Другая женщина - Евгения Перова

– Как ты живешь в таком кошмаре? Я бы не смог. Это ж какое терпение нужно!

– Да у меня не всегда и хватает, ты что думаешь – я железная? Все бывает: и срываюсь, и плачу…

Это как раз и был такой день, когда Варька почти сорвалась: ей приснился мучительный сон, который время от времени повторялся, чаще всего в полнолуние. Во сне она кричала на мать, орала с ненавистью, со злыми слезами: «Ты всю жизнь мне поломала, идиотка проклятая, всю жизнь! Так и сдохну тут, в дыре этой! Без детей, без мужа!» Проснувшись, она чувствовала глубокий стыд и раскаянье, а мать тоже словно что-то ощущала и сильнее нервничала, так что Варьке приходилось прилагать массу усилий, чтобы на самом деле не разораться, как во сне.

– И ведь не подумаешь, – сказал Глеб. – Ты всегда улыбаешься!

– Глеб, а что мне еще остается? Иначе меня туда затянет, в этот ужас. Нельзя унывать, понимаешь? И ты давай-ка, распрямись! А то согнулся, как дед девяностолетний. Ничего, пробьемся!

Но Глеб переживал: молодая, красивая, а никакой жизни не видит! Он даже спросил у Шарапова, есть ли кто у Варвары.

– А что? – прищурился на него Шарапов. – Подъехать хочешь? Ты, Жеглов, смотри! Варька мне как сестра! Я за нее любому врежу, будь он хоть в два раза выше меня ростом, понял?!

Сначала им казалось, что это просто дружба. Глеб рассказывал про детей, Варька слушала, сочувствовала, особенно переживала из-за Люши – оказалось, девочка сама себя так назвала: шепелявила слегка, вот и получилась из Люси – Люша. Переживала Варвара всерьез, даже иной раз ночью просыпалась и думала. Влезла в Интернет, прочла все, что смогла найти о проблемах детей с ДЦП, пересказывала Глебу, тот только вздыхал: он никогда на жену не жаловался, но раз проговорился, что она плохо следит за детьми, особенно за Люшей, и той по большей части занимается бабушка.

Варька этого никак не понимала! Один раз она видела Люшу – поехала во второй микрорайон с автолавкой вместо шараповской Черепахи и увидела, как Зоя Васильевна гуляет с маленькой девочкой – та ковыляла по детской площадке, приволакивая ножку. У Варьки все сердце изболелось, а когда они подошли за сахарным песком и Варвара увидела ее трогательную мордочку с косящим глазиком и ямочками на щеках, то чуть не заплакала, с трудом сдержалась. Как можно такого ребенка не любить?! Варька подарила Люше шоколадку и всхлипывала всю обратную дорогу, а Зять, который сидел за рулем, косился на нее с недоумением.

А когда Глеб однажды принес показать детские фотографии, Варвара выпросила у него одну Люшину – тот слегка удивился, но дал. Это было что-то мощное, ей совершенно неподвластное – Варька полюбила чужого ребенка, как своего! Иногда Люша снилась ей, и Варя просыпалась в слезах: хотелось побежать, обнять, утешить… забрать себе… вместе с Глебом. И с пацанами. Она как-то спросила у Шарапова про Галю, жену Глеба: какая она? Тот поморщился: «А, та еще штучка! Холодная стерва! Не повезло мужику».

Не повезло…

Как-то работали в одном из коттеджей – красили, обои клеили. День был как по заказу – ясный, солнечный. Варька сидела на полу, вся освещенная солнцем, и старательно обрезала кромки обоев длинными ножницами. Глеб, проходивший мимо с ведром клея, остановился и залюбовался: казалось, что светится сама Варя.

– Какая ты… смешная, – сказал он, запнувшись: чуть было не выскочило «славная».

– Чем это я смешная?! Вот еще!

– Стараешься, аж язык от усердия высунула, как первоклашка!

– Да врешь ты все! – Варька, улыбаясь, подняла голову…

Улыбки медленно таяли у них на лицах, и взгляды становились все серьезнее и серьезнее – что-то происходило странное, словно кокон солнечного света, в котором сидела Варька, постепенно рос, расширялся, делался все ярче, пока не захватил в свое сияние и Глеба. Они смотрели друг на друга целую вечность, но тут из другой комнаты закричал Шарапов:

– Жеглов! Где ты там? Тебя только за смертью посылать!

Глеб повернулся и вышел, а Варька опустила голову и принялась дальше обрезать кромки. И вроде бы ничего не изменилось между ними. Но изменилось всё. Нет, они не вспыхивали при виде друг друга, спокойно разговаривали обо всем на свете, все так же подтрунивали один над другим. Но дотрагиваться избегали, опытным путем определив самую короткую дистанцию: сантиметров тридцать, не меньше! А то ощутимо било током. Ни Глеб, ни Варька не сказали ни слова о том, что с ними произошло, просто оба знали. Но оказалось, что знают не только они. Как-то вечером Шарапов, который вез Варвару домой с дальнего коттеджного поселка, спросил:

– Варь, а что у тебя с Жегловым?

