Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Сами условія моихъ занятій у Кашперова были обставлены требовательнымъ старикомъ такъ, что приходилось строго держаться правильнаго образа жизни и стараться не выходить изъ рамокъ дозволеннаго.

Между тѣмъ, до этого, въ бытность мою на первомъ курсѣ, мы, симбирская молодежь, только что скинувшая съ себя гимназическіе мундиры и почувствовавшая себя вольными студентами, невольно изо-дня въ день втягивались въ водоворотъ праздной, легкомысленной уличной жизни шумнаго, большого города со всѣми его соблазнами.

Наше молодое общество состояло изъ слѣдующихъ лицъ: двухъ братьевъ гр. Толстыхъ — Владиміра и Петра, Владиміра Варламова, Александра Санкова, Леонида Афанасьева, Ивана Рютчи, князя Александра Ухтомскаго и меня. Это былъ нашъ интимный товарищескій кружокъ, который ежедневно сходился и одно время почти весь обиталъ въ вышеупомянутыхъ номерахъ Базилевскаго.

Леонидъ Афанасьевъ пробовалъ быть два года на естественномъ факультетѣ, два года — на юридическомъ, но дальше второго курса не доходилъ и, въ концѣ концовъ, бросилъ университетъ, уѣхалъ къ себѣ въ Симбирскъ, женился, занялся хозяйствомъ и очутился позже Симбирскимъ Городскимъ Головой. Въ этой должности застала его революція 1917 - 1918 г.г. Пришлось со своей семьей бѣжать въ Сибирь, откуда онъ большевиками былъ сосланъ въ Соловецкую тюрьму, гдѣ и нашелъ мученическую свою кончину.

Вспоминается мнѣ Афанасьевъ студентомъ: крѣпкій, цвѣтущій брюнетъ съ крупными чертами лица, блестящими карими глазами и большими для юнаго возраста усами. Леонидъ былъ веселый малый, обладавшій, несмотря на свою мужественную внѣшность, тонкимъ голосомъ, которымъ онъ говорилъ обычной скороговоркой; не прочь онъ былъ подтрунивать надъ нѣкоторыми изъ своихъ пріятелей.

Года на два старше его былъ Александръ Сачковъ, сынъ своего знаменитаго отца — Александра Дмитріевича, котораго вся симбирская и поволжская округа хорошо знала по той простой причинѣ, что по всѣмъ селамъ и городамъ нашего Заволжья, до введенія въ странѣ казенной винной монополіи, можно было встрѣтить винныя лавки и трактиры съ надписью: „А. Д. Сачкова”. Начавъ на одномъ изъ винокуренныхъ заводовъ служить въ качествѣ небольшого прикащика, Александръ Дмитріевичъ сумѣлъ быстро встать на ноги, обзавестись собственнымъ винокуреннымъ заводомъ — впослѣдствіи даже нѣсколькими, начать винную торговлю и сдѣлаться зъ этомъ отношеніи мѣстнымъ почти монопольщикомъ, наживъ огромныя деньги.

Сачковъ-сынъ обладалъ въ общемъ пріятной внѣшностью, для нѣкоторыхъ женскихъ круговъ даже привлекательной; небольшого роста, пухленькій, съ кругленькой головой и таковой же физіономіей; главнымъ же его достоинствомъ было умѣнье держать себя всегда и всюду удивительно чинно и скромно.

Сашера (такъ звали его товарищи) былъ добрый малый, но лѣнивый и недалекій. Много горя онъ причинялъ своему отцу своей нерадивостью и... склонностью, вмѣсто университета, посѣщать загородные рестораны, главнымъ образомъ Яръ, гдѣ не столько онъ вкушалъ и пилъ, сколь предавался своимъ сердечнымъ увлеченіямъ въ кругу знаменитаго тогда русскаго хора Анны Ивановны Ивановой.

Старикъ Сачковъ думалъ сначала воздѣйствовать на своего слабаго по сердечной части сына тѣмъ, что выдавалъ ему на руки болѣе чѣмъ скромныя деньги... Увы! Хотя Симбирскъ и далекъ былъ отъ Москвы, но слава о Сачковскихъ милліонахъ доходила и до нее — въ частности до Яра и хозяина его, Аксенова, предоставлявшаго Сашерѣ широкій кредитъ для его настыхъ къ нему наѣздовъ. Въ результатѣ получалось то, что ежегодно, вмѣсто удостовѣреній о сдачѣ экзамановъ, сынокъ привозилъ отцу въ Симбирскъ кучу неоплаченныхъ счетовъ, векселей и прочихъ „заработанныхъ” имъ въ Первопрестольной всевозможныхъ обязательствъ. Дѣляга отецъ изъ себя выходилъ...

