Спасение челюскинцев - Александр Старостин

Идти над облаками не просто в смысле навигации. Тут не известно, какой силы ветер на высоте, и потому невозможно подсчитать, куда и на сколько тебя снесет. Не известно и что под тобой: сопки или тайга.

Но вот стали появляться в облаках «окна» и безобиднейшие сверху сопки, поросшие лесом, были похожи на шкуру, тронутую молью.

И тут показалось море.

Водопьянов посмотрел на карту.

«Здорово снесло вправо, — подумал он. — Где же это я?»

«Скучно лететь над водой не на гидроплане», — отметил он между прочим.

Глаза, помимо воли, отыскивали какую-нибудь площадку, где можно было бы сесть.

Впрочем, во время сложного полета об опасностях никогда не думаешь, тут не до размышлений. А если даже и подумываешь об опасностях, то стараешься особенно не распалять собственного воображения.

Над водой заклубился черный туман. Если спуститься ниже, этот туман сольется с водой, тогда видимость будет равна нулю. Может, опять пойти поверх облаков? Местоположение определено как будто правильно.

Водопьянов, помимо воли, прислушивался к мотору, иногда думалось: «Плохо, что мотор один».

И вдруг чихнуло, лопасти пропеллера, до того слившиеся в прозрачный круг, сделались заметными.

«Неужели это конец? Да нет же! Это просто бензобак пуст».

Рука пилота по самому короткому пути достала кран переключения баков и поставила его на дополнительный бак.

Водопьянов почувствовал, что на его лбу выступил пот.

«Как же это я прозевал, что топливо из одного бака выработалось? Нехорошо, Миша! Не расслабляйся. А если б мотор остановился? Если ты вот так по разгильдяйству упадешь, то что о тебе подумает товарищ Куйбышев?»

Слепой полет продолжался.

Показался остров Большой Шантар. Водопьянов сделал над поселком круг и увидел внизу бегущих людей и собак. Все бежали к аэродрому.

Но нет, садиться здесь нет смысла. Надо идти дальше.

Только в Охотске Водопьянову удалось догнать своих товарищей. И тут, уже при совместном полете, пошла новая серия приключений.

Недалеко от поселка Гижиги Водопьянов потерял в облаках своих товарищей. Вот и аэродром. Разметили его, как и просили в телеграмме, — длина тысяча метров, ширина сто пятьдесят, в начале полосы, слева, посадочное «Т», выложенное против ветра.

Но что это такое? Водопьянов пригляделся и обомлел. Границы полосы были выложены бревнами, посадочный знак — полотнищами, а чтобы их не сдуло, придавили опять же бревнами!

Водопьянов прошел над полосой раз, другой. Внизу его ждали, тут же полыхали и костры, так как стоял мороз.

«При боковом ветре как раз угодишь в бревна на полосе, — подумал Водопьянов. — Тогда спасением челюскинцев придется заниматься кому-то другому. А если сюда прилетят Галышев и Доронин, то для их тяжелых машин тут гроб».

«Сколько ж это я кручусь? Сколько ни кружись, а садиться надо. Но если промажу, если влечу в бревна? При сильном боковом ветре обязательно врежусь… А сколько труда потребовалось, чтобы припереть сюда эти тяжелейшие дурацкие бревна! Ветер как будто не очень сильный, если судить по кострам. И в любом случае садиться надо».

И Водопьянов сел.

Он выключил мотор и некоторое время сидел в своем кресле, закрыв глаза, не шевелясь. Он пришел в себя от вопроса:

— Ну как мы вас встретили?

На него глядел веселый, улыбающийся пограничник. Похоже он ожидал похвалы за свой героический труд и за труд вверенного ему подразделения.

И тут Водопьянов пришел в себя окончательно: он вспомнил, что за ним летят товарищи.

— Немедленно разбирайте бревна!

Вот уж тут пришлось поработать по-настоящему! Бревна-то тяжеленные.

Но Галышев и Доронин не прилетели. Они, потеряв Водопьянова, вернулись в аэропорт вылета, в Магадан.

На другой день они прилетели и благополучно произвели посадку.

В этот же день отправились дальше, так как погода позволяла видеть землю.

Водопьянов прилетел в Каменское раньше товарищей.

На снегу были костры и посадочное «Т». В начале аэродрома торчала сопка. Пришлось заходить на посадку не совсем по прямой. И тут, уже над полосой, Михаилу Васильевичу что-то показалось подозрительным. Он даже не сразу и сообразил, что же это ему не понравилось, но на всякий случай ушел на второй круг, внимательно вглядываясь в землю. И только через минуту сообразил, в чем дело. Поперек аэродрома, или того места, которое следовало бы принимать за аэродром, шли снежные передувы, похожие на барханы.

«Место открытое, и эти передувчики плотны, как цемент, — подумал Водопьянов, глядя на толпу встречающих. — Пусть садится Доронин. У него есть запасные шасси. В случае чего, он заменит шасси и полетит дальше. А если я снесу шасси, то мне придется здесь и остаться».

Как раз показались самолеты Галышева и Доронина.

Водопьянов, проходя вдоль полосы, глядел, как садился Доронин. Его самолет коснулся полосы, попал на передув, подпрыгнул, Доронин поддал газ и стал сажать аэроплан чуть дальше. При встрече со следующим передувом, шасси отвалились, и воздушный винт разлетелся в щенки.

Доронин выскочил из машины и, хватая встречающих, стал укладывать их на снег. Таким образом, он выложил людьми крест — знак, запрещающий посадку.

Галышев и Водопьянов продолжали кружиться в воздухе.

Увидев знак, Галышев отлетел в сторону, прошелся над рекой и сел.

Его механик нашел для посадки Водопьянова место, лег на землю и раскинул руки.

Водопьянов тоже приземлился благополучно.

Доронин сказал:

— Летите дальше, пока есть погода.

— Нет, мы поможем тебе, — возразил Водопьянов. — И полетим все вместе.

Самолет Доронина на другой день ввели в строй: заменили шасси и винт. Но тут задуло. Пришлось отложить вылет на пять дней.

Только 4 апреля группа сумела добраться до Анадыря. Но так уж выходило, что стоило пройти участок маршрута, как погода портилась. И не на один день.

Водопьянов и Доронин, слушая ту же единственную пластинку — фокстрот «Мексика», который принесли анадырцы летчикам, разговорились.

— Знаешь, Миша, — сказал Доронин, вспоминая начало их полета, — летим мы, снегопад, туман, подались в море. Ты куда-то исчез. Гляжу, подо мной чистая вода. До берега верст тридцать. Если мотор остановится, то жизни останется ровно столько, сколько будет планировать самолет. И тут мотор затрясло — я дал подогревчик. Обошлось. И сколько раз попадал в такие неприятности! А скажи: «Уйди, Иван, из авиации» — ни за что не уйду.

— Вот и я не уйду, — сказал Водопьянов. — Почему так?

— Не знаю.

— И я не знаю.

Друзья задумались над очень сложным вопросом: чем же это так привлекательна профессия авиатора? Может, ощущением полета, свободы? Может, тем, что видишь красоту земли сверху, с необычной точки? Может, ощущением собственной необходимости?