Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

3

Проснулся Кибальчич от знобящего холода, увидел окованную железом дверь, а в волчке круглый глаз надзирателя – и вмиг вспомнил и представил ужас и безысходность своего положения.

По телу пробежала дрожь, дробно застучали зубы. Он натянул на себя грубое одеяло из солдатского сукна. Но вдруг он сообразил, что через два дня суд, и это заставило его подняться. Кибальчич стал ходить по камере, взмахивая руками, согреваясь и разминаясь.

Заскрежетали запоры. Двое тюремщиков принесли умыться и поставили на прикованный к стене стол скудную еду.

Поев и выпив кружку горячего чая, Кибальчич согрелся и подошел к стене, где вчера делал чертеж. На серой, грубой штукатурке почти нельзя было рассмотреть вчерашние царапины. Кибальчич подошел к двери и застучал кулаком.

– Что надо? – грубо спросил надзиратель.

– Принесите бумаги и чернил, я должен написать письмо начальству.

– Не велено! – пробасил надзиратель.

Кибальчич снова застучал:

– Скажите смотрителю, что я требую, что мне необходимо написать…

– Вот ужо смотритель сам будет делать обход – ему и скажете.

Кибальчич понял бесполезность своих усилий и снова стал ходить, стараясь мысленно нарисовать и лишний раз обдумать представившееся ему вчера устройство летательного аппарата.

Часов в одиннадцать из коридора послышался топот сапог и грубые голоса. Тяжелая дверь камеры распахнулась – вошел тучный, угрюмый человек с седыми нависающими бровями, в синей жандармской шинели. Его окружали дюжие тюремщики.

– На что жалуетесь? – громко, по-казенному спросил он.

«Очевидно, сам смотритель», – догадался Кибальчич и сразу решил, что этому грубому жандарму о проекте говорить бессмысленно.

– Жалоб нет, но я хочу сделать важное заявление начальству и для этого прошу бумагу и чернил.

– Разрешаю! – сказал смотритель и, резко повернувшись, вышел.

Когда голоса и шаги стихли, коридорный принес два листа бумаги и чернила. Кибальчич присел к столу и стал быстро писать, стараясь вначале набросать главные мысли… В этот день его не беспокоили, и работа шла хорошо.

После обеда оба листка бумаги были исписаны, и Кибальчич опять застучал в дверь, требуя бумаги.

– Больше не велено! – ответил надзиратель.

– Да как же так, мне же не хватило.

– Не могу знать! – отозвался надзиратель и отошел от волчка.

Кибальчич сел на кровать к столу и стал перечитывать написанное. Он был так поглощен своими мыслями, что не услышал, как открылась дверь и в камеру вошел плотный господин с седеющей бородкой.

Штатский сюртук, большие умные глаза и учтивость, с которой он поздоровался, сказали Кибальчичу, что это не следователь и не прокурор.

– Чем могу служить? – спросил Кибальчич, вставая.

– Присяжный поверенный Герард, – отрекомендовался вошедший. – Я назначен вашим защитником по делу и пришел познакомиться и поговорить.

– Очень рад! Присаживайтесь.

Надзиратель подал табуретку. Герард присел.

– Простите, вы пишите какое-то прошение, Николай Иванович?

– Нет, не прошение, а проект летательного аппарата, на котором люди смогут подниматься в облака и даже еще выше.

– Простите, Николай Иванович, я не искушен в подобных делах, это что-нибудь вроде воздушного шара Монгольфье?

– Нет, нет, ничего похожего. Воздушный шар Монгольфье наполнялся нагретым воздухом, и он был легче обычного воздуха. А мой воздухоплавательный аппарат должен быть намного тяжелее воздуха, он весь из металла.

– Скажите! – удивился Герард, – я не слыхал ничего подобного… И в каком же положении ваш проект?

– Он окончательно продуман. Я должен только его описать, сделать необходимые вычисления и чертежи, но мне не дают бумаги.

– Что за чепуха? Тюремное начальство, видимо, не знает о ваших замыслах. Я все улажу, Николай Иванович. Но мне бы хотелось поговорить с вами по делу.

– Если можно – потом. Главное дело всей моей жизни, вернее, нескольких оставшихся дней – завершить этот проект. Если можете – помогите! – и тогда я к вашим услугам.