Наконецъ „папа” Сачковъ не выдержалъ и рѣшилъ снять съ милаго Сашеры столь шедшую къ нему студенческую форму, перевезъ его къ себѣ въ Симбирскъ на жительство и превратилъ въ маленькаго хозяина одного изъ своихъ имѣній подъ губернскимъ городомъ.

Попавъ въ „отцовскую” обстановку, Александръ Сачковъ сталъ сразу неузнаваемъ — остепенился и пріобрѣлъ видъ добраго солиднаго помѣщика, вскорѣ женился на живой, хорошенькой А. И. Афанасьевой, развелъ конный заводъ и зажилъ домовито и спокойно, забывъ свои прежніе романтическіе „охи и вздохи”.

Съ Афанасьевымъ и Сачковымъ еще ранѣе по Симбирску былъ друженъ Иванъ Петровичъ Рютчи, годъ спустя послѣ меня поступившій въ Московскій Университетъ и примкнувшій также къ нашей компаніи. Ни семьи его, ни родителей я ранѣе не зналъ. Слышалъ, что отецъ его, Петръ Ивановичъ, служилъ одно время въ одномъ изъ уѣздовъ Симбирской губерніи Предводителемъ Дворянства.

Тощій, болѣзненнаго вида, съ некрасивымъ, нечистымъ лицомъ и бѣгавшими, ничего не выражавшими, небольшими тускло-голубыми глазами, Иванъ Рютчи былъ добрымъ, сердечнымъ малымъ, но очень неуравновѣшеннымъ, суетливымъ, всюду совавшимъ свой носъ и любившимъ собирать отъ всѣхъ и вся всевозможные слухи и „великосвѣтскія” сплетни. У него были двѣ слабости — морочить публику разсказами о своихъ „великосвѣтскихъ” связяхъ, и затѣмъ мнить о себѣ, какъ о неотразимомъ Донъ-Жуанѣ. То и другое въ нашей компаніи находило обильную пищу для всевозможныхъ продѣлокъ съ нимъ въ цѣляхъ не столько злого издѣвательства, а скорѣе исправительныхъ, ибо въ общемъ, — повторяю, — мы его любили за его доброту и сердечность.

Вспоминаю эпизодъ, изъ-за котораго администрація меблированныхъ комнатъ Базилевскаго, въ лицѣ маленькой, толстенькой, какъ бомба, всюду внезапно появлявшейся, генеральши Глазенапъ, съ физіономіей породистаго, но злющаго бульдога, — положила конецъ нашему веселому студенческому общежитію въ нижнемъ коридорѣ завѣдываемаго ею зданія.

Рѣшили мы основательно проучить нашего Ваню, надоѣвшаго намъ своими розсказнями о рядѣ „свѣтскихъ” удачъ и сердечныхъ побѣдъ. Написали мы отъ имени одной небезызвѣстной въ обществѣ красивой дамы письмо Ивану Рютчи, въ которомъ она признавалась ему въ любви и предупреждала, что разгорѣвшаяся страсть безудержно толкаетъ ее на безумный шагъ — идти самой къ нему въ его аппартаментъ на свиданіе въ такомъ-то часу такого-то дня...

Милый нашъ Ваня, получивъ сію любовную цыдульку, былъ внѣ себя отъ охватившаго его восторга. Мы же всѣ, рядомъ въ комнатахъ съ нимъ жившіе, какъ бы случайно сговорились идти въ оперу въ ложу въ день и вечеръ, назначенные въ письмѣ „свѣтской красавицы” для часа любовнаго съ Ваней свиданія. Пробовали мы звать и Рютчи идти съ нами, но встрѣтили категорическій, нѣсколько надменный, отказъ, причемъ Ваня сослался само собой на приглашеніе въ какой-то извѣстный „великосвѣтскій” домъ на вечеръ. За часъ до условленнаго срока прихода къ Рютчи „дамы”, мы всѣ собрались въ боковой комнатѣ у мамы и стали гримировать и принаряжать на свиданіе съ Рютчи... Варламова! Будучи природнымъ комикомъ, превращенный въ обликъ свѣтской львицы, Володя смѣшилъ всѣхъ насъ — Толстыхъ, Ухтомскаго, Афанасьева, Сачкова — положительно до упаду.