Варя долго молчала, потом пожала плечами и ответила:

– Любовь.

– Вот горе!

– Почему ж горе? Счастье.

– Варь, ну ты ж понимаешь, что…

– Коль, я все понимаю. Я знаю, что ты мне хочешь сказать. Но изменить мы ничего не можем. Оно есть – и все.

Километра через полтора он снова спросил:

– Слушай, а может, вам просто переспать, да и все? А? Я ключи дам от пустого коттеджа…

– Шарапов! Да разве в этом дело?! Я… умереть за него готова! А ты – переспать! И как у вас, мужиков, всегда только секс в голове!

– Ну, не скажи, секс тоже вещь нужная. Вы оба как волки голодные – ты одна, молодая-красивая, а у него с женой напряженка…

– Это что, он тебя попросил со мной поговорить?!

– Избави боже, ты что! Я к Жеглову и подступиться с этим боюсь – убьет сразу!

– А со мной, значит, можно! Хочешь, Шарапов, я с тобой пересплю?! Раз ты так обо мне печешься? О моей сексуальной жизни!

– Варь, ну ты что!

– Ничего. Высади меня, я пешком дойду.

– Обиделась! Вот черт! Ну, прости меня, дурака! Прости, а? Просто смотреть на вас сил никаких нет, жалко же!

– А что, так заметно?

– Я вижу.

– Коль, ты сам-то подумай: неужели нам одного раза будет достаточно?! Да у тебя пустых коттеджей не хватит! И как дальше Глебу жить? На два дома? Ты знаешь, я бы на все согласилась, честно тебе говорю. Но он же не сможет. Ты видишь, какой он. У него пунктик на детях, на разводах. Он же упрямый, как не знаю кто! Я бы и с детьми его приняла, но как это возможно – от живой матери?!

– Вот же засада! Что ж за жизнь такая дурацкая!

– Какая есть.

А потом Варькина мать умерла. На похороны собралось неожиданно много народа, и даже сестра Лидочка приехала из Вильнюса, а на девятый день были только свои – Артемьевы, Шараповы и Глеб. Артемьевы ушли первые, а Наталья Шарапова помогла прибраться. Вытирая последнюю тарелку – Николай с Глебом допивали чай, – Черепаха вдруг сказала:

– Варь, теперь тебе новую жизнь начинать надо. Анна Викторовна, царствие ей небесное, отмучилась – и ты тоже отмучилась, хватит. Надо тебе в Москву перебираться, что ты здесь будешь киснуть? Молодая, образованная, красивая, умная!

Варвара аж опешила – не ожидала услышать от молчаливой Натальи такую длинную речь.

– Да я сама думала…

– И нечего думать! – поддержал жену Шарапов. – Что тут за жизнь для тебя!

– Встретишь кого-нибудь, судьбу устроишь, детей заведешь. А тут – какие женихи!

– Если только Кузяев!

– Ага, нужен ей твой Кузяев! Варя получше найдет!

Наталья с Колей говорили по очереди, как будто сговорились заранее. Глеб молчал, опустив голову, а Варвара смотрела только на него. Глеб мрачно произнес:

– Они правы, Варь. Что тебе здесь пропадать? – Встал и вышел.

Шараповы тоже распрощались и уехали, сделав вид, что не заметили машину Глеба, стоящую чуть поодаль. Варвара подошла, он вылез.

– Гле-еб! – сказала Варька с тоской и шагнула к нему – шагнула и прислонилась. Просто прислонилась, не обнимая. Они постояли, Глеб вздохнул и все-таки обнял ее, так осторожно, словно Варька была стеклянная. А потом уехал.

Работу в Москве Варвара нашла довольно быстро. Сначала она справлялась: новое дело, новые люди, новые наряды. Времени не было, чтобы особенно тосковать, – поднималась рано, приезжала поздно, уставала с непривычки, в выходные отсыпалась. Общалась только с Тигрой. Шарапову звонила изредка, чтобы узнать, как Жеглов. Так проработала лето, а осенью – второго сентября! – нечаянно встретила Глеба. Этот день выдался теплым и ясным, так что Варя решила пойти пешком, хотя после целого дня беготни на каблуках ноги просто отваливались – никак она не могла привыкнуть к новому стилю жизни. Глеб нагнал ее на первом повороте:

– Садись, подвезу! Сто лет не виделись.

Они и правда не виделись больше полугода и теперь так волновались, что никак не могли заговорить друг с другом, а только беспомощно улыбались. Потом Варька затрещала про новую работу – она всегда много говорила, когда нервничала. Глеб только посматривал на нее – глаза у него опять стали как у печального спаниеля. Он подвез Варю прямо к дому. Посидели немножко в машине, а потом Глеб спросил:

– А ты меня чаем не угостишь?

– Чаем?

– Когда я говорю чай, – Глеб покосился на Варьку, – я имею в виду чай. И больше ничего.