Рассказы - Юлия Пахоменко

- Ты сочиняешь песни? - удивилась Оля. - Я не знала... А на чем же ты играешь?

- Ну, вообще, это дело прошлое... Давным-давно, чуть ли не в прошлой жизни, я играл на гитаре. Мечтал, что буду сочинять песни. Потом забросил. Но по привычке сочиняю... названия для песен. Смешно?

Оля только качнула головой.

На ужин они пришли самыми последними - и все места вдоль окон оказались заняты; пришлось сесть в углу, возле ширмы, разделяющей ресторан на две части. За окном все так же висела серая пелена дождя. Вот, один день, считай, уже прошел, осталось всего ничего (надо же, считаем деньки как в пионерском лагере...).

Знакомство со Штефано неожиданно оказалось выгодным: с каждым новым блюдом он сразу направлялся к их столику, оставляя прочих глазеть в окно в ожидании еды. Иногда, проходя мимо с дымящимися тарелками, Штефано останавливался на минутку и говорил что-нибудь вроде:

- А ведь правда, плохо вам живется в Германии? Немецкий язык такой противный!

Оля прыскала в ладонь, оглядываясь по сторонам, и наступала Алексу на ногу, а он говорил примирительно:

- Да нет вроде, ничего страшного...

Ужин был неплохой, и просто подозрительно обильный. Вроде бы Петька говорил, что "полупансион” - это только бесплатный завтрак. Почему же в таком случае, уже в автобусе у них уточнили меню, даже не спрашивая, собираются они столоваться у Пиппино, или нет? Может быть, первый ужин все-таки входит в сервис. Или Боцман, чтоб ему провалиться, забыл сказать, что в условия путевки входят непременные трапезы у "хозяев”?..

Эти размышления "начинающего туриста” основательно подпортили Алексу настроение. А явившийся все же под конец внушительный счет укрепил неприязнь к напомаженному Пиппино, который важно прохаживался по ресторану, время от времени уверяя дорогих гостей, что "завтра будет еще вкуснее, вот увидите”.

В дверях они столкнулись с Вовчиком - он так и остался в своем любимом спортивном костюме, который Лиза, скрепя сердце, разрешила одеть только для сидения в автобусе. Вовчик махнул рукой:

- Лиз укачалась в дороге, дрыхнет. - И добавил, обращаясь к Алексу: Может, прошвырнемся?

- Иди-иди, мы сами. - Все равно веселого компанейского прошвыривания без Боцмана не выйдет, да и настроение, прямо скажем...

На берегу было темно и пустынно. Соседние дома, тянувшиеся вдоль дороги, стояли с наглухо закрытыми ставнями, как будто по окончании сезона они впали в зимнюю спячку. Так же безжизненно, кверху брюхом, лежали на песке облупленные лодки. Несколько шагов по вязкому песку - и темнота уже замыкает свой круг, состоящий из громады черных гор и черного раскачивания воды.

Как ни странно было стоять посреди пустого пляжа, уходить не хотелось. Море как будто притягивало к себе. Алекс с Олей забрались на длинный мол и уселись на железных перилах. Волны с таким шумом обрушивались на берег, что разговаривать было невозможно, но это было, пожалуй, к лучшему. Да и с самого начала их знакомства Алекс ясно дал понять, что он не мастер развлекать, травить байки и всякое такое... (среди ненаписанных песен хранилась одна давнишняя, еще с первого курса: ”О благородном рыцаре, который однажды решил больше никогда не завоевывать прекрасных принцесс, снял с себя доспехи и стал жить как простой горожанин”. А Оля была все-таки больше похожа на принцессу, чем на простую горожанку...)

"Прогулка” закончилась на том, что одна из волн, разбежавшись, изо всех сил бросилась на мол и залила Алексу кроссовки. Во время ходьбы по коридорам отеля они издавали громкое чавканье и хлюпанье, которое могло бы быть смешным, если бы в сумке хранилась хотя бы одна запасная пара...

Отопление, конечно, не работало. Единственным источником тепла была настольная лампа, на которую и водрузили один кроссовок. Второй пристроили в ванне. Теперь, в полумраке, комната выглядела гораздо лучше. Грохот моря пробирался сквозь закрытое окно и ставни. Оля, раздеваясь, напевала: "Море волнуется раз, море волнуется, два”, и тени тонких рук скользили по стене. "Море волнуется, три”, - Алекс с удовольствием вытянулся на простынях и не удержался от удовольствия прошептать:”Морская фигура! Замри...”

х х х

Всю ночь волны бились за стеной, проникая внутрь снов и диктуя им свой ритм. Но под утро Алексу приснилось что-то несуразное. Он сам, Оля и мать с отцом сидели за столом в гостинной и завтракали. Сидели чинно, молча жевали, стучали ложками. Оля доела первой, понесла свою тарелку на кухню. Алекс тоже собрался уходить, напоследок нарушив молчание:”Знаете, мы решили наш дом записать на Олю”. Мать незнакомым движением поджала губы:”Машину - на нее, дачу - на нее, теперь и дом...” Алекс хотел грохнуть по столу кулаком и проснулся.

