Привал странников - Анатолий Степанов

— Терем-теремок, кто в тереме живет?

— Я — мышка-тихушка, — признался Алик.

— Я — лягушка-мокрушка, — продолжил игру в воровские профессии Виллен, но Костя Крюков раздраженно прервал эти игры:

— Шуточки, у вас, фрайера!

— Так их, Костя, — одобрил его Роман. — Фрайерам все шуточки. Санятка где?

— Ждем! — ответил Алик.

— Он с тобой утром беседовал? — только у него спросил Роман.

— Беседовали, беседовали! — ответил Алик.

— Ясненько. Следовательно, ты Стручка не опознал.

— Какого еще Стручка?

— Созревшего. Для всяких веселых дел.

— Любите вы, милиционеры, загадками говорить.

— Ладно, Алик, можешь не придуриваться. Я все понял.

— Не вяжись ко мне, мент! — потребовал Алик, на заднице, как с горки, съехал вниз по чугунной покатости локомобиля и кинулся в танцы.

Молодежный коллектив вибрировал в фокстроте пятнадцатилетней давности. Алик оком завсегдатая "Спорта" выбрал девицу поперспективнее и пошел с ней преследуемым комсомолом стилем.

— Ты — Фарида? — догадался он про партнершу в танце.

— Ага.

— А Тайка что же на танцы не ходит? — это он про ее молодую тетку.

— Она замуж вышла.

— За татарина небось?

— Не за русского же!

— Мы — русские? Ты на меня погляди! Наверняка твой прапрапрадед с моей прапрабабкой побаловался.

— Какие вы глупости, Алик говорите!

— Велик аллах, а Магомет пророк его! — изрек нечто мусульманское Алик. Фокстрот иссяк. Алик держался за мускулистую татарскую талию до тех пор, пока Фарида не вырвалась.

Она вырвалась и целомудренно убежала. Он глянул ей вслед и увидел, что на границе света и темноты стоит Саня.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Александр.

— Танцуя, жду тебя, — ответил Алик и оповестил: — Братцы, он явился!

— Ноги, ноги стали зябнуть, — жалостливо просипел Костя Крюков, и вся компания ссыпалась с локомобиля. Александр оглядел их и обреченно предложил:

— Ко мне?

— У тебя тесно. К нам. И Розка пожрать что-нибудь откинет, — решил Лешка Без и, не слушая иных предложений, направился к воротам. Поплелись за ним.

— А то ко мне, — предложил Виллен. — Я теперь один, сеструху к тетке отправил.

— Как же отправил-то? — удивился Алик. — Ведь ей в этом году десятый кончать.

— Там окончит, — ответил Виллен. — Зато мне — полная лафа! Не надо воспитывать, не надо уроки проверять, на надо готовить, не надо убираться. Много чего теперь не надо.

— Полное счастье от того, что голодный и в грязи живешь? — ехидно поинтересовался Александр.

— Зато, свобода, — возразил Алик.

— Этой свободой пользуйся один. А мы уж к Розе пойдем, — Костя всегда был четок и определенен.

— Стоп! — скомандовал Алик. — Кто побежит?

— Открыто только у Лозовского, — дал информацию Виллен.

— Тогда я, — вызвался Костя. — На велосипеде — десять минут. Скидываемся.

Скинулись. Костя побежал назад к голубятне, к велосипеду…

— …Сколько же вас! — обрадованно удивилась Роза. Не утруждая себя вставанием, Яша от стола приветствовал всех молчаливым поднятием руки.

— Еще один будет! — дополнительно обрадовал Розу сынок. — Костя Крюков по делу на десять минут отлучился. Готовь пожрать, мамахен.

— Знаю я эти дела. Вы пока в домино играйте, а я что-нибудь посоображаю.

— В домино не выходит. Нас шестеро, — доказательно возразил Яша.

— Ну, тогда в лото! — решила Роза.

Яша, не поднимаясь со стула, дотянулся до настенного шкафчика и извлек из него скрипящий голубой в белый горох мешочек и затрепанную колоду продолговатых картонок. Объявил:

— По пятаку за карту. Кто первым кричать будет?

— Я! У меня голос громкий! — вызвался, демонстрируя этот голос, Алик.

Разобрали — кто по две, кто по три карты, поставили на кон соответственно, подобрали инструмент для закрытия номеров — копейки, пуговицы, полушки, — и началось.

— Шестнадцать! Тридцать пять! Туда-сюда! Двадцать семь! Сорок! Шестьдесят один! Топорики! Девять! Дед, девяносто лет! Пятьдесят четыре! Шесть! Барабанные палочки!

