Обмен заложниками - Иван Наумов

Вошел… или вошла… Какая, в сущности, разница, мужчина или женщина, какого возраста, роста, какой веры и расы… Еще одно человеческое существо, избравшее смерть. Шериф сделал шаг вперед, и начал диалог с обкатанных, отшлифованных фраз:

— Приветствую вас на Наблюдении! Вы говорите по-английски? Меня зовут Мигель, я здешний шериф, слежу за порядком и помогаю всем, кто в этом нуждается. Если у вас возникает вопрос, я — первый, у кого есть ответ.

Новички, как правило, сначала отказывались представляться, и этот пункт из программы давно уже выпал.

— Итак, вы на станции, где собрались желающие умереть. Булыжник, с которым вы только что познакомились, позволяет сделать это эстетично и с пользой для общества, хотя и не гарантирует сроков. Ваша жизнь вам больше не принадлежит, чужая — тоже. Отсюда нет выхода. При попытке выйти за пределы станции и при попытке поднять руку на ближнего вы будете убиты Булыжником. Не менее эстетично. Если вам покажется, что лучше умереть самостоятельно, постарайтесь сделать это так, чтобы было поменьше хлопот тем, кто останется. Рекомендую разгерметизацию в грузовом шлюзе.

Все продолжали пялиться на новичка, пытаясь понять по лицу, что у него сейчас внутри.

— А если, как и большинство здесь присутствующих, вы хотите уйти из жизни с пользой, то располагайтесь и ждите, когда камень позовет вас. Тут ошибки не будет — Булыжник скажет вам на вашем родном языке, что вы, и только вы, поможете ему в очередной раз определить настроение Земли. В первый раз он просто предупредит вас, а во второй — пришлет приглашение. Тогда вы спуститесь туда, откуда только что вышли, и… И все. Как вы поможете Булыжнику, никто не знает, а вас, чтобы нам рассказать об этом, уже не останется.

Здесь обычно следовала глубокомысленная пауза.

— Как вы видите, здесь достаточно комфортно. Сила тяжести — земная, и вид из этого окна всегда на родную планету. Мы стараемся, чтобы для всех, временно оказавшихся здесь моральный климат был столь же комфортным. Правило первое: вы не обязаны отвечать на вопросы и поддерживать разговор. Правило второе: вы не можете настаивать, чтобы кто-то общался с вами. Правило третье: делайте, что хотите, но не мешайте остальным. Так что располагайтесь. Чуть позже я объясню, где ваша сота и все прочее. Кстати, если на время ожидания вы согласитесь взять на себя мелкие хозяйственные обязанности, дни и недели не будут вам казаться столь бессмысленными. Выпьете что-нибудь за прибытие?

Новичка увели заселяться, и в баре осталось три-четыре десятка посетителей — кто-то разбрелся по сотам, кто-то направился на грузовые палубы. Наблюдение жило в безвременьи.

— Что хорошего в мире? — спросил Клайв. Сьон поставила перед ним новую аверну.

— Сегодня в Шанхае, — сказал Петушков, — основные ставки принимаются на дату твоего ухода и на то, кто будет следующим Стражем. Наблюдение получит пятнадцать процентов от сборов. Хотя кинут, наверное. А в твоем фэн-клубе — полумиллионный поклонник. Рейтинг сайта Наблюдения по-прежнему заоблачный.

— Геостационарный, — поправил Клайв. — Это круче.

В принципе, анонимность и прайвэси жителей станции были фикцией. Люди не говорили о личном между собой, но из интернета добывалось все. Жизнь каждого прилетевшего на Наблюдение внизу разбирали по дням и минутам, тысячи психологов изощрялись в мотивации причин, толкнувших на самоубийство, репортеры как голодные звери набрасывались на родственников и друзей, коллег по работе и случайных знакомых.

Петушков, например, изобрел какой-то программный принцип сортировки данных — кажется, назвал «интуитивным подходом». Потом «Майкрософт» запатентовал этот метод без его участия. А через два года тяжб узнал Петушков случайно, что все его рабочие записи передавала в нужные корпоративные руки родная дочь — с полного согласия любимой жены. От такой оплеухи он очнулся уже на Наблюдении.

— Я все думаю, — сказал Петушков, гоняясь ложкой за ломтиком лайма в своем чае, — как долго это будет длиться. Прилетел к Земле камень и на открытой волне объявил, что будет надзирать за ее хорошим настроением. Не на уровне «разум — разум», а скорее «небесное тело — небесное тело». Сразу начинаешь себя ощущать плесенью мироздания! И когда однажды окажется, что «настроение» Земли плохое — что тогда? И что это значит?

