Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут же, на ирландских фотографиях, – идеальный порядок, чистота и – ничего-то естественного, ничего живого. В глубине снимка – внушительных размеров двухэтажный дом из красного кирпича, с ослепительно сверкающей на солнце металлической крышей. От него разбегаются в разные стороны аккуратные асфальтовые дорожки. Поодаль виднеются уходящие за рамки фотографии приземистые скотные дворы, тоже из кирпича, только из серого. Гранитная кладка колодца. И даже скамья в тени небольшой чугунно-узорчатой беседки тоже сделана из камня. Деревьев и кустарника здесь тоже хватает, однако они не растут вольно, как им вздумается, а оформлены в круглые, раздутые шары. И даже лужайка перед домом – не просто обычная, цветущая полянка, а прилизанный, гладкий газон, что напоминает собой огромную, тщательно расстеленную по земле – без морщин и складок – зеленую скатерть. И ничего-то не увидишь тут случайного, ничего, упаси Боже, забытого.
– Моя семья, – сиплым от волнения голосом говорит Роберт, протягивая мне очередной снимок. Ну, тут вроде бы все в норме, все, как и должно быть у людей. Обыкновенные, даже можно сказать, приятные лица. У отца (он с матерью – в центре фотографии) – жесткий черный, слегка посеребренный на висках, ежик волос. Густые брови чуть-чуть насуплены, отчего выражение лица несколько суровое. У матери губы морщатся от счастливой и печальной улыбки, а в светлых глазах – нежность и тревога. Она смотрит прямо в объектив фотоаппарата, но кажется, что ее взгляд весь устремлен на того, кто стоит позади, чьи руки ласково лежат на ее плечах. А позади – Роберт. Да, это он – в новенькой военной форме, с гроздью аксельбантов на груди. Как он похож здесь на свою мать – можно сказать, точная копия ее. Только без тревоги в глазах и без печали в улыбке.
– Начало сорокового года, – поясняет Роберт. – Я прибыл домой в краткосрочный отпуск. После службы во Франции. Родители захотели, чтобы я сфотографировался в форме, так как на следующий день должен был снова отбыть на фронт. Думал – еду воевать, а вскоре, увы, плен…
Он перегибается через мое плечо, почти касается горячей щекой моего лица.
– Это мои братья Томас и Герберт. А это – сестренка Мари. – Он показывает пальцем на двух загорелых, рослых молодых мужчин без пиджаков, в белоснежных рубашках – «апаш», затем на улыбающуюся симпатичную девушку, с темными, пышными волосами. – Томас сейчас на фронте, а Мари вышла замуж, теперь тоже покинула родной дом. – Роберт прерывисто вздыхает. – Представляешь, моя маленькая Мари замужем, и у нее уже есть своя малышка. И это все – без меня…
Роберт показывал еще фотографии – отдельно отца, матери, братьев, сестры, а также других близких родственников, которые я рассматривала со странным, все возраставшим неприязненно-ревнивым чувством. До меня будто впервые дошло, что и у него, у этого влюбленного в меня (с его слов) ирландского парня, есть свои, особые родственные привязанности и симпатии и есть люди, которые ему дороги, которых он тоже любит… Интересно, у всех ли особей женского пола столь сильно развито чувство собственности, или это только я одна такая махровая эгоистка? Вот уж действительно – собака на сене…
Не стесняясь сидящих за столом (в этот момент мама вышла из кухни), Роберт крепко обнял меня сзади за плечи, снова прижался щекой к моему лицу: «Придет день, и, я надеюсь, ты, любимая, войдешь вместе со мной в мой дом. Навсегда».
Мне стало крайне неловко от такой его прилюдной откровенности. Пусть до Симы и Леонида вроде бы не дошло сказанное им, а вот Мишка и Нинка (недаром они ехидно хмыкнули) всё поняли.
– Рыжик, – церемонно сказала я Роберту (ему нравится, когда я называю его этим русским словом), – Рыжик, я обязательно, если, конечно, мне представится такая возможность, побываю когда-нибудь у тебя в гостях и с удовольствием познакомлюсь с твоими родными. Но ведь ты забыл, что у меня есть свой дом, и он – в России…
Роберт снова усиленно звал меня прийти к вечеру к Степану, но мне не хотелось никуда вылезать из дома (тем более на улице хлестал дождь), и я тотчас же напустила на себя страшно озабоченный вид, сослалась на кучу дел и даже продемонстрировала восхищенному взору ирландского ухажера свое незаконченное шитье. Словом, предстала перед ним этакой прилежной «умной Машей».
На этот раз случилась маленькая неувязка, Роберт еще не успел исчезнуть, как в дверь постучали. Пришли из «Шалмана» два вымокших Ивана – Великий и Черный. Вслед за ними заявился Генрих с куском влажной от дождя клеенки на голове, с шашками в руках. Мне показалось необязательным в этот момент прыгать Роберту из окна кладовки в мокрую траву (вряд ли кто из немцев высунется в ливень на улицу), поэтому я, прикрыв плотно дверь в комнату, выпустила его обычным путем. В Степановом ватнике с аляповатым «ОСТом» на груди, он быстро сбежал с крыльца, мелькнул в сетке дождя на дорожке вдоль дома Гельба и – был таков. Никто из вновь пришедших гостей его, слава Богу, не заметил. Только мама, конечно же, не упустила возможность позднее прочитать мне очередную нотацию.
Сегодня больше никого из русских или поляков у нас не было – видно, тех, кто и хотел бы прийти к нам, все-таки отпугнул дождь. А к вечеру, когда ливень немножко утих, явились ставшие уже привычными нашими гостями Джованни с Кончиттой. Они теперь довольно часто заглядывают к нам «на огонек» даже в будние дни, и, кажется, мы все лучше и лучше понимаем друг друга. Правда, они оба, и в большей степени Джованни, стараются (это очень заметно) совершенствоваться в знаниях русского и немецкого языков. К примеру,