Нижняя полоса — весь кон, средняя — половина, верхняя — выигравший не ставит в следующей партии на кон.

— Семьдесят два! Четырнадцать! Лебеди! Тридцать три! Восемьдесят семь!

— У меня квартира, — взволнованно объявил Александр.

— Ура советской милиции! — обрадовался за него Роман.

— Зачем вам выигрывать? Вы отобрать можете, — сказал Виллен.

— Так интереснее, — ответил ему Роман.

— Не мешайте работать, — рявкнул Алик.

Нежная наощупь ветхая материя мешочка, с ядреным скрипом перекатывающиеся под пальцами бочонками, затертые картонки на столе, черные бумажные шторы на окнах, — все в желтом колеблющемся свете коптилки. Господи, как недавно это было! В войну!

— Семьдесят пять! Шестьдесят шесть! Чертова дюжина! Двадцать семь! Срок до упора!

— Я кончил, — индифферентно сообщил Яша.

— Сроком до упора кончают особо опасные преступники. Ты — рецидивист, Яша, — скрывая раздражение, отметил Александр. Яша поднял на него страдальческие (лото — не домино, в паузах не поспишь) глаза и ответил лениво:

— Я — не рецидивист. Я просто выиграл.

— Проверить, — решил Леша.

— Отец, отец, а обыскать все равно надо, прокомментировал Лешино требование Роман. Проверили. Сошлось. Яша тщательно отсчитывал полкона. Новую партию начать не успели: объявился Константин. И не один. В левой руке у него была сумка, а правой он крепко держал за локоток сияющую Софью.

— Я вам дамочку доставил! — похвастался Константин.

— Твоя рама чуть меня не прикончила. И не доставил бы, — укорила его Софья.

— Но доставил! — возликовал Алик. — Софа, с твоими формами никакая рама не страшна!

— Ты по-прежнему шутишь пошло, — жеманно осадила его Софья и увидела Романа. Сказала галантерейно: — А я с этим товарищем не знакома.

— Протянула Роману руку лодочкой. Роман протянул свою.

— Софка! — заорал осененный Алик. — Жених! Вот такой жених! Интеллигентный, молодой и с армянским темпераментом!

— Алик ужасно бестактен, — сообщила Роману Софья. — А вы кем работаете?

— Помощником Александра. Милиционером, — проинформировал ее Роман. Но Алик не дал ему уйти от матримониальных устремлений Софьи:

— Софка, у него отец — знаменитый профессор. У него квартира четырехкомнатная!

— Зачем ты мне это говоришь?

— Не теряйся. Он — армянин. А у тебя — бюст, у тебя — задница!

— Дурак, — обиделась было Софья, но по-настоящему обидеться не успела: вошла Роза и приказала:

— Все со стола. Накрывать буду.

Роскошно поджаренная картошка на громадной сковороде. Квашеная капуста под лучком и с подсолнечным маслом в миске. Соленые огурцы прямо в банке с рассолом. Открыли килечку, порезали колбасу и приступили. Прошли первый этап, и Яша спросил:

— Александр, ты Тимирязевского злодея словил?

— Словили. Нам вон Алик помог, — нехорошо улыбнувшись ответил Александр.

— Он шутит, Яша, — осторожно сказал Алик.

— Я не шучу. Правда помог. Только вот дальше помогать не хочет.

— Не надо об этом, Саня, — попросил Алик.

— Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки разобрал, челюсть в кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?

— Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.

— Гуманист! — Ты — не гуманист, ты чистоплюй.

Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.

— Саня, — предостерегающе потребовал Роман.

— Что — Саня? Что — Саня?

— Ничего, Саня, — ответил Роман. — Переживем.

— Извините меня, ребята, — еще раз покаялся Алик.

— Э-э, да что с тобой разговаривать, — Александр махнул рукой. Яша, оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:

— Сонька, пой!

Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом, уселась, кинула ногу на ногу, показав кругленькую коленку, пристроила инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого интеллигента замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:

— В бананово-лимонном Сингапуре,

Где плачет и смеется океан,

Вы брови темно-синие нахмуря…

Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.

— Не злись на Альку, начальник.

— Я не на него, я на себя злюсь.

— Не ври, Санечка, — встрял в разговор Алик и улыбнулся.

— Обалдуй, — без сердца уже сказал Александр. Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про которую она пела, была хороша.

Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все — на лампу, на родителей, на разговоры.