Дочь палача и черный монах - Оливер Пётч

Она подняла глаза. В нескольких шагах от нее у стены дома стоял мальчик. Это был тот самый воришка, который пытался стащить у нее сумку. Он молча ее разглядывал. В конце концов Магдалена потеряла терпение.

– Чего уставился, как идиот? – закричала она. – Убирайся и не лезь в чужие дела!

Мальчик пожал плечами и собрался уходить.

Внезапно Магдалена вспомнила кое о чем. Был, на самом деле, один человек, который, возможно, смог бы помочь ей. У него она, по крайней мере, сможет переночевать, и, быть может, он придумает, как быть с потерянными деньгами. Она надеялась, что к такой возможности ей прибегать не придется, но, как теперь поняла, другого выхода у нее не осталось.

– Постой! – крикнула она мальчику, тот обернулся и вопросительно на нее посмотрел. – Отведи меня к Филиппу Хартману, – прошептала Магдалена.

– К… кому? – спросил мальчик, и в глазах его промелькнул страх. В льющемся из окон свете лицо его вдруг побледнело. – Я не знаю никакого…

– Ты прекрасно знаешь, о ком я. – Магдалена поднялась и вытерла с лица слезы и сопли. – Отведи меня к палачу Аугсбурга. И поживее, а не то я сделаю все, чтобы он вздернул тебя перед Красными воротами. Или не зваться мне больше Магдаленой Куизль.

8

На следующее утро ближе к шести часам Куизль отправился в город. Зимой в такую рань даже на широкой Монетной улице прохожих почти не попадалось. Ему повстречались несколько торговцев. Завидев палача, они переходили на другую сторону улицы или крестились – мало кто радовался, когда палач покидал свой дом у реки и заявлялся в Шонгау. Его терпели лишь в дни казней или когда требовалось убрать с улицы околевшее животное. А в остальное время ему следовало отсиживаться среди зловония Кожевенной улицы.

Куизль спиной чувствовал взгляды горожан. Наверняка все уже прознали, что он изловил банду Шеллера, да и его ссора с юным дворянином тоже, вероятно, давно перестала быть тайной. Не обращая внимания на болтовню, Якоб шагал в сторону тюрьмы. Массивная трехэтажная башня с закоптелыми стенами стояла вплотную к городской стене. Вчера вечером стражники заперли в ней разбойников. Часовой перед тяжелой дверью кутался в слишком уж тонкий плащ. Он прислонил пику к стене, чтобы не вынимать рук из карманов, и в недоумении следил, как, приветливо улыбаясь, к нему приближался палач.

– Держи, Йоханнес, – сказал Куизль и протянул озябшему стражнику несколько горячих каштанов, которые до сих пор прятал под плащом. – Дружеский привет от моей жены, она отложила несколько штук специально для тебя.

– Спа… спасибо… – стражник чихнул и перебрал каштаны посиневшими пальцами. – Но ты ведь пришел не для того, чтобы принести мне поесть, да? – Он недоверчиво посмотрел на него из-под мехового капюшона. – Уж я-то знаю тебя, Куизль.

Палач кивнул:

– Мне нужно кое-что прояснить с Шеллером. Пусти ненадолго, я там не задержусь.

– А если Лехнер узнает? – проворчал Йоханнес, с голодным видом очищая каштаны. – Он с меня шкуру спустит.

Куизль отмахнулся:

– Какой еще Лехнер… Он только перевернется и дальше захрапит. После обеда приходи сегодня к моей жене, она передаст тебе хвойный бальзам от простуды.

Стражник отправил в рот дымящийся каштан и ухмыльнулся, обнажив при этом желто-черные зубы. И длинным ржавым ключом отворил дверь в тюрьму.

– Только не слишком там мучай этого Шеллера, – прокричал он с набитым ртом палачу. – А то продаст нас еще до казни, нехорошо тогда выйдет!

Куизль ничего не ответил. Он двинулся к камерам у дальней стены. Женщин посадили отдельно от мужчин. Некоторые из разбойников лежали с безразличным видом прямо на холодном полу, об их ранах никто не позаботился. У шестилетнего мальчика, которого Куизль приметил еще вчера, был жар. Мать завернула его в подол своей юбки, ребенок дрожал всем телом и отсутствующим взглядом уставился в потолок. Когда Куизль шагнул ближе, некоторые мужчины, кто еще мог стоять, прижались к решетке.

– Не слишком ли быстро, палач? – выкрикнул один из них. – А мы только обживаться начали! Пожрать хоть принес?

Остальные засмеялись. Воняло фекалиями и сырой соломой.

– Будь ты проклят! – закричала одна из женщин и протянула палачу плачущего ребенка. – Кто о моем малыше позаботится, когда меня не станет? Кто? Или его вместе со всеми повесят?

– Заткнись, Анна! – раздался голос из камеры справа. – Если малец выживет, его отдадут в церковь. Ему-то в отличие от нас всех еще повезет. Всю жизнь прибеднялась, так теперь хоть помри достойно!