В утренних сумерках с прикроватной тумбочки на него пялился обшарпанный телефон, с которого можно было позвонить одному лишь Пиппино. "Чушь какая! Приснится же... Дача, машина... записать на кого-то...” Со смутной досадой, что все это было в его собственном сне, то есть в его собственной голове, Алекс перевернулся на другой бок, и увидел, что Оля уже проснулась. Она сидела у окна, завернувшись в одеяло, и смотрела на море сквозь узкие щелки жалюзей.

- Не спишь? - негромко спросила она. - Тогда я открою ставни, хорошо?

- Давай... - Вставать еще не хотелось. Небо было все так же закрыто серым, как будто там, на верхнем этаже, обстригли стадо грязных овец и забросали шерстью весь свой стеклянный пол. Алекс смотрел на Олю - как она устроилась на подоконнике и следит за чайками, а на лице можно угадать отсвет улыбки - и сказал неожиданно для себя:

- Мы с тобой здорово разные.

- Да, - она не повернулась, но откликнулась тут же, будто давно ждала, что он так скажет. Будто бы уже давно обдумала ответ и знала наверняка, что ответ утвердительный, а также и то, что это хорошо, и так и должно быть.

Каким образом Алекс все это понял, было совершенно неясно. Он рассеянно смотрел в окно и молчал, но в итоге осталось странное впечатление, что в это утро они долго говорили о жизни.

За завтраком было тихо; народ или еще спал, или уже разошелся, - часть группы отправилась на экскурсию в соседний городок. Мимо протопал Вовчик с подносом, полным бутербродов - опять один.

- Вовчик, а где же Лиза? - окликнула его Оля.

- Э-лиза! - поправил Алекс, подняв палец, напоминая, как стала именовать себя Лизавета в Германии.

Если бы не поднос, Вовчик махнул бы рукой.

- Глянула в окно и не хочет из кровати вылезать. До тех пор, грит, пока не поедем на экскурсию во Францию. А там, грит, какая бы ни была погода платье, каблуки - и вперед.

- Но во Франции нынче не носят каблуки. И платья... - с сожалением протянула Оля. - В основном - брючки и платформы.

- Ну и что? - Вовчик опять попытался махнуть рукой. - Пущай они себе на платформах, а мы зато себе на каблуках... Посмотрим, у кого лучше выйдет! - Тут он вспомнил, куда шел и заторопился: - Пойду, а то Лизка дуется. Эх, попался бы мне этот Боцман, так его за ногу!

Уходя, Вовчик бросил на Алекса тоскливый взгляд, в котором явно читалось "Хорошо тебе...”. Алекс пожал плечами: ”Что значит "хорошо тебе”? Всем нам тут..." и принялся намазывать новый бутерброд.

Оля вздохнула:

- Все теперь злятся на Петьку. Вот будет ему, когда вернемся...

- А, за Боцмана не бойся. Ничего ему не грозит. Кто же еще Вовчику будет сочинения по-немецкому писать? А Петька - он такой - он даже в сочинениях может приколоться... Один вовкин доклад на тему "Моя родина” он начал так: ”Я очень люблю Карла Маркса. Но Фридриха Энгельса я люблю еще больше. Энгельс - моя родина...”

- Почему Петька с нами не поехал?

- Да кто его знает. Может, правда, аппендицит. Вроде бы уже были приступы и сейчас могут назначить операцию. А может, просто передумал. Всучил обе путевки каким-то старичкам, и сидит себе дома, в ус не дует...

- Старичкам? "Молодоженам”, что ли?

"Молодоженами” они еще в автобусе прозвали почтенную пару, сидевшую рядом. В отличие от других пассажиров, эта парочка была занята не видами, открывающимися вокруг, а друг другом. Старушка обращалась с мужем, как нянька с маленьким дитем, называя его "Робби”: "Робби, не кроши булку на колени”, "Робби, перестань чавкать”, "Возьми, наконец, платок”. А Робби не обращал на эти слова никакого внимания, наслаждаясь жизнью: громко ел, рассказывал анекдоты, читал своей подруге путеводитель и не пропускал момента, чтобы пошутить с руководительницей группы.

Алекс посмотрел налево: вот и сейчас Робби перемазался джемом, а супруга протягивала ему салфетку. Когда Робби привел себя в порядок, старички облачились в разноцветные дождевики и вышли на улицу. Вскоре они показались за окном, вышагивая под ручку с самым сосредоточенным видом.

Оля тоже проводила их взглядом, а потом сказала, собирая крошки со скатерти:

- Напиши такую песню.

- Какую?

- Как люди гуляют под дождем.