Том 2. Стихотворения 1909-1917 - Валерий Брюсов

Август 1915

Москва

Там, на западе

Там, на Западе, брезжит мерцание…

Западный фронт

От Альп неподвижных до Па-де-КалеКак будто дорога бежит по земле;Протянута лентой бесцветной и плоской,Прорезала Францию узкой полоской.Все мертво на ней: ни двора, ни куста;Местами — два-три деревянных креста,Местами — развалины прежних строений,Да трупы, да трупы, — тела без движений!

От Альп неподвижных до Па-де-КалеКак будто дорога бежит по земле;И справа и слева, — на мили, на мили, —Валы и окопы ее обтеснили.С них рушатся гулко, и ночью и днем,Удары орудий, как сумрачный гром,И мерно сверкают под эти раскатыТо белые вспышки, то свет розоватый.

От Альп неподвижных до Па-де-КалеКак будто дорога бежит по земле;Прошла, разделила две вражеских ратиИ стала дорогой вражды и проклятий.Сменяются дни; но, настойчиво, вновьЗдесь блещут штыки, разливается кровь,И слушают люди, сгрудясь в миллионы,Лязг сабель, свист пуль и предсмертные стоны.

30 ноября 1914

Варшава

Фламандцам

Народ Верхарна! не напрасно вещийТебя прославил: жив твой мощный дух!Он молнией в дыму сражений блещет,Он в громе пушек нам вещает вслух!

И, кажется, опять восстал Карл СмелыйИль Бодуэн Железная Рука.Бой храбрецов с врагом остервенелымСледят, дивясь величию, века.

Нам не забыть, как ты в любимом ЛьежеСвою свободу гордо ограждал.Твои сыны, как в славном прошлом, — те же:Поэт дал клятвы, ты их оправдал.

Не пушки, не оружие стальноеНас делают отважней и сильней:Любовь к отчизне создает героевС дней Марафона вплоть до наших дней.

7 августа 1914

Тевтону

Ты переполнил чашу меры,Тевтон, — иль как назвать тебя!Соборов древние химерыОтметят, губителя губя.

Подъявший длань на храмы-чудо,Громивший с неба Notre-Dame,Знай: в Реймсе каменная грудаБезмолвно вопиет к векам!

И этот вопль призывный слышатТе чудища, что ряд веков,Над Сеной уместившись, дышатМечтой своих святых творцов.

Недаром зодчий богомольныйНа высоту собора взнес,Как крик над суетой юдольной,Толпу своих кошмарных грез.

Они — защитницы святыни,Они — отмстительницы зла,И гневу их тебя отнынеТвоя гордыня обрекла.

Их лик тебе в дыму предстанет,Их коготь грудь твою пробьет,Тебя смутит и отуманитИх крыльев демонский разлет;

И суд, что не исполнят люди,Докончат сонмы скрытых силНад тем, кто жерлами орудийСвятыне творчества грозил.

Сентябрь 1914

Варшава

Синий

В жизни человеческой

В жизни человеческой, в важные мгновенья,

Облики незримые вдруг обозначаются,

В обаяньи подвига, в злобе преступления…

Синема моего окна

Мир шумящий, как далек он,Как мне чужд он! но самаЖизнь проводит мимо окон,Словно фильмы синема.

Проплывут, звеня, трамваи,Прошумит, пыля, авто;Люди, люди, словно стаиПтиц, где каждая — никто!

Франт манерный за поддевкой,То картуз, то котелок,И пред девичьей головкойСтал замедленный полок.

Плечи, шляпки, взгляды, груди,За стеклом немая речь…Птичья стая, — люди, люди!—Как мне сердце уберечь?

Я укрываюсь в одиночество,Я ухожу в пределы книг,Чтоб безысходные пророчестваЗатмили проходящий миг.

Но — горе! — шумы современностиВрываются в святую тьму!И нет тюрьмы — моей надменности,Нет кельи — моему уму!

Сегодня, визитер непрошеный,Ломает запертую дверь…Ах, убежать на луг некошеныйДремать в норе, как дремлет зверь!

