Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Женское платье взяли мы у прислуги, Ольги Никифоровны; Достали дамскую шляпу, вуаль и ир. Намазали Варламовскую физіономію жирнымъ слоемъ румянъ и бѣлилъ съ тѣмъ, чтобы хорошенько при „жаркихъ поцѣлуяхъ” измазать нашего героя. Все было наконецъ готово. Часъ насталъ, Варламовъ спустился внизъ, мы же всѣ выбѣжали на дворъ, куда выходили наши окна, чтобъ слѣдить за событіями. Условились такъ, чтобы Варламовъ, какъ только войдетъ въ комнату къ Рютчи, тотчасъ же долженъ былъ потушить лампу и затѣмъ броситься въ объятія и вымазать всю физіономію „великосвѣтскаго льва”... Все было исполнено по расписанію. Мы были очевидцами, какъ „интересная дама общества” за густымъ вуалемъ переступила порогъ „аппартамента” предмета своей страсти... Свѣтъ потухъ, началась внутри Ванинаго номера шумная возня... Мы бросились скорѣе зъ корридоръ, но тутъ случилось нѣчто, нами непредвидѣнное...

Дѣло въ томъ, что генеральша Глазенапъ занимала комнату въ концѣ коридора. Не знаю, не донесли ли ей, или она сама узрѣла черезъ свое золотое пенснэ, но фактъ остается фактомъ — „Глазенапшѣ” стало извѣстно, что въ ея „святая святыхъ”, — во ввѣренномъ ей домѣ, славившемся на всю Москву чистотой нравовъ и строгостью порядковъ, произошла неслыханная дерзость: — къ холостому одинокому жильцу пришла какая-то подозрительная особа весьма страннаго, но несомнѣнно женскаго облика. Надѣть на лысую голову чепецъ съ парикомъ (или парикъ съ чепцомъ — не все ли равно...), накинуть на свои генеральскія плечи походную накидку — для „Глазенапши” было дѣломъ одной минуты. Пока домоправительница съ разсвирѣпѣвшимъ выраженіемъ своей бульдожьей физіономіи подходила къ двери злополучнаго номера, мы къ тому же мѣсту изъ разныхъ темныхъ угловъ коридора тоже подкрадывались.

Въ этотъ моментъ въ самой комнатѣ счастливаго обладателя „великосвѣтской красавицы” происходило что-то невообразимое — очевидно, любовный экстазъ доходилъ до своего апогея... Слышалась за дверью страшная возня, стукъ падавшихъ предметовъ, разбитой посуды (оказывается, въ темнотѣ былъ задѣтъ умывальникъ), раздавались какіе-то дикіе возгласы, доносились то ругань, то хохотъ... Генеральша, запыхавшаяся отъ спѣха, волненія и душившаго ее гнѣва берется рѣшительно за ручку двери... Но тутъ случилась для нея и всѣхъ насъ неожиданная и страшная катастрофа. Дверь съ трескомъ распахивается и изъ темноты вываливаются двѣ сцѣпившіяся другъ съ другомъ, растерзанныя фигуры, наталкиваются на „блюстительницу нравовъ”, сшибаютъ ее съ ногъ и всѣ втроемъ распластываются на скользкомъ каменномъ корридорномъ полу. Мы бросаемся съ разныхъ сторонъ на выручку — и хорошо сдѣлали, такъ какъ „Глазенапша” оказалась основательно задавленной нашими „Ромео съ Джульеттой” и намъ ее пришлось не на шутку спасать.

Послѣ избавленія генеральши отъ грозившей ей опасности, на наши годовы посыпался весь походный лексиконъ ругательствъ ея покойнаго супруга съ конечной угрозой выселить всѣхъ насъ изъ дома Базилевскаго.

Надо было видѣть при всемъ этомъ трагическомъ финалѣ обликъ и физіономіи нашихъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ: измазаннаго вдоль и поперекъ героя — „Дона-Жана” и кикиморообразнаго Варламова со сбившейся на шеѣ вуалью и задранной на затылокъ дамской шляпой, въ бабьей разодранной кофтѣ и суконныхъ студенческихъ панталонахъ, обнаружившихся на немъ за утратой гдѣ-то прочаго женскаго туалета.... Ко всему этому, у того и у другого въ глазахъ можно было прочесть сплошной ужасъ отъ неожиданной близости къ страшной во всѣхъ отношеніяхъ генеральшѣ...

