...И вся жизнь - Павел Гельбак

С невеселыми мыслями возвращался Ткаченко домой. Не успел он подняться на свою лестничную площадку, как открылась дверь соседней квартиры и Варвара Сергеевна спросила:

— Ну, как?

— Разбираются.

— И это все?

— Больше я и сам ничего не знаю.

Не снимая пальто, Павел Петрович прошел в кабинет и позвонил редактору «Зари Немана»:

— Статью сдать в срок не могу. Понимаю, что подвел. Прости, Сергей Александрович, но прежде чем написать статью, надо самому еще разобраться.

Регина Маркевич прочла написанный Анатолием ответ Оксане Терентьевне Бажаевой и причмокнула пухлыми губами:

— По-существу правильно, а все-таки не то.

— Как не то? — возмутился репортер. — Справку она получила? Получила. Что и требовалось доказать.

— Ну и что, — парировала заведующая отделом писем. — Без твоего содействия она, что, бумажки бы не получила? Все равно бы получила, не сейчас, так немного позже. Ты назови виновных в этой волоките, вот что от нас требуется, ясно?

— А если виновных нет, тогда как?

Маркевич засмеялась: быть такого не может. Прекращая, по ее мнению, бесполезный разговор, попросила Ткаченко-младшего написать коротенькую объяснительную записку, — как там дело было, почему в больнице утеряли справку медицинской сестры.

Оставшись один, Толя доставил себе удовольствие и вслух обозвал Маркевич придирой, въедливой бабой, потом вспомнил, что злополучная справка помогла ему познакомиться с Женей, и смягчился. Сдружила их поездка в Заозерное. Для того, чтобы выписать дубликат справки, потребовалось полчаса, и то — больше времени ушло на переговоры с заведующим больницей. Вначале он отказался вновь подписывать справку, но, узнав, что об этом ходатайствует не только секретарша Принеманской больницы, но и представитель редакции, сменил гнев на милость.

Получив справку, молодые люди провели остаток дня в этом красивейшем уголке Западной области, катались на лодке, обедали в ресторане. В Принеманск вернулись поздно вечером. Прощаясь, Женя сказала:

— Благодарю, Толя, я себя чувствую сейчас, наверное, более счастливой, чем если бы выиграла по денежно-вещевой лотерее. Не выговора я боялась. Да если на то пошло, не так уж я и виновата. Об этом расскажу как-нибудь потом, если встретимся…

Это оказалось удобным поводом для продолжения знакомства. Следующую встречу назначили не в канцелярии больницы, а у кинотеатра «Принеманск».

Завтра суббота, и Толя ждет встречи. А тут — изволь радоваться, пиши объяснительную записку. Что ж, он напишет: Евгения не виновата, это ясно. Кто виноват? Главный врач, заведующий, бухгалтер? В конце концов, какая разница? Напишу записку — кто ее станет читать? А писать надо. Иначе Маркевич не отстанет. Толя написал коротко, не больше половины страницы. Только факты. Такого-то числа справку выслали из Заозерного, такого-то почта доставила в больницу. Письмо приняла секретарь больницы Евгения Печалова и передала его по назначению, а затем оно было утеряно. По инициативе тов. Е. И. Печаловой выписан дубликат. Инцидент можно считать исчерпанным.

Маркевич бегло прочла записку и оставила ее у себя, не преминув все-таки сказать:

— Мог бы и острее написать. Ну, да ладно, пусть будет так.

— Мой папа снова пишет для газеты.

Павел Петрович не заметил, когда вернулся сын. В эти дни забыл о повести и все время думал лишь о материалах, с которыми познакомился в прокуратуре. Чем больше он вникал в дела осужденных подростков, разговаривал с заводским активом, с рабочими, родителями арестованных, тем больше боялся браться за статью, — она должна ответить на вопрос, что следует делать, дабы другие Валерии не встречались с тюремной камерой.

А разве он сам знает, что надо делать, разве он не волнуется за своего сына и может гарантировать, что Анатолий не окажется участником какой-нибудь уличной потасовки, не выпьет лишнего с друзьями в ресторане? Нет, он не может ни в жизни, ни в статье ответить на вопрос, который застыл в глазах соседки: «Как мог оказаться Валерка в камере вместе с бандитами?» Вспоминается, как ночами, ожидая возвращения Толика, категорически судил: «Уничтожать надо хулиганов как бешеных собак!» Уничтожать? Это не выход из положения. Как сделать, чтобы у нас не было хулиганов?

