Женский декамерон - Юлия Вознесенская

   — Вот, ребята. Больше не могу, извините.

   — И на том спасибо. Надеюсь, в другом деле ты пощедрее будешь.

   Пьют они водку, а я попросила себе чаю — чайник на печурке стоял, хозяин мне налил кружку. Сидим, пьем. Они о чем-то своем беседуют, я о своем думаю.

   Выпили они одну бутылку, шофер и говорит:

   — Теперь поспим, а вторую после этого прикончим. Глядишь, мадам после-то и разговорчивей станет, и новую закусь подбросит.

   Поднимается он со скамейки, подходит к двери во вторую комнату и распахивает ее ногой:

   — Силь ву пле, мадам, как говорят в хорошем обществе. Прошу раздеваться и раскладываться. Я вхожу, вижу одну койку и спрашиваю:

   — А вы где же ляжете? Или тут еще есть помещение?

   — Зачем такая роскошь? Мы со Степой по очереди будем, нам не впервой.

   И начинает он раздеваться, поглядывая на меня с недоброй ухмылкой. Тут я окончательно поняла, что он задумал.

   — Что вы собираетесь делать?

   — Что хочу и сделаю, то и собираюсь. Не одетым же на бабу лезть.

   Подходит он ко мне, опешившей, хватает за плечи и швыряет на койку. Я в слезы, прошу отпустить, не трогать. А он сдавил мне горло и шипит.

   — Замолчи и не вертухайся! А то сейчас враз прикончу, в лес сволоку и там волкам на съедение брошу, как последнюю падаль!

   И такая лютая-лютая в его голосе ненависть ко мне, что я обмерла от ужаса: в жизни меня никто так не ненавидел! Пытаюсь я что-то сказать, объясниться, а он мне подушку на лицо накинул:

   — Молчи, а то сейчас задохнешься, падаль!

   Сделал он свое дело быстро и будто с отвращением. И это тоже было непонятно, унизительно и страшно. Тотчас встал, оделся и отворил дверь в первую комнату.

   — Степа, я ее сделал. Можешь ты теперь идти.

   Тут я вскочила и с ревом бросилась к своей одежде, и ору им:

   — Негодяи! Насильники! Бандиты!

   А шофер хохочет:

   — Это ты верно, бабка! Мы для вас и негодяи, и насильники, и бандиты. Все это мы уже слышали и наслушались со Степой, было дело.

   Тут этот Степа вдруг говорит:

   — Оставь ее, Коля. Что-то меня сегодня на ментовское тело не больно тянет. Давай-ка ты ее и вправду отвези на шоссейку, там подберет кто-нибудь. Да смотри, чтобы она дорогу и номер машины не запомнила! А то приведет еще гостей дорогих, хлопот не оберешься.

   — Ладно. Только сначала я в ее «сидорах» пошурую. Надо с нее за работу взять! Не задарма же я ее.

   Тут он хватает мои сумки и начинает выкладывать их содержимое на стол. А я стою и жду, равнодушно смотрю на этот грабеж: мне уже все равно. Он же все на две кучи раскладывает и приговаривает: «Это нам, это ментам, это опять нам…» Достает он кусок сала, пакет с чесноком и озадаченно на меня смотрит:

   — А ты чего ж это в Барашево везешь из Москвы чеснок да сало? Свое, что ль, кончилось к зиме? Этого-то добра у вас всегда хватало, а не хватало, так из зэковских посылок пробавлялись».

   И тут я, поскольку мне уже все равно, отвечаю правду:

   — Мужу везу, в лагерь.

   — Что?! Так он у тебя сидит?

   — Сидит.

   — Так ты не ментовка?! Я качаю головой.

   — И муж у тебя зэк? Я киваю.

   — Погоди. Что же ты соврала, что живешь в Барашеве? Там ведь одни менты живут…

   — Я думала, что безопасней назваться местной.

   Тут шофер этот, Коля, за голову схватился:

   — Ах ты, дура-дуреха! Что же ты наделала и на что меня толкнула? Жену брата-зэка я обидел!

   Подошел он ко мне, за плечи взял, в глаза смотрит, а у самого слезы по щекам бегут.

   — Прости меня, прости, родная! Сама ж ты меня в заблуждение ввела, я ж с тобой как с ментовкой поступил, не по охоте, а по злобе… Простишь ли меня?

   Вижу я, что слезы у него не пьяные, искренние слезы. Поняла я, что все, что случилось со мной, не мне предназначалось… Тут я, конечно, от этого еще пуще заревела. А Степан нас обоих успокаивает:

   — Ладно вы, ребята! Птичий грех не грех, а обида ведь нечаянно вышла. Прости ты его, а то ведь он замается. И меня прости, если не то слово сказал или чем обидел.

   Простила я их, женщины. Не сразу, а простила. И в слезах уснула на той самой кровати. Больше-то негде было, а я с ног валилась от всего пережитого.

   Утром шофер Коля разбудил меня и отвез до самого лагеря. На прощание просил мужу ничего не говорить:

   — Переживи уж сама, не расстраивай парня. А меня еще раз прости. Ну, счастливого вам свидания!