– Непременно, непременно, Николай Иванович, я сейчас же похлопочу. Желаю вам большого успеха.

Герард поклонился и вышел. Вскоре принесли две дести бумаги, и обрадованный Кибальчич, накинув поверх халата одеяло, склонился над столом…

4

Проект вчерне был написан далеко за полночь, и Кибальчич немедленно лег спать. Ему хотелось встать пораньше, чтобы просмотреть и перебелить написанное до прихода Герарда.

Уснул он довольно быстро, продолжая думать о своем воздухоплавательном аппарате, и ему приснился странный сон. Будто бы он с Исаевым после работы в динамитной мастерской пили чай в кухмистерской. Было поздно, и они вдвоем сидели за большим столом, где стоял огромный медный самовар.

– Ну, как идет работа над летательным аппаратом? – спросил Исаев.

– Очень медленно… не хватает времени. Вот сделал запальные свечи из прессованного пороха, а цилиндра еще нет.

Исаев достал из корзинки, стоявшей рядом, черную, похожую на полено пороховую свечу и усмехнулся:

– Как же ты говоришь, Николай, что нет цилиндра, а это разве не цилиндр? – и он кивнул на самовар.

– Да, похоже, однако…

Но Исаев прыгнул на стул, сунул свечу в трубу самовара и поджег. Из трубы ударило пламя, самовар сорвался со стола и, пробив потолок, устремился в небо…

Кибальчич проснулся в холодном поту, весь дрожа:

«Проклятье! Может же такое присниться…»

Он встал, оделся и сел за бумаги.

«А между прочим, этот приснившийся мне трехведерный самовар, если б его немного переделать, вполне бы годился для опытного образца. Впрочем, нет, он бы быстро расплавился – тут нужна очень прочная сталь. А по форме – похоже, очень похоже…»

Перечитав написанное вчера, Кибальчич решил начать описание проекта с краткого вступления, которое бы относилось не только к тюремному начальству или правительству, но и ко всему народу и, может быть, к потомкам. «Идея моя верна, даже многообещающа, и перед лицом смерти я имею моральное право обратиться к тем, от кого отгорожен каменными степами и железными засовами».

Он посидел несколько минут в раздумье и мелкой вязью начал писать:

«Находясь в заключении, за несколько дней до смерти я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении.

Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу Родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью».

Написав это, он встал, прошелся несколько раз из угла в угол и опять взялся за перо.

Несколько смягчив резкую критику несостоятельных опытов доктора Арендта поднять в воздух аппарат с помощью мускульной силы, он показал невозможность взлета на крыльях тяжелой паровой машины и громоздких электродвигателей.

«Какая же сила применима к воздухоплаванью? – поставил Кибальчич вопрос и тут же ответил: – Такой силой, по-моему, являются медленно горящие взрывчатые вещества».

Далее Кибальчич описал предлагаемый им снаряд, снабдив его схематическим чертежом.

На платформе, где должны были помещаться воздухоплаватели, на прочных опорах укреплялся большой цилиндр с суженным отверстием в нижней части. В цилиндре должна устанавливаться прессованная пороховая свеча. От ее горения газы, скопившиеся в цилиндре, с силой должны вырываться в нижнее отверстие и, оказывая давление на верхнее дно цилиндра, поднимать всю установку вместе с воздухоплавателями.

Для остановки аппарата в полете и снижения его должны применяться свечи меньшего диаметра, которые заменялись бы автоматически.

Для придания прибору большей устойчивости и маневренности Кибальчич предлагал снабдить его регуляторами вроде крыльев и небольшим горизонтально установленным реактивным цилиндром.

Сделав описание, чертеж и необходимые расчеты, Кибальчич добавил:

«Не один прессованный порох может служить этой цели. Существует много медленно горящих взрывчатых веществ. Может быть, какой-нибудь из этих составов окажется удобнее прессованного пороха…

Верна или неверна моя идея, может решить окончательно лишь опыт… Первоначальные опыты с небольшими цилиндрами могут быть проведены даже в комнате. Насколько мне известно, моя идея еще не была предложена никем.

Я умоляю ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее».

Поставив свою подпись, Кибальчич поднялся бледный, истомленный, словно только что взошел на вершину снежной горы. Но глаза его горели, в них светилась надежда. Это сразу же заметил, войдя в камеру, защитник Герард.