Слуга Божий - Яцек Пекара

— Ну, у тебя и вид, Мордимер. — Близнец посмотрел на меня с явным, хотя и неожиданным сочувствием.

— А, перестань, — пробормотал я и посмотрел в лицо Гунда.

Он смотрел на меня вытаращенными и полными боли глазами, ибо никто не озаботился ослабить узлы на нём. Поэтому я сделал это сам. Не из ложно понимаемого милосердия. Просто мне от него будет больше пользы, если он сможет ходить самостоятельно. В конце концов, нас ждала долгая дорога в Хез.

— Иду спать, — сказал я. — А ты сиди здесь. — Второй скривился, услышав мои слова, но ничего не сказал. — Ты куда дел брата?

— Вроде спит, зараза! Сказал, что устал от поисков…

— Я ему устану! — ответил я, но только махнул рукой.

Я ещё раз посмотрел на Гунда, разложенного на столе. Голый и худой, с выступающими рёбрами, со съёжившимся естеством и порезами от тупой бритвы он не выглядел могучим колдуном. А если не смотреть, был им.

Меня разбудил равномерный стук дождя о ставни. Что ж, недолго продолжалась хорошая погода. Конечно, костёр можно сложить да разжечь и во время ливня, но поверьте мне, самое красивое зрелище открывается летним, безоблачным вечером, когда красный цвет пламени взаимодополняет красный цвет заходящего солнца. Но здесь — в Томдальце — мы и так не намеревались разжигать костёр.

Я открыл ставни. Рыночная площадь снова напоминала лужу. Две исхудавшие свиньи слонялись в её центре, а одна тёрлась боком о металлический столб.

— Что за дыра, — проворчал я про себя и вышел в коридор позвать корчмаря.

Мы никуда не спешили, поэтому я велел приготовить кадку с горячей водой, щёлок и берёзовый веник. И солидный завтрак. После молитвы у меня всегда зверский аппетит, и сейчас я тоже чувствовал, что съел бы коня с копытами. Я купался до позднего утра, лишь время от времени вызывая прислужную девку, чтобы добавила горячей воды. И так я себе лежал в деревянной кадке, наполненной кипятком, уминал из глиняной миски кашу с кабанятиной и запивал холодным пивом. Ох, мне было хорошо, любезные мои, но я знал, что это лишь краткий миг отдохновения среди трудов праведных слуги Божьего.

Наконец я вышел после купания, велел Первому, чтобы сменил брата, сторожившего в темнице, а сам решил навестить бургомистра. Правда, как он, так и пробощ пытались добиться меня предыдущим днём, но я строго-настрого запретил корчмарю кого-либо пускать на второй этаж. И, как видно, он справился хорошо.

Бургомистра и настоятеля мне не пришлось долго искать. Они сидели в зале с кувшином пива и не выглядели довольными жизнью.

— Приветствую, господа, — сказал я, приглаживая ещё мокрые волосы. — Что вас привело в такую рань?

— М-мой бра-а… — начал бургомистр.

— Надеюсь, у вас были веские причины, чтобы заключить под стражу уважаемого гражданина нашего города, магистр инквизитор, — тихо сказал настоятель.

В этот раз его глаза были опущены, он смотрел в стол и говорил со смирением. И он был прав. В конце концов, передние зубы он уже потерял.

— Доктор Гунд едет вместе со мной в Хез-хезрон, где будет подвергнут полному дознанию…

Бургомистр глухо охнул и осел на стул.

— К вашему сведению скажу лишь одно: он обвиняется в практиковании чёрной магии, обладании запрещёнными книгами, тройном убийстве и ереси. Ты, настоятель, тоже приготовься в дорогу. Ты должен предстать через тридцать дней, начиная с сегодня, перед Его Преосвященством епископом. Будешь подвергнут допросу, имеющему цель выяснить, как могло случиться, что под твоим носом практиковал колдун. А ты. — Я подошёл к нему так близко, что мог дотронуться до него. — Обвинил невиновную женщину.

Он отшатнулся на шаг и сбил стул.

— Я-я н-не знал, — он стал заикаться, — живым Богом, господин инквизитор…

— Тише! — приказал я. — Ты ещё ни в чём не обвинён.

— Бургомистр, — сказал я после паузы. — Вот отчёт о расходах, которые должна покрыть городская казна.

Я подал ему лист бумаги, который ещё вчерашней ночью заботливо заполнил цифрами.

Бургомистр равнодушно взял документ, но когда на него посмотрел, побледнел.

— Эт-то н-невоз-змож…

— Возможно, возможно, — сказал я. — Всё согласно закону и традиции. Мне также понадобятся три вьючных лошади. Только никаких там хромых, измождённых кляч, договорились?

— До-до…

— Вот и ладненько. Распоряжением Святой Службы тебе нельзя покидать Томдальц, — добавил я. — Нарушение этого распоряжения приравнивается к признанию в соучастии в преступлениях колдуна.

Если это возможно, то он побледнел ещё больше.

— Это всё, — сказал я. — Выплата и кони должны быть готовы к завтрашнему утру. С рассветом мы выезжаем.

— Это огромная сумма, магистр инквизитор, — вновь тихо произнёс настоятель.

— У вас есть право обжаловать моё решение у Его Преосвященства епископа, — сказал я равнодушным тоном. — Ты, настоятель, явишься туда через месяц, поэтому у тебя будет возможность обсудить этот вопрос.

Я вышел из корчмы, раздумывая, посетит ли настоятель прихода святого Себастьяна в Томдальце наш прекрасный Хез-хезрон. Если он этого не сделает, на тридцатый день епископ выпишет ордер на его арест, который будет разослан во все отделы Святой Службы, в храмы, монастыри и по всем участкам Разбойной Стражи[81]. Мир станет очень маленьким для чернобородого служки, да и разговор, если до него дойдёт, сразу примет неприятный оборот.

Я послал Второго, чтобы они вместе с Смертухом запаковали все книги доктора Гунда. В принципе, я должен был это сделать сам, но что-то меня удержало от вторичного посещения его дома. Память о молитве была ещё слишком свежа и слишком сильна. Впрочем, я мог доверять ребятам. Книги не были тем, что их могло заинтересовать, хотя все они умели читать и даже немного писать. Конечно, я мог себе представить, что кому-то из них взбредёт в голову забрать ценный том с целью продажи его на чёрном рынке. Я мог себе также представить, что камень с неба упадёт мне прямо в карман. Ребята прекрасно знали, где кончаются шутки с добрым Мордимером, и где начинается работа, за плохое исполнение которой этот самый добрый Мордимер, глазом не моргнув, послал бы их на костёр.

Меня ждал ещё один визит. Честно говоря, не совсем обязательный. Но я хотел увидеть, как справилась на свободе Лоретта. И, кроме того, я считал, что мы должны на прощание сказать друг другу несколько последних слов.

Дверь дома Лоретты была уже целой и следует признать, она быстро обернулась с этой проблемой. Местный плотник, наверное, содрал с неё сколько влезло, хотя может уже наградой было то, что он одним из первых смог поговорить с женщиной, которую едва не сожгли на костре? В любом случае, несомненно, у него будет, о чём поболтать в корчме.