Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты ошибаешься, полагая, что мы, русские эмигранты, покинув Россию, остались равнодушными и безразличными к ее жизни и ничего не знаем о ней, – мягко остановил меня Павел Аристархович. – Конечно, никто из нас и не отрицает, что достижения, и притом немалые, в довоенной России были. В основном они – результат вдохновенного труда советского народа, поверившего в светлые идеи социализма, а затем и коммунизма, и уж отнюдь не единоличная заслуга партии большевиков и ее вождя – Сталина… Безусловно, коллективизация в сельском хозяйстве имеет и определенные плюсы, особенно – тут ты права – в нынешнее военное лихолетье. Но, говоря о ее вреде, я больше имел в виду перспективу. Пройдут годы, может быть, десятилетия, и щедрая на отдачу, любовно выпестованная заботливыми руками прежних владельцев земля без должного ухода и надлежащего хозяйского глаза постепенно начнет чахнуть, скудеть, в конце концов перестанет родить. Бесплодный труд, в свою очередь, посеет в сердцах новых хозяев земли равнодушие и ожесточение, они начнут покидать деревни и села, а земля покроется злокачественной коростой забвения…
Вот такой получился разговор. Вот такая безрадостная перспектива видится нашим, оторванным от России, бедным соотечественникам. Мы с Мишей, конечно, не приняли во внимание столь мрачные предсказания и, переглянувшись, даже слегка посмеялись над ними. А мама снисходительно-церемонно сказала: «Будем надеяться, Павел Аристархович, что вы все же не окажетесь пророком, и позвольте возразить вам, что вы не правы. На русской земле и сейчас много настоящих, умелых, преданных своему делу хозяев. Вы, конечно, слышали о таких ученых, как Мичурин, Лысенко? – (Ай да моя мамулька, молодец!) – В их руках, смею вас заверить, земля никогда не оскудеет, никогда не покроется, как вы выразились, „злокачественной коростой забвения“».
Сейчас уже на подходе новый, сотканный из остатков зимней стужи и наступающей весенней теплыни день. Я заканчиваю свою ночную исповедь, а на сердце – растерянность и смятение. Страшно и тревожно слышать слова, порочащие самого чистого, честного и справедливого в мире человека, страшно и тревожно писать здесь такое… Есть ли хоть частица правды в том, о чем говорили сегодня наши бывшие соотечественники? И если есть, то почему они, покинувшие Родину четверть века назад, знают об этой правде, а мы, никогда и никуда не выезжавшие из собственной страны, не знаем абсолютно ничего и для нас, советских людей, сегодняшний разговор – кошмарное, невыносимое открытие. Почему?
Моя несчастная Россия. Моя поруганная, моя светлая, моя мученическая Россия. Тебе уже не раз доводилось слышать от меня сердечные признания, прими же сейчас еще одно. Я люблю тебя, какой бы ты ни была, больше всего на свете и знаю, твердо знаю, что без тебя мне не жить, не дышать на этой Земле. В тебе – моя жизнь, мое счастье, в твоих руках – моя поломанная, непутевая судьба.
9 апреля
Воскресенье
Не общалась я с тобой, моя тетрадь, целую неделю. Уж прости меня, пожалуйста, – совсем нет времени. По вечерам я вся в делах и в хлопотах – задумала сшить себе к лету «моднявую» обнову – сарафан-безрукавку из старых немецких штанов. Вообще-то, эти огромного размера синие габардиновые брюки достались при дележке полученного из Мариенвердера немецкого тряпья Мише, но он, умница (!), расщедрился и отдал их на растерзание мне (понял мои откровенные намеки).
И вот теперь каждую свободную минуту я, на радость маме, – при деле: шью, утюжу, порю, если что-то не так получается, снова шью и утюжу. Есть у меня также идея – смастерить в дополнение к сарафану нарядную кофточку из ситцевой ночной сорочки, которую я еще ни разу не надевала. Ведь синее с голубым неплохо сочетается, верно? И если все получится так, как я себе в мыслях представляю, – костюмчик выйдет что надо! Я даже сделала эскиз этого «ансамбля» и при шитье постоянно держу его перед глазами – этакий элегантный, темно-синий приталенный сарафан, светло-голубая строгого фасона кофта с отложным воротником, и к ней, к кофте, – синий, под тон сарафана, – галстук. Ну как? Есть у меня художественный вкус или нет?
С сарафаном дело уже подходит к концу, осталось работы совсем немного – пришить две фигурные пуговицы (их мне подарила Анхен), обметать петли, заделать швы и окончательно отутюжить свое изделие.
Но сегодня у меня больше не хватило терпения заниматься поднадоевшим шитьем, я решила все бросить и под недовольное ворчанье мамы: «Не-ет, с тебя толку не получится – лишь бы бездельничать!» – привычно удалилась в свою кладовку (по понятиям мамы, когда я сижу со своим дневником, то именно «бездельничаю»). Пусть недошитый сарафан смирно подождет в своем уголке еще пару вечеров, я же страшно соскучилась по тебе, моя совесть – тетрадь, по твоему великому терпению выслушивать все мои откровения, по одностороннему задушевному разговору с тобой. Ну, здравствуй же еще раз!
Новостей за неделю особых нет. Все эти дни занимались вывозкой навоза на поля. Мне с Серафимой опять «повезло» – растрясаем навозные кучи и, естественно, насквозь «проароматились» коровьим дерьмовым запахом. Так что каждый вечер приходится устраивать в кухне «баню». (Хоть бы скорей выгнали скот на пастбище, чтобы я снова могла пользоваться душем.)
Сегодня утром опять приходил Роберт. Кстати, он был у нас и в прошлое, и в позапрошлое воскресенье, только я не сумела написать здесь об этом. Свежих фронтовых известий на этот раз, увы, он не принес. Новый их вахман словно бы почуял что-то, не спускает с пленных англичан глаз, всюду сует свой длинный нос. Поэтому, сказал Роберт, они почти не пользуются сейчас своим источником информации, а если и пользуются, то крайне редко.
Он пробыл у нас часов до одиннадцати. Притащил с собой пачку фотографий, что недавно получил из дома. Рассматривали их за столом после завтрака все вместе. Я брала из рук Роберта аккуратные снимки, и мне невольно думалось – как все же по-разному живут на земле люди. У нас, в России, например, все выглядит естественней, проще, может быть, в чем-то неряшливей, но зато теплее и как-то человечнее. Перед моими глазами сразу