На ея крики и угрозы, наша озорная молодость могла лишь отвѣтить однимъ безконечнымъ веселымъ хохотомъ, отъ котораго, бывало, не могли мы отойти и впослѣдствіи, при одномъ только воспоминаніи о неудачномъ похожденіи милаго нашего „Дона-Жана”...

Несмотря на присущія ему недостатки, Рютчи велъ свои учебныя университетскія занятія довольно усердно и успѣшно, окончилъ курсъ и вернулся хозяйничать къ себѣ въ Симбирскъ. Но, какъ оказалось, здоровье его было подорвано тяжелымъ недугомъ, изъ-года въ годъ безпощадно превращавшимъ бѣднаго Ваню въ физически и умственно-ненормальнаго, разслабленнаго человѣка. Сорока лѣтъ съ небольшимъ онъ погасъ на вѣки.

1

Всего было три категоріи оцѣнокъ: весьма удовлетворительно, удовлетворительно и слабо.

19

Въ описываемое время Императорская оперная труппа изобиловала выдающимися артистами. Въ составѣ ея значились такія силы, какъ Хохловъ — общій любимецъ Москвы и особенно студенчества, Донской, Преображенскій, Корсовъ, Бутенко, Барцалъ, Муромцева, Коровина, Клямжинская, Збруева, Альма Фостремъ, Фелія Литвинъ и др. Пріѣзжали въ Москву и знаменитые гастролеры въ родѣ Котоньи, Мазини, Таманьо, Зембрихъ, Адель Борги и др.

Ложи верхнихъ ярусовъ, гдѣ мы обычно сиживали въ Большомъ театрѣ, были помѣстительныя и удобныя, такъ что вмѣщали всю нашу студенческую компанію: Толстыхъ, Ухтомскаго, Викторова, Афанасьева и Сахарова. Варламовъ же предпочиталъ драму..

Любилъ я съ Володей Варламовымъ посѣщать театры. Оба мы были страстными поклонниками драматическаго искусства, да еще въ той классической постановкѣ, какъ это было въ наше время на сценѣ Императорскаго Малаго театра, съ такими величайшими художниками сцены, какъ Ленскій, Южинъ, Садовскій, Правдинъ, Рыбаковъ, Музиль, Ермолова, Ѳедотова, Никулина, Садовская, Лешковская, или у Корша: Давыдовъ, потомъ перешедшій на Александрийскую сцену, Киселевскій, Андреевъ-Бурлакъ, Гламма-Мещерская и др.

Репертуаръ тѣхъ временъ на московскихъ сценахъ былъ удивительно разнообразный и интересный. Благодаря этому за пять лѣтъ моей жизни въ Москвѣ удалось мнѣ вдоволь набраться театральныхъ впечатлѣній, музыкальныхъ и художественныхъ знаній, на всю послѣдующую жизнь.

Театральная моя страсть, проявившаяся еще въ гимназическіе годы, приняла за время моего студенчества столь серьезный характеръ и оборотъ, что одинъ годъ, совпадавшій съ послѣднимъ курсомъ моихъ университетскихъ занятій, я не только „мечталъ” о сценѣ, но серьезно сталъ готовиться къ ней, особенно подъ вліяніемъ частыхъ моихъ посѣщеній Кашперовской семьи. Несмотря на старанія старика Кашперова меня направить на оперно-артистическую карьеру, я тяготѣлъ больше къ драматическому искусству, и въ этомъ отношеніи находилъ всегда горячую поддержку въ лицѣ моего друга и товарища по любви къ театру — Варламова.

Весь классическій репертуаръ нашихъ драматурговъ знали мы съ Володей въ совершенствѣ, часто другъ другу читая и декламируя, причемъ до тонкости изучили мы манеру и всю мельчайшую нюансировку исполненія современныхъ намъ драматическихъ артистовъ.