В самом центре камеры стоял Ганс Шеллер, широко расставив ноги и скрестив руки на широкой груди. Внешностью он напоминал грубо вырезанного идола с лицом, вытесанным из камня. Щеки его посинели от ударов и распухли, левый глаз заплыл и не открывался. Но правый внимательно и гордо смотрел на Якоба.

– Что тебе нужно, Куизль? – спросил Шеллер. – Ты пришел не затем, чтобы вести нас к эшафоту. Из этого вы устроите целый праздник, с вином, танцами и песнями. И чем громче Шеллер закричит на колесе, тем больше гульденов тебе добавят. Но я не закричу, заруби себе на носу.

– И не такие, как ты, кричали, – прорычал палач. – Попомни и ты мое слово.

В глазах Шеллера промелькнул страх. Колесование считалось ужаснейшей казнью из всех. Сначала приговоренному дробили железным прутом все кости, затем палач привязывал преступника к колесу. Случалось, что палач проявлял милость и под конец ломал человеку шею. Если же такого счастья не выпадало, то колесо ставили вертикально, и бедняга медленно умирал на солнце. Иногда несколько дней.

Куизль подмигнул Шеллеру.

– Посмотрим. Может, я еще передумаю.

– Ну да! – съязвил разбойник в соседней камере. – Палач позволит нам убежать, а папа римский подотрется дубовым листом!

– Заткни пасть, Шпрингер, – крикнул Шеллер. – Или я тебе нос оторву, никакого палача не нужно будет!

Разбойник замолчал. Остальные тоже медленно отступили от решеток и опустились на мокрую солому.

– Итак, Куизль, чего ты хочешь? – прошептал их главарь.

Палач приник почти вплотную к решетке, так что почувствовал зловонное дыхание разбойника. Все лицо его было покрыто щетиной, шрамами, синяками и засохшей кровью.

– Если скажешь, где вы спрятали всю добычу, тогда я, может, смогу выклянчить у города менее суровое наказание для тебя, – сказал Куизль вполголоса.

– Добыча? – Шеллер изобразил удивление и невинно улыбнулся палачу. – Какая добыча?

Молниеносным движением Якоб схватил через решетку правую руку грабителя и свернул ему палец. Послышался тихий хруст. У Шеллера кровь отхлынула от лица.

– Без шуток, Шеллер, – прорычал Куизль. – Это ничто по сравнению с тем, что тебя ждет, если не образумишься. Щипцы, тиски и дыба. Сегодня же могу все тебе показать. Ну так что?

Шеллер попытался вырваться, но Куизль нажал сильнее, и хруст стал теперь отчетливым.

– Мы… зарыли их у пещеры, под сухим буком… – простонал главарь банды. – Я бы… и так сказал тебе…

– Замечательно.

Куизль ухмыльнулся и выпустил его руку. Шеллер отдернул ее и уставился на мизинец, который под неестественным углом оттопырился от ладони.

– Иди к черту, палач, – прошептал он. – Я знаю таких, как ты. Сам откопаешь клад, а нас оставишь медленно подыхать.

Куизль покачал головой.

– Я не шучу, Шеллер. Я похлопочу за вас перед советом. Никаких пыток, никакого колеса. Одна лишь виселица. Обещаю.

– А женщины с детьми? – спросил Шеллер.

На лице его отразилась надежда. Палач кивнул.

– Сделаю все возможное. Правда, обещать ничего не могу. И за это ты мне кое-что прояснишь.

Шеллер взглянул на него с недоверием.

– Что?

– Во-первых, несколько дней назад напали на лекаря и его спутницу. Это были вы?

Шеллер ненадолго задумался.

– Не я сам, – сказал он наконец. – Несколько моих людей. Скучно им стало, решили подкараулить кого-нибудь, а потом эта женщина их застрелила. – Он ухмыльнулся. – Дьяволица настоящая, как мне рассказали.

Палач усмехнулся в ответ.

– Я бы тоже так сказал, если бы меня баба застрелила. Но есть еще кое-что. Эта вот сумка. – Он достал из-под плаща кожаную сумку, которую нашел в разбойничьей пещере. – Откуда она у вас?

Шеллер замер.

– Она… мы отобрали ее у других каких-то разбойников.

– Других разбойников?

Шеллер кивнул.

– Крепкие оказались ребята. Как-то вечером мы напали на их лагерь, но они отбивались, как шведы. Двоим из моих людей вспороли брюхо, а потом убежали. Черти настоящие, будь осторожнее, если столкнешься с ними. Они-то и оставили сумку… Но чего она тебе далась? – удивленно спросил он. – В ней нет ничего ценного! Мы ее всю перепотрошили.

Палач не обратил внимания на вопрос.

– Как они выглядели? – спросил он сам. – У них не было черных ряс, как у монахов? Или, случаем, гнутых кинжалов?

– Гнутые кинжалы? – Шеллер пожал плечами. – Нет. Самые обычные бандиты. Темные плащи, шляпы, сабли. Полагаю, бывшие солдаты. Проворные, и драться умеют.