   Конечно, я Славе ничего не сказала. Решила я это в собственной душе похоронить, одна справиться.

   А через три дня, когда кончилось наше свидание и пошла я на ту самую «кукушку», увидела я неподалеку от лагеря Калину машину: поджидал он меня, чтоб довезти до Потьмы к поезду в Москву. «Кукушку» мне еще ждать и ждать пришлось бы. А он с самого раннего утра меня сторожил, хотел этим обиду загладить.

   Ближе всех приняла к сердцу Галину историю, конечно, Зина, она даже всплакнула. Но жаль ей было не Галину, а попавшего в такое положение Колю-шофера.

   — Хорошо, что ты его поняла и простила, а то бы он мог с собой что-нибудь сделать.

   — Да, он потом, уже в дороге, мне признался, что такая была его первая мысль. Ладно, хватит об этом, все-таки вспоминать тяжело. Рассказывайте дальше вы, Ольга!

История седьмая,

   рассказанная работницей Ольгой и содержащая бесполезные рассуждения на тему: в какую смену безопаснее работать одинокой женщине

   Получили мы с мужем однокомнатную квартиру в новом доме, в районе новостройки за Автовым. Знаете ведь Автово? Так вот, за ним квартал новый выстроили, за лесом. Автово кончается, потом лесок этот идет, а потом уже наши дома. Квартал сами знаете какой, пока весь не достроен: в одних домах уже люди живут, а другие пустыми коробками стоят, без окон, без дверей. Вокруг грязь, канавы, машины всякие строительные, будки. Жуть, одним словом! В темноте здоровому мужику впору ноги переломать.

   Отпраздновали мы новоселье. Муж взял отпуск за свой счет, чтобы новую квартиру в порядок привести: где полы перестлать, где двери перевесить, чтобы закрывались, где щели в окнах заделать. Кто в новый дом въезжал, знает, сколько недоделок строители оставляют. Хорошо еще, что мужик у меня рукастый, все сам умеет. Ну, он по дому трудится, а мне на работу надо выходить — на одну зарплату долго не протянешь. И выпало мне ходить в вечернюю смену. Одной. Раньше-то мы всегда вдвоем ходили, в одном цеху работаем и в одну смену.

   И вот в первый же вечер возвращаюсь я после двенадцати последним автобусом, выхожу на последней остановке, дальше мне через лес идти. Небольшой лесок, а в темноте боязно. От самой остановки за мной два парня идут. Вот и хорошо, думаю я по простоте, все не так страшно. Народ весь, что этим автобусом приехал, уже в разные стороны разошелся, и как остались мы втроем, так они ко мне и подвалили: «Позвольте под ручки взять, чтоб вам в темноте не оступиться!» Я и позволила да еще поблагодарила: ведь и вправду в темноте опасно, не видать, куда и ступаешь-то. Взяли они меня крепко под руки, идем. Молчат они, а мне от их молчания вдруг тревожно стало: лучше бы трепались, ерунду какую-нибудь мололи. А как вошли мы в лесок, так один мне рот зажал, а другой под ноги подхватил, и потащили меня в кусты, как тушу баранью бессловесную. Но повезло мне, что днем по этой дороге бульдозеры да панелевозы ездили, все изрыли: один впопыхах и оступился, ногу подвернул, тот, который рот мне зажимал и за плечи волок. Уронил он меня головой прямо о землю, а сам за ногу схватился с криком. Второй еще шага два меня по земле проволок, а потом тот, что сидел за ногу схватившись, крикнул ему: «Да брось ты эту суку! Помоги мне!» Видали? Я же еще и сука! Отпустил меня и этот, я подхватилась и бежать.

   Домой пришла, мужу пожаловалась, а он и говорит: «Олюшка, не можешь ты бросать работу. Не вытянем. Может, ты в другую смену попросишься?» Так я и сделала: подошла к нашей бригадирше Любе и говорю, так мол и так. Та баба с понятием, поставила меня в ночную: «На работу муж проводит, а возвращаться по утру уже не опасно».

   Вышла я в ночную. Отработала. Утром возвращаюсь в седьмом часу и на подъезде к дому вижу, что навстречу-то автобусы переполненные едут, а из моего к Автову почти весь народ уже послезал. Опять мне одной через лес в темноте топать!

   Вышла я из автобуса не одна, опять какие-то мужики со мной, трое или четверо. Но на этот раз я похитрее сделала. Из автобуса-то я вышла, а домой с ними не пошла, перешла дорогу, где люди в обратную сторону садились, и постояла, подождала, пока они в лесу скрылись. Потом побежала одна к дому. И что же вы думаете? Через лес-то я благополучно перебралась, даже и не споткнулась, ветерком летела. А вот как вышла на пустырь, тут меня будто заранее поджидали: из пустого недостроеного дома выскочил парень и давай меня тянуть в черный-то проем! Я его сумкой своей хозяйственной по морде отоварила, вырвалась и бежать, и бежать!