— Как-то не хочется об этом думать. Я — шестьдесят девятый. Пока что обходилось. И потом, Булыжник пригласил добровольцев-наблюдателей. Видимо, не получается контакта «тело — тело»?

— Я бы сказал, камикадзе-наблюдателей. При этом неизвестно, станешь ты спасителем человечества или конем бледным. Вот больше всех и бесятся сектанты да экологи. Одним кажется, что они дождались конца света, а другим — что они знают, «за что». Ты, кстати, извини, если тебе сейчас весь этот треп не нужен, я…

Стандартная сота — три кубометра жилого пространства, персональный саркофаг. Вентиляция, компьютерная консоль, пара встроенных шкафчиков, автономный персональный санузел. Мягкий пол, подушка, тонкое одеяло.

Клайв почти уснул, когда кто-то тихо поцарапался в дверь. Он открыл, и Сьон вкарабкалась к нему в соту, не произнеся ни слова. Приложив ему палец к губам, она скользнула под одеяло. Клайв краем уха слышал, что страх смерти иногда вызывает такую реакцию. Но не предполагал, что столь неожиданная близость женщины пробудит в нем одновременно слабость, тоску и вожделение.

Сьон принимала его ласки задумчиво и оценивающе. Мягко направляла его прикосновения. Иногда утыкалась носом ему в шею. И молчала.

Потом, забившись в угол и положив его голову себе на колени, она спросила:

— Почему ты здесь?

Клайв дернулся, как от пощечины. Хотел сказать, что это слишком личная тема, но понял, что в такой обстановке подобное прозвучало бы странно.

— Зачем тебе это? — спросил он, тщетно пытаясь вспомнить, что читал о ее жизни. То ли сгорели дети, то ли утонули родители. Или кого-то расстреляли? Единственное, в чем он был уверен — это в том, что самоубийство не было прихотью. И еще: ее звали Либерасьон, дедушка-испанец из Французского легиона попал в плен, выжил и осел во Вьетнаме. Но что же случилось у нее самой?

— Ты не похож на Стража, — ответила Сьон. — Ты как птица в клетке. Расскажи мне!

И Клайв заговорил. Сначала через силу, смущаясь, даже приглушив свет, чтобы она не видела его лица. Потом легче, потом перестало быть стыдно, и он выдал все.

Как с десяти лет бредил кино. Как вгрызался в учебники по маркетингу, психологии спроса, анализу восприятия, подсознательным структурам, геометрии сна. Как почти вслепую начал верстку большого сценария — от руки, на бумаге, не доверяя компьютеру. Рисовал диаграммы, обкатывал диалоги, выверял частотность слов, лингвоблоки, мотивационные схемы. Делал наброски визуальных композиций. Понимаешь, Сьон, больше уже нельзя, как раньше, просто что-то придумать. Методика подачи зрителю изображения и звука сейчас много ближе к математике, чем к искусству. И рецепты хранятся в тайне «парамаунтами» и «ворнер-бразерсами». На один проект ушло восемь лет — но схема стоила того…

Как просчитал правильную «заброску крючка» — на анонимном конкурсе, среди жути и мути подросткового творчества. Как «рыбка клюнула», и он получил умеренно равнодушное письмо, предлагающее развить выставленную на конкурс тему в сценарий короткометражки и перейти во взрослый конкурс. Как в тот же день все компьютеры его семьи, включая мамину сестру, пять лет назад уехавшую на другое побережье, его школьный сайт и библиотеки его лучших друзей были вскрыты — нежно, Сьон, нежно — будто пушинка пролетела!

И как в тот момент, когда должна была начаться основная игра — и он готовился спрятать рукописи совсем далеко, потому что за взломом виртуальным мог последовать физический, — взбешенный отчим демоном ворвался в его комнату. У него в компьютере стерлась папка со ссылками, а в протоколах файрволла прописалось подключение с какого-то арабского сервера.

«Не знаю, с кем ты связался, щенок! А я говорил, что шизоидная абракадабра, над которой ты сидишь днями и ночами, не может довести до добра…»

И было много всяких прочих «довести до добра», «я в твое время», «лучше бы занялся спортом», и черт же дернул что-то возразить, потому что тогда отчим просто сорвался с катушек и, заперев Клайва в стенной шкаф, продолжил лекцию. Аккуратно разрывая листок за листком, Сьон, на тонкие аккуратные полоски, как в каком-то романе Кинга. Знаешь, сколько времени нужно, чтобы порвать две с половиной тысячи листов плотной писчей бумаги? Знаешь, как страшно, когда половину твоей жизни методично кромсают в лапшу? Сьон…

Как он собирал по центам деньги на билет в одну сторону до Лос-Анжелеса из их промышленной дыры. Как брел пешком в Голливуд, разыскивая эту аллею, как…