверну, — ответил Клайв.

— Лед?

— Один кусочек. Не люблю талую воду.

Джиро потянулся за нужной бутылкой.

— Как ты этого добился? — спросил Клайв. — Все напитки мира, нормальная посуда, атрибутика… Сколько могло стоить припереть все это сюда?

Бармен полыценно ухмыльнулся.

— Наблюдение стало очень прибыльным местечком, Гуардиерэ[5]. Если вам напоследок захочется омаров или черной икры — нет проблем, только скажите Джиро.

— Неужели только на хостинге можно так зарабатывать?

Джиро искренне расхохотался.

— Хостинг был важен только в самом начале. Связь с внешним миром и все такое. А потом мы стали звездами. Каждая кроха информации о любом из нас и о том, что мы здесь делаем, стоит бешеных денег. Знаете, что любой ваш чих привлекает внизу большее внимание, чем финальные матчи, землетрясения и свержения правительств? Атабаев поставил проект на широкую ногу — может, потому и продержался почти четыре месяца.

— Он был единственным, кто попал сюда против своей воли — может, дело в этом?

Джиро беспокойно осмотрелся.

— Не нужны эти разговоры, Гуардиерэ. Все «зачем» и «почему» только запутывают дело. За ними пойдут «как», «для чего», а там, глядишь, и «что дальше будет». А для нас с вами ничего не будет, правда? Через несколько дней ваше желание исполнится, а один из нас станет новым Стражем. Придет когда-нибудь и мой черед.

Он пододвинул Клайву стакан с темным ликером. Полый ледяной цилиндрик, плавающий на поверхности, напоминал полузатопленный корабль.

— Я тоже здесь не по своей воле, — вдруг сказал Джиро, отвернувшись к кофе-машине.

— Что?! Против воли?!

— Я не сказал «против воли». Просто я сюда не собирался.

— Как такое может быть?

Джиро еще раз с сомнением осмотрел зал. За дальним столиком белобрысый финн застыл как статуя, рассматривая свои ладони. То ли убил кого-то, то ли просто псих. «Мне нет до этого никакого дела», напомнил себе Клайв. У панорамного окна во всю стену все с тем же видом на Землю на вязаном коврике распласталась ниц женщина в платке. Она то приподнималась и, склонив голову, тихо молилась, то начинала отбивать неистовые поклоны и скулить сквозь зубы.

Условная «ночь», когда диск Земли загораживал собой солнце, длилась меньше двух часов, но именно в этот период спало абсолютное большинство обитателей Наблюдения.

— На Амальфитанском побережье, — наконец решился начать Джиро, — есть развалины города Паэструм. Там одна из точек входа сюда. Когда Булыжник объявил первый набор, никто об этом толком и не слышал. А кто слышал — не поверил. Только в тот момент меня везли в багажнике черной «ланчии» дона Сфорцы, чтобы закопать в оливковой роще на южном склоне одной безымянной горки. Я задолжал дону чуть больше, чем могли бы отдать мои внуки и, кроме бара в Салерно, который уже принадлежал Сфорце, у меня ничего не было. Мой двоюродный брат работал на дона, курировал несколько ювелирных лавок на набережной, и ко мне относились гораздо лояльнее, чем должны были.

Клайв не спеша пригублял горьковатый напиток и задумчиво разглядывал бармена — всегда невозмутимого верзилу с мясистым лицом, добродушного и непроницаемого, а сейчас вдруг открывающегося первому встречному.

— Наверное, они слушали радио в машине, потому что вдруг свернули к развалинам и вытащили меня из багажника. «Где роща? — спрашиваю я, — мне рощу обещали!» А этот дегенерат Рико смеется мне в глаза, и говорит: «Встань вон у той колонны, Джиро, подними руки, и обратись к Господу. Если ты такой, как нам рассказывали, и даже Господа можешь взять в оборот[6], то Он заберет тебя к себе прямо отсюда». И тычет стволом в печень. Ну, встал я, куда они сказали, и действительно начал молиться. «Пресвятая Дева Мария», подумал я, «если у тебя есть пара свободных минут для верующего, но непутевого человека, то сделай, чтобы эти недоразвитые подонки облажались по полной программе и дон Сфорца лично продырявил их дурацкие лбы». И только я, можно сказать, четко сформулировал эту простую и конкретную идею, как — бац! — стою над Булыжником, в духоте и вони трещащего по швам азиатского модуля, а Атабаев таращится на меня, будто это не я, а президент их коррумпированного Казакистана[7].