Напрасно! жизнь влачит последовательно,Как змей, извилистые кольца,И смотрят на меня выведывательноВиденья дня, как богомольцы.

1914

Портрет

Привык он рано презирать святыниИ вдаль упрямо шел путем своим.В вине, и в буйной страсти, и в морфинеИскал услад, и вышел невредим.

Знал преклоненья; женщины в восторгеСклонялись целовать его стопы.Как змеерушащий святой Георгий,Он слышал яростный привет толпы.

И, проходя, как некий странник в мире,Доволен блеском дня и тишью тьмы,Не для других слагал он на псалтири,Как царь Давид, певучие псалмы.

Он был везде: в концерте, и в театре,И в синема, где заблестел экран;Он жизнь бросал лукавой Клеопатре,Но не сломил его Октавиан.

Вы пировали с ним, как друг, быть может?С ним, как любовница, делили дрожь?Нет, одиноко был им искус прожит,Его признанья, — кроме песен, — ложь.

С недоуменьем, детским и счастливым,С лукавством старческим — он пред собойГлядит вперед. Простым и прихотливымОн может быть, но должен быть — собой!

1912

Женский портрет

Что я могу припомнить? Ясность глазИ детский облик, ласково-понурый,Когда сидит она, в вечерний час,За ворохом шуршащей корректуры.

Есть что-то строгое в ее глазах,Что никогда расспросов не позволит.Но, может быть, суровость эта — страх,Что кто-нибудь к признаньям приневолит.

Она смеяться может, как дитя,Но тотчас поглядит лицом беглянки,Застигнутой погоней; миг спустяОна опять бесстрастно правит гранки.

И, что-то важное, святое скрывНа самом дне души, как некий идол,Она — как лань пуглива, чтоб порывСлучайный — тайны дорогой не выдал.

И вот сегодня — ясность этих глазМне помнится; да маленькой фигурыМне виден образ; да, в вечерний час,Мне слышен ровный шелест корректуры…

1913

Завещание

Я жизнь прожила безотрадно, бесцельно,И вот, как похмелье от буйного пира,Осталась мне горечь тоски беспредельнойИ смутная ненависть к радостям мира.

Как всем, мне весна, в ликовании ярком,Лучами сверкала, дышала сиренью,И жизнь мне казалась приветливым парком,Где тайно беседки зовут к наслажденью.

Нo ранняя буря промчалась над садом,Сломала сирени и завязи яблонь,Наплакалась ливнем, натешилась градом,Цветник мой был смыт, и был сад мой разграблен.

И после настало желанное лето,И хмурая осень, и холод под снегом…И не было в сердце на зовы ответа,И не было силы довериться негам.

Другим расцветут, с новым маем, фиалки,Другие поплачут у выжженной нивы…Мы — нищи, мы — робки, мы — стары, мы — жалки.Кто мертвый, будь мертвым! живите, кто живы!

1913

На церковной крыше

На церковной крыше,У самого золотого креста(Уже восхода полоски наметились),Как две летучих мыши,Две ведьмы встретились:Одна — стара и толста,Другая — худа и моложе(Лицо с кошачьей мордочкой схоже),И шептались, ветра весеннего тише.

— Сестра, где была? —Старуха захохотала.— Тра-ла-ла!Всю ночь наблюдала:Юноша собирался повеситься!Все шагал, писал и смотрелНа серп полумесяца,Лицом — как мел.Любовь, как видно, замучила.Ждать мне наскучило,И я, против правил,Подсказала ему: «удавись!»Он в петлю голову вставилИ повис.

Худая в ответ улыбнулась.— И мне досталось!В грязных номерах натолкнулась,Как девушка старику продавалась.Старичонка — дряхлый и гадкий,Горб, как у верблюда,А у нее глаза — как загадки,И плечи — как чудо.Как был он противен, сестра,А она молчала!Я до утра,Сидя в углу, наблюдала.

Так, у золотого креста,На церковной крыше,Как две летучих мыши,Шептались две ведьмы.И та, что была и стара и толста,Прибавила:— Хоть это и против правила,Но будем по утрам встречаться и впредь мы!

1914