Сегодня «Заря Немана» выпустила специальный номер, посвященный традициям пятилеток. Оказывается, жители Принеманска в молодые годы строили автомобильный завод в Нижнем Новгороде и тракторный в Харькове, Магнитогорский металлургический комбинат и город Комсомольск-на-Амуре, добывали уголь в Донбассе и нефть на Апшероне. Есть в номере и публицистическая статья, которая так и называется: «Вечно живые традиции». Она прокладывает мостик между днем вчерашним и днем сегодняшним. Именно ее и отказался писать тогда Ткаченко. Написать пришлось секретарю редакции «Заря Немана» Викентию Соколову. Павлу Петровичу статья не понравилась. Конечно, у Соколова не было времени подумать. Ведь это он, Ткаченко, подвел редакцию. Взялся писать и не написал. Соколов уподобился тому самому конферансье, которого подвели актеры, опоздавшие на концерт. Занавес поднят, а не все участники концерта пришли, образовались паузы. Чтобы зритель не заметил накладок, паузы приходится заполнять конферансье. Соколов жил в Сибири. Он даже участвовал в строительстве Комсомольска. Вспоминать о днях минувших любит, кстати, и вспомнить ему есть о чем, а вот нынешней молодежи он не знает. Написал невесть что! Автору не нравятся новые песни, мода, прически, танцы. Говорит Соколов об облегченном отношении молодых к жизни, безыдейности. И здесь же напоминает, что страна наша молодежная — большинство населения в возрасте до 26 лет. И вдруг — облегченное отношение к жизни. Не сходятся концы с концами.

Затем автор вспоминает о подвиге молодежи на целинных землях и на крупных стройках страны. И солнце и тени, а вот мыслей нет, душевной теплоты, озабоченности нет.

С Соколовым Ткаченко знаком еще с довоенных времен. Вместе работали в «Заре Немана».

На правах старого знакомого Павел Петрович зашел сегодня к Соколову и напрямик высказал свое отношение к его статье. Викентий стал горячо возражать. Мол, и ширина брюк может оказывать влияние на широту взглядов. Заимствуя неистовые танцы и нелепые музыкальные напевы, молодежь легче подпадает под идейное влияние проповедников из-за океана.

— Мы не знали этих мод и подобных увлечений, — резюмировал Соколов. — И разве мы были похожи на нынешних пижонов, отращивающих бороды…

— Тебе не кажется нелепым ругать молодых людей, которым нравятся бороды? Ведь в нашей стране было много великих бородачей, — снисходительно заметил Павел Петрович. — Хвалить старые добрые времена и ругать новые — мудрости большой не требуется. Одна бабка, вспоминая молодость, даже утверждала, что вода в те годы была мокрее и сахар слаще. Вот и ты, Викентий, стал стареть. Все, что было в молодые годы, видишь в розовых тонах: комсомольские организации работали лучше, нравы были строже, молодежь патриотичнее и трудолюбивее. Скоро начнешь утверждать, что тогда у парней и девушек росли ангельские крылья, а ныне у молодых нет крыльев для полета, но зато появились во лбу рожки, как у чертей.

— Ты близок к истине…

Павел Петрович чувствует, как начинают деревянеть губы. Не надо нервничать, этим делу не поможешь. Надо доказывать делом, статьей. Ткаченко обнимает Соколова за узкие плечи и примирительно говорит:

— Хватит, хватит, старик, брюзжать. Признайся, что статью ты написал на средне-дерьмовом уровне. Взялся говорить о проблемах, о которых сам имеешь весьма смутное представление, а редактора на тебя хорошего не оказалось.

Викентий с мольбой посмотрел на друга сквозь стекла очков. Скоро принесут из типографии полосы очередного номера. Надо их читать и пора прекращать разговор. Он устало ответил:

— Знаю. Ныне цитатчики не в почете. Ты уж извини, буду старомодным. Ударю тебя цитаткой. Не помню, кто это сказал — Белинский или Писарев. Во всяком случае кто-то из великих наших критиков предупреждал писателей, что если они намерены принести пользу молодым людям, то пусть меньше толкуют об их достоинствах, а больше думают, как удовлетворить их умственные потребности.

— Не надо, старик, убивать меня мудростью классиков. Ведь в твоей статье…

— Где уж нам, — вспылив, сказал Викентий, — уверяю, я не хуже, чем ты…

Соколов не окончил фразы. Пришел выпускающий, и разговор прекратился. Собственно говоря, он продолжался сейчас, за письменным столом. В своей статье Ткаченко должен быть более обстоятельным. Он обязан рассказать читателям не только о своих тревогах, раздумьях, но и о том, что думают о воспитании заводских подростков те, кто постоянно с ними общается. Завтра по его просьбе в парткоме машиностроительного завода соберется группа мастеров, парторгов и комсоргов. Их заранее предупредили о предстоящем разговоре.