— Постой, так ты застал Атабаева?

— Что значит «застал»? Мы вместе, рука об руку, построили Наблюдение таким, как вы видите его сейчас, Гуардиерэ. Сначала был только тот модуль, который казахи перекупили у русских, а потом не знали, что с ним делать. Атабаев взял Булыжник в захват — с этого все и началось. Сначала появилась сила тяжести, потом весь мусор с близких орбит стал сползаться сюда. Потерянный японцами спутник связи мы выловили уже вместе. Потом русские и американцы нарастили технические секции, а те же японцы подогнали жилой отсек-соту. Когда Атабаева позвали, здесь уже было человек двадцать. Честно говоря, я думал, что стану следующим Гуардиерэ…

Словно глубокий вздох прокатился по Наблюдению, беззвучный стон раздался в голове каждого обитателя станции. Женщина вскочила с коврика и, скрутив его, бросилась прочь. Финн оторвался от созерцания своих ладоней и удивленно сказал:

— Окно!

Скрипы, хлопки дверей, топот шагов. Люди стягивались в бар. Появилась заспанная Сьон и начала помогать Джиро. Единственное просторное помещение на Наблюдении быстро заполнилось.

Петушков — вот как его фамилия! — плюхнулся на соседний стул:

— Ваши ставки?

— Пять к одному: да, — сказал Клайв. — Кто-то должен прийти мне на смену.

Шериф Торрес был великолепен. Толстый и громогласный мексиканец с пышными седыми усами в последние месяцы стал лицом Наблюдения для всех вновь прибывших.

Исчезая с Земли и появляясь здесь, новичок оказывался в бывшем казахском модуле, за иллюминатором которого уже два года висел в захвате загадочный астероид. Насмотревшись на Булыжник, новичок так или иначе должен был пройти по длинному узкому отсеку и подняться по громыхающему трапу на следующую палубу — где три сотни таких же суицидальных типов ждали его выхода.

Большой, но все-таки замкнутый коллектив, к тому же такого специфичного свойства, нуждался в правилах сосуществования, краткосрочном социальном регламенте.

В основном жители Наблюдения пребывали в сомнамбулическом состоянии, оценивая и переоценивая прожитую жизнь и то, что от нее оттолкнуло. Они не шли на контакт, избегали общения, прячась в своих персональных сотах, лишь изредка выползая за едой. Несколько десятков человек покончили с собой уже на станции, не дождавшись обещанной Булыжником смерти.

Другой крайностью были холерики во взведенном маниакальном состоянии, опасные, как перекрученная пружина. Стоило вспомнить хотя бы малыша Энрике. Он попал на Наблюдение от алтаря кафедрального собора Медельина, когда перуанские маринос при поддержке американской авиации начали зачистку центра города. С двумя пулями в плече, под каким-то глубоким кайфом домашнего производства и с еще раскаленным «калашниковым» наперевес.

Лишь за счет тонкой прослойки относительно вменяемых людей, способных поддерживать отношения с окружающими, не вынося наружу свою боль, на Наблюдении сохранялась видимость стабильности.

Сколько горя вокруг, подумал Клайв, оглядывая набежавшую отовсюду публику. Сколько тайн, разочарований, развеявшихся надежд. И, несмотря ни на что, в нас живет тупое первобытное любопытство.

Загремели железные ступени трапа, и сотни взглядов сошлись на узкой овальной двери, медленно открывающейся в зал.

Вошел… или вошла… Какая, в сущности, разница, мужчина или женщина, какого возраста, роста, какой веры и расы… Еще одно человеческое существо, избравшее смерть. Шериф сделал шаг вперед, и начал диалог с обкатанных, отшлифованных фраз: