Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Уголовный процессъ читали намъ два приватъ-доцента: престарѣлый Вульфертъ и Викторскій. Къ первому студенты ходили неохотно — было сухо и скучно; обратное отношеніе было къ молодому, энергичному Викторскому, который въ дѣлѣ изученія и усвоенія процессуальныхъ уголовныхъ нормъ проявилъ умную иниціативу, заставившую студенчество заинтересоваться этимъ сухимъ предметомъ, а главное, практически изучить нелегкій для памяти предметъ.

Дѣло въ томъ, что Викторскій, параллельно съ теоріей, задумалъ, если можно такъ выразиться, „натаскивать” молодежь по многостатейному уголовному процессуальному кодексу. Для этого онъ бралъ изъ Архива Судебныхъ Мѣстъ какое-либо уголовное дѣло и предлагалъ студентамъ таковое процессуально воспроизвести на практикѣ во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ. Нѣкоторые записывались въ предсѣдатели судебныхъ засѣданій (обычно, въ первую голову, на эту должность шли по природному своему властолюбію — евреи), другіе въ прокуроры, защитники, судебные пристава, присяжные засѣдатели и пр.... Было занятно и полезно постепенно усваивать на практикѣ многочисленныя статьи Устава Уголовнаго Судопроизводства.

Гражданское право, матеріальную его часть, читалъ профессоръ Гамбаровъ, а процессъ — профессоръ Нерсесовъ; онъ же преподавалъ намъ курсъ торговаго права.

И тотъ и другой были типичными армянами, и по внѣшности, и по выговору — особенно Нерсесъ Осиповичъ Нерсесовъ. Что же касается Гамбарова, какъ лектора, то исполненіе имъ этой обязанности казалось всѣмъ намъ сплошнымъ недоразѵмѣніемъ. Гамбаровъ страдалъ сильнѣйшимъ заиканіемъ. Тяжело бывало на него смотрѣть, особенно въ первое время, съ какимъ трудомъ ему давалось произношеніе нѣкоторыхъ недававшихся ему словъ. Въ это время армянское лицо его — большое, смуглое, съ характерной бородой и огромными глазами-маслинами, принимало жалкое, страдальческое выраженіе, какъ будто ему дали раскусить кислѣйшую клюкву. Долго онъ, бѣдный, бывало, такъ заминался и, наконецъ, скороговоркой выговаривалъ незадачливое слово.

Остается вспомнить еще двухъ нашихъ профессоровъ, читавшихъ на старшихъ курсахъ т. и. „обязательные” предметы — Тарасова и гр. Комаровскаго. Подъ руководствомъ перваго мы проходили курсъ полицейскаго права, имѣвшаго скорѣе юридически-бытовой характеръ. Гр. Комаровскій читалъ лекціи по международному праву.

Оба предмета были интересны и преподавались этими профессорами довольно живо и увлекательно. У гр. Комаровскаго при произношеніи слышался особый акцентъ, которымъ обладаютъ по-русски говорящіе иностранцы или русскіе, съ дѣтстза проживающіе заграницей, но это ему не мѣшало вдохновенно исповѣдывать и проповѣдывать идею „о мирѣ всего міра”. Въ то время это было ново, но путь къ Гаагской конференціи намѣчался и постепенно проводился въ жизнь. Какъ экзаменаторъ, гр. Комаровскій имѣлъ слабость ко всевозможнымъ иностраннымъ цитатамъ, которыми былъ уснащенъ весь его довольно объемистый курсъ. Студенты это знали и наиболѣе ходовыя изъ нихъ старались запомнить, и это обстоятельство при отвѣтахъ всегда ихъ выгодно выручало.

Что касается Тарасова, то это былъ одинъ изъ немногихъ профессоровъ, сумѣвшій завоевать среди студентовъ всеобщія симпатіи. Вся его внѣшность, доброе, ласковое лицо „профессорскаго” типа настолько располагало къ нему, а самая манера держать себя со своими слушателями была столь искренне-проста и благожелательна, что съ нимъ установились у насъ самыя наилучшія, чисто-дружескія отношенія. Читалъ онъ хорошо, увлекательно и интересно, нерѣдко предоставляя возможность студентамъ практически знакомиться съ существовавшими въ Москвѣ полицейско-правовыми учрежденіями.

Переходя въ своихъ воспоминаніяхъ къ профессорамъ, читавшимъ „необязательные” предметы, не могу не упомянуть про престарѣлаго заслуженнаго профессора богословія о. Сергіевскаго, по внѣшнему облику котораго трудно было сказать, сколько ему лѣтъ. По слухамъ ему было не менѣе 90... Во всякомъ случаѣ, почтенный профессоръ былъ настолько дряхлъ, что большей частью впадалъ въ состояніе полной старческой разслабленности, особенно, когда ему приходилось выслушивать отвѣты экзаменовавшихся.

За четырехлѣтнее пребываніе на факультетѣ богословіе необходимо было сдать. Слушать таковой курсъ было необязательно, но полученіе по нему переходной экзаменаціонной отмѣтки требовалось для допущенія къ государственнымъ испытаніямъ.

Самый курсъ богословія о. Сергіевскаго представлялъ собой объемистый, чрезвычайно сложный трудъ, изложенный тяжелымъ, схоластическимъ, нерѣдко малопонятнымъ языкомъ.Вспоминается мнѣ, напримѣръ, такая въ немъ фраза:...

„мы аппелируемъ отъ трупа къ живой душѣ” — и многое въ томъ же стилѣ...

За рѣдкими исключеніями, мало кто зналъ курсъ о. Сергіевскаго; всѣ больше разсчитывали на случай и дряхлость экзаменатора. Дѣло, однако, въ томъ, что престарѣлый профессоръ имѣлъ способность иногда вдругъ прозрѣвать, проявляя своего рода „lucida intervalla"; тогда начиналъ онъ вслуши* ваться въ отвѣты и бывалъ взыскателенъ и неумолимъ — оторопѣвшаго завравшагося студента рѣзко обрывалъ, стыдилъ и отсылалъ для переэкзаменовки.

Курсъ тюрьмовѣдѣнія читалъ приватъ-доцентъ Пусторослевъ, которому мы были признательны за то, что, благодаря его хлопотамъ, намъ удалось видѣть въ Москвѣ, или скорѣе подъ Москвой, нѣкоторыя системы тюремъ новѣйшей конструкціи.

Посѣтили мы и новую военную тюрьму, выстроенную по сложному Пенсильвано-Оксфордскому типу, представлявшую систему радіусообразныхъ, сквозныхъ корридоровъ, сходившихся въ одномъ центрѣ, откуда можно было производить наблюденіе за всѣмъ происходившимъ въ этой тюрьмѣ. Всѣ проходы и полы были покрыты мягкими коврами, благодаря чему надзирателямъ былъ слышенъ малѣйшій шумъ. Далѣе, въ этой тюрьмѣ, при одиночномъ заключеніи, была достигнута полнѣйшая изоляція. При насъ вывели на свободу одного солдата, пробывшаго въ одиночной камерѣ 6 мѣсяцевъ; онъ имѣлъ видъ не человѣка, а скорѣе какого-то существа, въ первое время совершенно безсловеснаго, видимо отвыкшаго говорить.

Судебную медицину читалъ деканъ нашего факультета Легонинъ, почтенный старичокъ, много работавшій по своей спеціальности. На его лекціи ходило очень мало народу, а на практическія занятія въ анатомическій театръ — и того меньше...

Каковы же были условія занятій во время пребыванія моего зъ Университетѣ? Прежде всего, коснусь самой техники преподаванія, а затѣмъ скажу нѣсколько словъ по поводу своихъ общихъ впечатлѣній о прошломъ своего студенчества въ отношеніи прохожденія и изученія лекціонныхъ курсовъ.